Империя звёзд

— Тебе позволено вернуться на Арайнию, Аурон, и наблюдать дальше за этим человеческим созданием, — ответил император. — Но не открывай ей себя, какая бы опасность ни угрожала ей. Ибо я все еще не до конца уверен, что она — та, кого мы ищем. И если не появятся доказательства, что именно ее мы ожидаем, я буду искать своего преемника в иных местах.
По голосу и осанке было ясно, что Орбион не станет вступать в спор. Аурон склонил голову, взметнул золотые крылья и покинул тронный зал.
Перед троном дракона на Неморе выстроились молчаливыми рядами с тысячу человек.
Посторонний наблюдатель принял бы их за людей, но все это были лоанеи — дети драконов. Зал, где они стояли, украшали бесчисленные фрески, отчасти тронутые временем и плесенью. Они в картинах рассказывали древнюю дивную историю этой расы, падения этой Империи. Начинались фрески с ее возникновения, когда драконы приняли человеческий облик, чтобы сочетаться браком с мужчинами и женщинами (ради любви, как говорили некоторые, хотя лоанеи утверждали, что их человеческие предки были избраны среди лучших из лучших). Потом появились первые люди, обладающие всей мощью лоананов, умеющие по желанию управлять стихиями, свободно странствовать между мирами и — что самое чудесное — принимать облик дракона, когда только захочется. Они были изображены в виде богоподобных фигур, принимающих почести от своих вассалов-людей. В нынешний век таких созданий уже не было: лишь немногие лоанеи, самые старые, могли принимать облик дракона, да и то ненадолго. Дети Ветра и Воды стали малочисленны, выродились от близкородственных браков, и магическая сила их осталась лишь бледной тенью мощи их предков. Многих лоананов возмущала мысль о родстве с людьми. В прошлые века они стремились уничтожить расу лоанеев — не истребив их, но рассеяв по множеству миров и вынудив спариваться лишь с обыкновенными людьми. С каждым новым поколением люди-драконы проявляли все меньше и меньше признаков своего драконьего происхождения, в том числе и силы, которую оно давало, но все так же считали себя высшей расой. Лоанеями.
Здесь собрались самые сильные представители рассеянной когда-то расы, одаренные и искушенные в волшебстве. На эту планету Немора, к развалинам гордых башен городов своих предков, они прибыли, чтобы стать свидетелями казни.
Приглушенный свет с затянутого туманом неба струился в заросшие плющом щелевидные окна, тускло мерцая на позолоченном троне в конце зала, на вышитых шафрановых одеждах сидящего на нем. Только самый сильный волшебник мог претендовать на титул великого дракона. Обладатель этого звания сидел на троне с безмятежной уверенностью, глядя на пленника, стоящего лицом к нему меж двух стражников. Закованный в железо человек был молод и высок, каштановые волосы спадали на широкие плечи. Сам же повелитель Комора был тощ и стар, с изборожденным морщинами лицом, с глазами, почти исчезавшими за складками век. Но среди лоанеев ценилась не молодость, а старость. Чем моложе лоаней, тем сильнее разбавлена в нем драконья кровь человеческими предками. Великий дракон Комора — почти двухсот лет от роду — был ближе других к драконьим предкам, и кровь его сильнее заряжена была магией лоананов. И ум его не ослаб с возрастом, скорее укрепился мудростью и опытом. Он сидел, теребя лохматую бороду — все еще, несмотря на возраст, более серую, чем белую, — и ничего не говорил. Какое-то время он издали наблюдал за этим драконом-чародеем: сила и растущее влияние этого молодого человека Коморе не слишком нравились.
Мандрагор стоял молча, не отводя взора под взглядом старика. Много лет он хотел быть среди лоанеев, с тех самых пор, как узнал, что некоторые представители этой древней расы скрываются от драконов в потайных местах и пользуются своей неослабевшей силой, чтобы поддерживать связь с теми, в чьих жилах еще течет запретная кровь. Но Мандрагору они навстречу не шли. Как будто этот народ — его народ — и не ведал о его происхождении и не подозревал, что на самом деле он — принц Морлин. Они хитроумно скрывали свои убежища от его многовековых поисков, и было очевидно, что по своим причинам они не желают, чтобы он их нашел. Когда сила его открылась в столкновении с Триной Лиа на Арайнии, они стали ставить ему ловушки, чтобы захватить его в плен. Даже другие маги-драконы считали его угрозой.
