Империя звёзд

Сейчас Дамион возвращался с богослужения, где прославлялся архангел Атариэль, которого почитали паладины. Древний рыцарский орден здесь, на Арайнии, продолжал существовать. Сперва это была лишь небольшая группа, посвятившая себя добрым делам, по после появления Эйлии ряды ордена стали расти как на дрожжах за счет воодушевленных юношей и девушек, которым грезились доблесть и слава. Молодежи нравилось носить доспехи и устраивать настоящие турниры, а Дамиона и Йомара они почти боготворили — эти люди бывали на Мере и видели настоящие битвы. Великий магистр пригласил Йомара главным учителем фехтования, а Дамион согласился стать капелланом. Сегодня он проводил службу и еще не успел снять рясу и пелерину с шестилучевой синей звездой на груди. Орден паладинов на Мере исчез, хотя многие еще тешили себя надеждами его восстановить, в частности, отец Дамиона Артон. И Дамион часто вспоминал о нем, посещая монастырь паладинов. Но его интересовали не столько идеи, сколько их носитель. Что за человек был Артон?
— Я думаю, что он был незаконнорожденным, как почти все сироты монастыря, — сказал он как-то Ане с невеселой улыбкой.
Ана посмотрела с интересом:
— Ну, я бы так не сказала. Твоя мать действительно не придавала значения таким мелочам, живя в диких и свободных горах, но твой отец весьма уважал условности. Не может быть, чтобы он не настоял на какой-то церемонии.
Сейчас он, шагая по широким прямым улицам города, глазел вокруг. Город казался и незнакомым, и привычным, архитектура его представляла собой смешение меранского и элейского стилей: приземистые арки и толстые колонны напоминали о большей силе притяжения на Мере, создавая контраст более обычным для Арайнии шпилям и островерхим крышам. На многих крышах сидели крылатые фигуры — быть может, ангелы и крылатые победы, столь обычные в меранских городах, но скорее — изображения волшебников древних. Как будто мелькала перед глазами какая-то возможная история Меры, в которой элейская культура не исчезла, но передала свою любовь к миру и красоте другим народам. Дамиону вспомнились элейские руины Тринисии и Маурайнии, заброшенные и заросшие, и с грустью подумалось, что и эта цивилизация тоже обречена.
Тем временем Эйлия удалилась в сады Халмириона. Обычно она старалась уйти в самые глухие уголки, где деревья росли тесно, где ручьи бежали, как хотели, а звери королевской охоты бродили свободно. Мать ее тоже любила эти уголки сада. Говорили, что звери подходили к ней и играли у ее ног, когда она здесь гуляла. Но сегодня в дикие рощи парка Эйлия не пошла, ей нужно было спокойствие. Она выбрала аллею с удобными скамейками, сверкающими на солнце прудами и гладким бархатом лужаек, со стройными кипарисами и скульптурными гротами. Она шла одна, если не считать фейрийской собаки, подарка Йомара, и еще Безни бежал за ней. Уставая, Эйлия присаживалась на бортик фонтана, где водяная дуга струилась, журча, из пасти бронзового льва. Так все красиво и так мирно, думала Эйлия, поглаживая спутанный мех собаки-имитатора. Трудно было представить себе, что армия вторжения с Меры положит конец всему этому — навсегда уничтожит спокойствие и гармонию.
В лицо Эйлии дунул свежий ароматный ветерок. Была весна, королевские сады полны цветов — магнолия, гардения, жасмин. Аромат плыл, как ладан от курильниц, наполняя сумерки чудесными запахами. Вечнозеленые кусты были подстрижены причудливыми формами — свернувшиеся змеи, птицы, кубы, шары, пирамиды. Эоловы арфы, спрятанные в зарослях, издавали странные мелодии, и они сливались с мелодичным плеском бесчисленных фонтанов и водяных часов, колеса которых отсчитывали минуту за минутой.
Спустилась ночь, прогулочная дорожка осветилась живым сиянием Арайнии: мелкими светлячками, золотыми роями вертящимися в воздухе, как ожившие искры кузнечного горна, ночными сверкающими птицами с призрачно сияющими зеленью перьями. Свет звезд и небесной арки становился ярче, серебрил деревья. Наконец поднялась в своем сапфировом великолепии Мирия. Ее свет поначалу играл отражением спрятанного солнца, потом стал обычным синим и полился вниз, преображая Арайнию.
