Империя звёзд

— Ради битвы с этим противником и нужно мне кровавое зелье. Я стар и силен, но сильны и наши враги.
Слуги вернулись, принеся большую бронзовую чашу и кривой кинжал. С глубоким поклоном они положили принесенное к ногам повелителя.
— Не убивай меня как скотину! — воскликнул Мандрагор, когда Комора взялся за кинжал. — Позволь мне умереть в битве, ты же знаешь, что я не выстою против тебя, повелитель.
Комора приподнял серебристые брови:
— Тогда зачем биться? Только трус пытается оттянуть неизбежное.
— Смерть в битве придаст мне достоинства и чести. Неужто лоанеи забыли значение этих слов?
Мандрагор выпрямился и оглядел собрание. Его слова тронули их — видно было по лицам. Сохранились еще какие-то остатки гордости у этой древней расы.
И старый повелитель тоже уловил в воздухе предвестие бунта и нахмурился. Теперь он понимал, что лучше было убить этого молодого лоанея на месте, не привозя сюда. Сам он в кровавое зелье не верил: это был лишь удобный повод, чтобы истинный мотив — страх перед соперником — не был слишком очевиден. Но Мандрагор высказался, и действие его слов необратимо. Комора оказался вынужден проявить бесстрашие. Если он не станет сражаться, могут подумать, что он не осмелился.
Старый властелин не сумел бы прожить так долго, пользуясь только волшебством. Тонкий ум уже оценил ситуацию, прикинул возможные выходы и увидел возможные выгоды.
Да, он даст своему сопернику высочайшую оценку, вызвав его на поединок. Это все равно будет казнь, прав Мандрагор: у него нет надежды на победу. Так что Комора завоюет уважение подданных еще и тем, что победит в единоборстве, — старая традиция выбора предводителей у лоанеев. А само убийство еще и продемонстрирует его мощь. Пусть тогда осмелятся посягнуть потенциальные претенденты на царство!
Он молча встал и жестом велел стражам вывести пленника наружу. Сам великий дракон пошел следом, и за ним лоанеи толпой повалили во двор.
Никто не расчищал заросли, покрывавшие стены и крыши древнего города, потому что так они вызвали бы меньше подозрений у лоананов, если те будут пролетать сверху. Но в переднем дворике лианы расчистили и оставили мощеную площадку — достаточную, чтобы на ней поместилось все собрание лоанеев. В наступившей тишине правитель велел стражам снять с пленника цепи. Их унесли со двора, чтобы сила сражающихся не была ослаблена железом.
Первым начал действовать Комора. Подняв тощие руки в раздувающихся шафрановых рукавах, он призвал силу из воздуха. Ослепительная молния выгнулась между облачным небом и пленником. Но молодой соперник отбил ее в сторону быстрым жестом, направив в деревья за двором. Деревья с ревом вспыхнули. Комора вздернул руку к небу, туман над ним заклубился и закипел, выпустив ливень, чтобы залить пламя. Но противник выпрямился, развел руки в стороны — а волосы его развевало ветром волшебства великого дракона, — и туман успокоился, а дождь тут же перестал. По толпе лоанеев прошел говор.
Комора его услышал. Он был поражен, хотя и не смел этого показать. Неужто столь молодой чародей обладает силой, равной его силе, — умением, которое он совершенствовал почти целый век? Объяснение могло быть только одно: у него среди ближайших предков есть лоанан. Это объясняло и умение принимать облик дракона.
На морщинистом лбу старика выступил пот, но он знал, что нельзя терять ни секунды.
Разведя руки как крылья, он обратился в огромную птицу с головой дракона, которая с криком налетела на юношу, схватила его когтистыми лапами и взмыла в воздух. Мандрагор тут же изменился сам — он превратился в змеедракона, и кольца его обвили крылья птицы. Оба создания устремились вниз и с плеском рухнули в затянутый ряской декоративный бассейн. Птица превратилась в рыбу-дракона, и скользкое тело ее легко выскользнуло из колец змеи. Извернувшись, она напала на змею, разинув пасть, полную острых акульих зубов, — но в тот же миг преобразилась и змея, превратившись в огромную черепаху с головой дракона. Зубы рыбы не могли оставить на панцире даже царапины. А черепаха мотнула головой, сомкнула капкан зубов на хребте рыбы. Потом тяжело выползла из бассейна и положила тяжело дышащую добычу на его борт.