От первых их попыток его поймать он уклонился с легкостью. Но сейчас он дал себя схватить, потому что это казалось единственной возможностью наконец-то встретиться с ними в их тайном месте сбора. На этой планете они недавно, как он предположил, — всего лишь век или два. Он и сам жил на Неморе лет двести назад, привлеченный слухом, что лоанеи все еще обитают в разрушенных городах. Прочесывая заросшие развалины, он обнаружил, к своему разочарованию, что слухи его снова обманули: хотя скульптуры, изображающие людей его народа, глядели на него с разбитых стен, живых людей-драконов здесь не осталось.
Но они наконец вернулись сюда, и даже трудно было не дать своему восторгу затуманить мысль. А затуманивать было нельзя, потому что опасность была реальной. В этих железных оковах он не сможет использовать магию, и если план его не удастся, он поплатится собственной жизнью. В этом, очевидно, и была причина, что лоанеи избегали его прежде: повелитель Комора и его предшественники явно видели в нем потенциального соперника в борьбе за власть. Удачно получилось, что Комора собрал весь народ вместе, и аргументы Мандрагора получат широкую огласку. Но сейчас еще рано было обращаться к народу. Даже для приговоренного преступника этикет обязателен: властитель должен заговорить первым.
Наконец Комора перестал поглаживать бороду и выпрямился на троне.
— Несомненно, тебе интересно, Мандрагор, для какой цели ты был привезен на Немору. Но, быть может, лучше этого не знать.
Интонация была достаточно зловещей.
— Расскажи, повелитель, — ответил Мандрагор ровным голосом и не отводя взгляда.
— Говорится в нашем народе, — начал Комора, — что свежепролитую кровь дракона можно перегнать в магическое зелье, передающее свою силу тому, кто его выпьет. Дабы зелье возымело действие, кровь должна быть взята из сердца, так что, боюсь, тот, кто даст кровь, должен быть убит. Нас слишком мало, чтобы кто-нибудь из нас мог принести такую жертву даже ради столь благородного дела. Вот в чем причина того, что я искал тебя, Мандрагор, и приказал доставить тебя ко мне.
«Досужие басни и суеверия, — подумал с отвращением Мандрагор. — Неужто мой народ дошел до такого?»
Но он стал тщательно подбирать слова, зная, насколько велика опасность.
— В этом, повелитель, ты ошибся, — ответил он, сохраняя уважительный тон. — Я не в облике дракона, как ты, несомненно, видишь. Я — человек. Если ты убьешь меня в этом облике, пользы не будет.
— Ты хитер, — улыбнулся Комора. — Я бы даже хотел, чтобы можно было тебя не убивать, а сохранить как союзника. Однако ядовитую змею не сделаешь домашним зверьком. Я знаю, что ты — истинный оборотень и умеешь принимать облик дракона по желанию. Вот почему тебя назвали Мандрагор на этом неуклюжем меранском языке! Ты думал, я не догадаюсь о значении этого имени? Я стар и, помимо многого другого, знаю языки.
Как вышло, что столь юный умеет принимать облик дракона, я не знаю. Может быть, ты нашел какое-то заклинание, сокрытое от мудрых, — но это не важно. Ты оборотень, и твоя кровь так же сильна в этом облике, как и в том, и будет твое сердце, пронзенное ножом, сердцем человека или дракона — результат одинаков. Зелье приму я, и твоя сила перейдет ко мне, укрепит меня и позволит лучше служить моему народу. Так что утешься, смерть твоя будет не напрасна. — Он махнул слугам: — Принесите кинжал и чашу и разведите огонь для тигля.
Время вежливости миновало.
— Кем же мы стали? — воскликнул Мандрагор, когда слуги побежали исполнять приказ повелителя. — Разве у нас, лоанеев, мало врагов, что мы убиваем друг друга? Разве не должны мы сплотиться против общего противника?