— А, вот ты где.
Она обернулась и увидела невдалеке Дамиона.
Он подошел и сел рядом. Ему подумалось, что она здесь хорошо смотрится: принцесса мирного царства. И к тому же она красива — царственное облачение она сменила на светло-зеленое платье, вышитое цветами. Волосы все еще лежали короной, но в них были вплетены цветы. Дамион поймал себя на том, что думает об Эйлии, вспоминает ее на балу, как она плыла по залу в фиолетовом платье, и волосы уложены под сверкающей тиарой. Он тогда уставился на нее, разинув рот, как дурак, а потом в смущении отвернулся. Но она в ту ночь была совсем другой — царственно-холодной, изящной, даже прекрасной. Он всегда думал о ней с нежностью — как о младшей сестренке, которой у него никогда не было, а вот теперь она стала взрослой женщиной, и более того — принцессой. Там, на балу, он испытывал что-то вроде благоговения, нечто такое, что не позволяло вот так просто подойти и заговорить. Он печально улыбнулся, вспомнив эту реакцию. Что она могла о нем подумать?
Она улыбнулась ему своей быстрой милой улыбкой, и он улыбнулся в ответ, обрадовавшись: это была та Эйлия, которую он знал, а не ледяная богиня из бального зала или монархиня на троне.
— Привет, Дамион! А тебе к лицу это облачение. Синий цвет тебя красит, — добавила она с легким ехидством.
— А ты как, Эйлия? — спросил он. — На заседании совета ты была бледновата. Я даже подумал, не захворала ли ты.
Большие серо-сиреневые глаза Эйлии казались еще больше от залегших под ними теней.
— Ой, Дамион, я, кажется, с ума сойду. — Но говорила она вполне жизнерадостно. — Посольство из Внутренней Элдимии просило меня устроить на их земле дождь — а то у них уже которую неделю засуха. Я сказала, что не умею, а они ответили, что богиня совершит такое чудо, только они меня просят замолвить за них словечко. А если дождя не будет, я могу сказать, что богиня решила не удовлетворять их просьбу. А тут еще и Халазар — если даже рассказать народу, никто бы не обеспокоился. Они верят в меня, верят, что я все за них сделаю правильно. Хотела бы я тоже в это верить. И еще я хотела бы сделать хоть что-нибудь, чтобы заслужить ту любовь, которую они ко мне питают.
— Любовь — не награда за заслугу, Эйлия. Любовь — это дар.
Ока бросила на него быстрый взгляд и отвернулась снова. Он смотрел на нее с нежностью. Многим девушкам такой его взгляд окончательно вскружил бы голову, но не Эйлии.
— Я просто любовалась звездами. Мера восходит — вон, видишь?
Они посмотрели на серебристо-голубую звезду, поднимающуюся над кронами, — это была планета Мера, везущая своих пассажиров-людей по кругу нового беспокойного года.
— Трудно поверить, что все, что мы знали, осталось там, в этой световой точечке, — заметила Эйлия.
— А я как раз подумал, до чего она мирно выглядит. Даже представить трудно, что там вообще велись войны.
Эйлия встала, и они оба пошли по лужайкам. Луна светила так ярко, что свет казался какой-то стихией, через которую шли они вдвоем, ощутимой стихией, подобной воде. Где-то в садах пронзительно кричал павлин. А потом тихий и далекий голос завел песню, тонкую трель, которая поднималась и опускалась, поднималась и опускалась, доносясь откуда-то с темной ветки дерева.
— Кто это? — спросил Дамион. — Я часто слышал эту мелодию, но понятия не имею, что за птица поет.
— Аранийская птица, — ответила Эйлия. — Она называется аттажен.
— По сравнению с ней соловей — ворона. Они живут в неволе?
— Нет. Их пытались приручить, но неудачно. В клетке аттажен не поет.
Она вздохнула, озадачив Дамиона: сказано было почти с тоской, будто образ птицы в клетке пробудил у нее какие-то не слишком приятные мысли.
Они подошли к большому фонтану, который Эйлия видела, когда первый раз оказалась в Халмирионе. Она села на бортик, а Дамион остался стоять, глядя на сверкающие каскады и струи, бьющие из пастей морских чудовищ. Они оба долго молчали.