Империя звёзд
Гвентин сердито посмотрел на него:
— Почему мы должны терпеть, что нас постоянно перебивают? Друзья Трины Лиа не имеют права говорить на этом собрании.
Эйлия посмотрела на кипящего Йомара.
— Пусть говорит, — сказала она повелительно, подавшись вперед на троне.
Обрети язык одна из мраморных кариатид, подпирающих потолок, советники не были бы поражены сильнее. Никогда до сих пор Трина Лиа не прибегала к своему праву совещательного голоса. Наступило ошеломленное молчание, которым Йомар тут же воспользовался.
— Я знаю, о чем я говорю, — без обиняков заявил он. — Вы не воевали, а я воевал. Я знаю зимбурийцев и я видел Мандрагора. С такими, как он, договориться невозможно — можно только драться.
— Бесполезный разговор — чтобы мы сражались с червем, — ответила Синдра. — Пророчество гласит ясно: только Трина Лиа может сразить аватару Валдура.
Наступило напряженное молчание. Эйлия побледнела. Не все из присутствующих верили в Трину Лиа или в пророчество. Увидев выражение ее лица, Йомар гневно повернулся к чародейке.
— Чушь и ерунда! — отрезал он. — Не впутывайте сюда Эйлию. Слушайте, что я вам говорю: мы должны послать против Мандрагора армию — я могу ее повести и показать, что делать. Ваши немереи пусть найдут путь через пустоту на Меру, а остальное я сделаю.
— Тогда агрессором будем мы, — возразил канцлер.
— Совершенно верно. Бить врага на его территории до того, как он придет и станет разрушать твою.
— Но мы все же можем убедить их словами разума, — выступила Рамония, глянув на Синдру Волхв. — Если они могут говорить с нами через пустоту, то наши немереи могут говорить с ними. Предложить их царю мир.
— Да он слушать не станет! — Йомар стиснул кулаки. — Вы что, не понимаете? Да видели бы вы половину того, что я видел… — Глаза его горели, и Эйлия подумала, какие ужасы мог он пережить, какие зверства, невообразимые для жителей Арайнии, — Дайте мне хоть обучить людей, научить их драться. Каждой стране нужна армия для самозащиты.
— Это вполне позволительно, — сказал канцлер после долгой паузы, которую не нарушил ни один голос протеста. — С условием, что они останутся на Арайнии и будут служить только нашей защите. — Головы за столом склонились в знак согласия. — Значит, решено. Немереи будут посылать свои сообщения, а тем временем будет обучаться армия — хотя только из предосторожности.
— Эйлию также надо обучить, — сказала Синдра. — Пусть маги Мелнемерона обучат ее путям немереев.
— Эта мысль и мне пришла в голову, — сказал мастер By. — И там ей заодно будет безопаснее.
— Мы рады принять ее. Вы согласны, ваше высочество?
Темные глаза Синдры обернулись к Эйлии.
Действительно ли была в ее словах едва заметная саркастическая пауза перед словом «высочество»? Действительно ли она смерила Эйлию взглядом, отмечая недостаток роста? Нет. Эйлия решила, что из-за тревожности ей померещилось, и она видит скрытый смысл там, где его нет. А может быть, эта женщина была разочарована: многие ожидали, что Трина Лиа будет выше, красивее. Она с любопытством посмотрела в гордое лицо волшебницы, на ее развевающиеся иссиня-черные волосы. Синдре на вид было не больше двадцати пяти лет, но для чистокровных элеев, живущих где-то два арайнийских столетия, «молодой» означало «моложе шестидесяти».
Главная прорицательница Марима посмотрела искоса на Синдру и на By.
— Трину Лиа учить нечему! Она не просто волшебница, она посланница Божественного. Сила выполнить предназначенную ей задачу заложена в ней самой. И народ будет в недоумении, если ее отошлют куда-то учиться, как простую смертную.
By на секунду задумался.
— Тогда мы скажем, что она просто решила погостить в Мелнемероне, поделиться с немереями своей мудростью.
— Это, на мой вкус, слишком близко к обману. На этом пути ничего хорошего мы не достигнем. — Главная прорицательница помолчала и заговорила снова: — Делайте что хотите, — сказала она, обведя взглядом зал, — но все ваши усилия, военные и дипломатические, будут ни к чему. В этом Синдра Волхв права: для той угрозы, что встала перед нами, есть только одно решение. Только Трина Лиа может победить Морлина и его армии и только когда для этого наступит время.
Когда совет закончился, Эйлия осталась сидеть на троне, бессмысленно глядя в сгущающуюся темноту неосвещенного зала. Ана подошла к ней, положила руку ей на плечо.