Противники снова обратились в людей. Комору охватило отчаяние. Он уже потерял лицо — и не однажды, а трижды за последние минуты. Он горько упрекнул себя за глупую гордость, что принял вызов молодого лоанея, а просто не убил его, пока тот был закован. Надо сейчас быстро с ним покончить. Но даже если это удастся, вернется ли тот благоговейный страх, который раньше испытывал к нему народ?
Он превратился в дракона с зеленой чешуей, взмыл в воздух в грохоте хлопающих крыльев и ринулся оттуда на врага. Но тот вдруг обратился в огненно-красного дракона и метнулся ему навстречу, перехватив в воздухе. Они столкнулись, впиваясь зубами в бронированные бока друг друга, и тут же скрылись в тумане.
И там, над серой пустотой, вылетели в ослепительную прозрачность верхней атмосферы. Два солнца горели над ними и три луны; под ними во все стороны стелился серовато-белый туман, изрезанный глубокими ущельями и медленно катящимися волнами. Огромные кучевые облака воздвигали закругленные вершины. Драконы, как дерущиеся ястребы, кружили по небу, налетали и отскакивали, пытаясь пробить защиту противника, задеть глаз или крыло. Иногда они к своей силе присоединяли латентную силу воздуха, ударяя молнией друг в друга, направляя порывы ветра в крылья, чтобы сбить противника. Атаки зеленого дракона становились все яростнее, красный дракон уже не просто защищался, а дрался за собственную жизнь.
Еще раз сцепились они клубком и рухнули в облачные слои. Молнии сверкали и трещали вокруг, озаряя серый туман. Далеко внизу появилось большое темное пятно: джунгли поднимались навстречу. Красный дракон вывернул шею и сумел схватить плещущее зеленое крыло — со всей мощи разорвав перепонку.
Раненое крыло сложилось, и зеленый дракон с криком понесся к земле, на лету превращаясь в старого человека. Комора со всего размаху рухнул на камни замкового двора, с хрустом сломалась его спина, будто кто-то наступил на вязанку хвороста. Со стоном вырвался последний вздох великого дракона — и невидящие глаза уставились в серое небо, где кружил его победоносный противник.
В толпе ахнули, кто-то даже вскрикнул. Но никто не оплакивал уход старика — у лоанеев не было жалости к слабым. Все поклонились победителю, который приземлился и в мгновение ока принял человеческий облик.
И заговорил:
— Я — принц Морлин, сын Морианы.
Снова ахнули в толпе. Если это правда — а не было причины не верить, — то этому лоанею, который выглядит так молодо, не менее пятисот лет.
— Я не хотел этого делать, — продолжал победитель. — Но мы, лоанеи, должны сплотиться, или нас уничтожат. Я хотел лишь предупредить вашего повелителя об опасности, но не знал, где его тайное жилище, и не мог перед ним предстать. Мне пришлось дать захватить себя в плен и привезти сюда — только так я мог увидеться с ним. Но монарх Комора не хотел меня слушать и лишь угрожал моей жизни. Что ж — теперь он мертв, а я снова могу предупредить вас.
Золотистые глаза Морлина наполнились холодным огнем.
— Нашему народу очередной раз грозит истребление. Нас ищут лоананы, и Камень Звезд покинул свое хранилище на Мере, попав в руки той, что провозгласила себя Триной Лиа. Но если мы соединимся со слугами Валдура, то победим ее и ее союзников.
Какая-то убедительная сила звучала в его голосе. Даже если бы не было демонстрации его силы, лоанеи не могли бы усомниться в его словах.
— Что же нам делать? — вышел вперед молодой лоаней. — Скажи, что нам делать, чтобы сохранить свободу!
— Прежде всего, — ответил Мандрагор, бросив небрежный взгляд на труп Коморы, — вам необходим новый вождь…
В тронном зале Халазара на Мере стояли, оглядываясь, два существа странного вида. Больше в огромном зале с его золочеными красными стенами и украшенным самоцветами троном не было никого. Одно из этих созданий было гоблином, изуродованным, как вся его порода: такой сутулый, что казался горбатым, с колтунами слипшихся волос на круглой голове, с остроконечными кривыми ушами и плоским обезьяньим носом. И тонкого шитья желтая мантия с пурпурным шлейфом только подчеркивала его уродство. А второй был настолько искривлен и сморщен грузом годов, что его можно было принять и за гоблина, и за необычайно уродливого человека, или за помесь того и другого. На нем была простая черная мантия, а на шее — тяжелая золотая цепь.