— Эйлия, милая…
Эйлия обернулась к старухе, вгляделась ей в лицо.
— Ана — это правда? То, что говорит Марима? Насчет меня и Мандрагора?
— Таково пророчество, — ответила Ана, — Валеи, дети Тьмы — сторонники Валдура, — пожелают сделать Мандрагора своим правителем, и сказано, что Трина Лиа и аватара Валдура встретятся в бою… — Она замялась.
— И один из них будет убит, — прошептала Эйлия.
— Но не вы, ваше высочество, я в этом уверена, — сказала Марима.
— Я не могу, Ана! — простонала Эйлия. — Мне никогда не убить его! Никогда!
— Конечно, сейчас вы не способны совершить это деяние, ваше высочество, — рассудительно произнес мастер By, подходя ближе. — Ваша немерейская мощь еще не развита. Но вы показали свою силу, когда выступили против него у ворот дворца. И у вас хватило мощи его изгнать.
— Вы не понимаете! Не в том дело, что я боюсь встретиться с ним в бою, то есть я боюсь, но дело не только в этом. — Слезы выступили у нее на глазах. — Я никогда никого не убивала, даже животных. Я не могу отнять жизнь у человека — даже у него!
— Пусть даже судьба миров будет брошена на весы? — спросила Марима.
Эйлия отвернулась:
— Я же говорю, что это бесполезно — я просто не могу!
Настало короткое молчание, и снова заговорила Ана:
— Эйлия, милая, послушай меня. Мандрагор слишком умен, чтобы служить кому-то безоговорочно. И потому темная Сила старается овладеть им медленно, постепенно, незаметно для него. Чем дольше будет продолжаться это совращение, тем меньше Мандрагор будет Мандрагором. В конце концов он утеряет все, что осталось в нем от человека, и станет тем, чем стал Валдур, станет отражением своего господина. Ты еще молода, Эйлия, и все еще веришь, что смерть — худшая участь из всех. Но я тебе скажу, что бывает судьба и похуже, что потерять жизнь; это куда лучше, чем потерять душу. Теперь ты понимаешь, милая, как я могу хотеть добра Мандрагору и при этом желать его смерти? Чтобы он погиб, пока он — еще он, и сможет упокоиться в мире, а не станет орудием темной Силы? Это моя вина, что сейчас он жив и угрожает тебе. Ради тебя я жалею, что не обошлась с ним по-другому, когда впервые его нашла.
— О нет! — в ужасе сказала Эйлия. — Ты не могла убить ребенка! И я совсем тебя не обвиняю: я бы поступила так же.
Ана иссохшей рукой взяла девушку за гладкий подбородок.
— У тебя нежное сердце и благородная душа. Пусть же волею Великих Сил эти качества послужат твоему спасению, а не твоей гибели. То, что кажется жестокостью, Эйлия, может быть добротой, а видимость доброты может обернуться жестокостью. Жизнь Мандрагора не была для него радостью, как и для многих, кому он принес вред. За это вина лежит на мне. Когда придет твой черед встретиться с ним, я надеюсь, что ты не падешь жертвой моей ошибки и не повторишь ее.
Эйлия не ответила. Она знала, что сказать уже нечего, и ощущение грусти и несчастья окутало ее вместе с наступающей темнотой.
В этот вечер был праздник элиров, Высоких Богов, и город звенел музыкой и смехом. Фонарики и свечи украсили дома, мосты, изгороди садов, даже деревья, символизируя звезды Неба. Элдимия в эту ночь стала отражением звездного царства.
Тысячи горожан, веселящихся на празднике, ничего не знали о явлении Халазара три дня назад. Советники очень постарались, чтобы об этом не стало известно, и участники пира были приведены к молчанию клятвой. Дамион задумчиво рассматривал ликующие улицы: сияющие лица людей, которые ничего не знали и не хотели знать о войне, о религиозных расколах на Мере и вражде народов. Для элеев у Бога было не одно лицо, но множество их. Божественное неделимо и неназываемо, но оно отражается во всем, что им порождено: в камне и дерезе, в звере и птице, в человеке и в духе. Тысячи храмов и святилищ было в Элдимии, да еще священные деревья, источники и холмы. Ошибка идолопоклонства — это определить Божественное одним образом и отвергнуть все другие, а потом почитать этот образ вместо того, несовершенным представлением чего он был. Множественность образов богов в культуре Арайнии должна была препятствовать идолопоклонству, а не насаждать его. Эти образы — как оттенки единого света, грани одного драгоценного камня. В этом мире Дамион снова обрел свою веру. Бог его прежних верований не уменьшился, а даже вырос в силе и величии.