Начало

  
2
 
На следующий день я уже сидел на жестком бархатном стуле с низкой спинкой в гостиной Картрайтов. Каждый раз, когда, пытаясь устроиться поудобнее, я ерзал на твердом сиденье, я чувствовал на себе пристальные взгляды миссис Картрайт, Розалин и их служанки, как будто я был портретом в музее или персонажем спектакля, разыгрываемого в гостиной. Да и вся комната напоминала мне декорации к пьесе, она едва ли годилась для того, чтобы расслабиться или хотя бы пообщаться. Первые пятнадцать минут моего визита мы напряженно говорили о погоде, о недавно открывшемся в городе новом магазине и о войне.
Потом воцарилась тишина, прерываемая лишь щелканьем вязальных спиц служанки. Я снова взглянул на Розалин, пытаясь найти в ее облике что-нибудь, достойное комплимента. У нее было приятное лицо с ямочкой на подбородке, мочки ее ушей были маленькие и удивительно симметричные. А те полсантиметра лодыжки, которые выглядывали из-под подола платья, свидетельствовали о тонкой кости.
Внезапно я почувствовал резкую боль в ноге. Я вскрикнул и посмотрел вниз. Крошечная, медного цвета собака размером с крысу вонзила острые зубы мне в щиколотку.
— О, это Пенни. Пенни просто здоровается, не так ли? — проворковала Розалин, поднимая на руки крохотную собачонку. Та уставилась на меня, продолжая скалиться. Я, как мог, отодвинулся на стуле.
— Она, ммм, очень милая, — пробормотал я, не понимая, какой смысл держать такую маленькую собаку. Предполагается, что собаки — это компаньоны, которые могут сопровождать вас, допустим, на охоте, а не сочетающаяся с мебелью деталь интерьера.
— Милая, не правда ли? — Розалин восторженно подняла глаза. — Она — мой лучший друг, и я должна сказать, что боюсь выпускать ее из дому из-за всех этих ужасных слухах о гибели животных!
— Сказать по правде, Стефан, мы так напуганы! — подхватила миссис Картрайт, проводя руками по корсажу темно-синего платья. — Мне не нравится этот мир, где нам, женщинам, страшно даже выйти на улицу.
— Надеюсь, что бы это ни было, оно не нападет на нас. Иногда мне даже в светлое время суток страшно ступить за порог, — пожаловалась Розалин, крепко прижимая к груди Пенни. Собачонка взвизгнула и соскочила с ее коленей. — Я умру, если с Пенни что-нибудь случится!
— Уверен, что все обойдется. В конце концов, нападения случаются на фермах, а не в городе, — сказал я, чтобы ее успокоить, правда, скорее из вежливости.
— Стефан? — визгливый голос миссис Картрайт напомнил мне, как она с наигранным возмущением отчитывала нас с Дамоном за перешептывания в церкви. Лицо ее сморщилось в гримасу, словно она только что съела лимон. — Не кажется ли вам, что Розалин сегодня особенно хороша?
— О, да, — солгал я.
На Розалин было унылое коричневое платье, сливавшееся с ее бесцветными волосами. Распущенные локоны спадали на костлявые плечи. Одежда Розалин резко контрастировала с убранством гостиной, обставленной дубовой мебелью и гобеленовыми стульями, сияющий деревянный пол которой устилали темные восточные ковры. Из дальнего угла с портрета над мраморным камином на меня неотрывно и строго смотрело угловатое лицо мистера Картрайта. В отличие от своей жены, краснолицей дамы с избыточным весом, мистер Картрайт был мертвенно-бледным и худым и выглядел даже немного устрашающе. Он напоминал стервятника, одного из тех, что мы видели прошлым летом над полем боя. По сравнению со своими родителями Розалин была просто красавицей.
Щеки Розалин запылали. Я снова заерзал на стуле, вспомнив о коробочке в заднем кармане. Прошлой ночью, не в силах уснуть, я, наконец, взглянул на кольцо и сразу его узнал. Изумруд, окруженный бриллиантами, творение искуснейших мастеров Венеции; его носила моя мать до самого дня своей смерти.
— Итак, Стефан, как насчет розового? — Вопрос Розалин вернул меня к реальности.
— Что, простите? — растерянно переспросил я.
Миссис Картрайт раздраженно посмотрела на меня.
— Розовый, для званого обеда на следующей неделе. Так мило со стороны вашего отца устроить этот обед, — сказала Розалин, смущенно уставившись в пол.
— Думаю, розовый будет смотреться восхитительно. Вы будете прекрасны, что бы ни надели, — проговорил я ненатуральным голосом, словно актер, читающий сценарий с листа. Миссис Картрайт одобрительно заулыбалась. Собачонка подбежала к ней, подпрыгнула и улеглась на подушку рядом с хозяйкой. Миссис Картрайт стала ее поглаживать.
Внезапно комната наполнилась жаром и влагой. У меня закружилась голова от приторных, не сочетающихся между собой ароматов духов миссис Картрайт и Розалин. Я украдкой взглянул на антикварные часы в углу. Я пробыл здесь всего пятьдесят пять минут, но они показались мне пятьюдесятью пятью годами.
Я поднялся на подкашивающиеся ноги.
— Было очень приятно навестить вас, миссис и мисс Картрайт, но мне бы не хотелось отнимать у вас остаток дня.
— Благодарю вас, — не вставая, резко кивнула миссис Картрайт. — Мейзи вас проводит, — сказала она, указав подбородком на дремавшую над вязаньем служанку.
Выбравшись из дома, я вздохнул с облегчением. Прохладный воздух остудил мою разгоряченную кожу. Я отпустил кучера и был рад этому, надеясь, что голова прояснится, пока я буду идти две мили до дома. Солнце уже садилось за горизонт, и в воздухе повис тяжелый запах жасмина и жимолости. Взобравшись на холм, я посмотрел на Веритас. Вдоль дороги, ведущей к парадному входу, цвели лилии в больших клумбах. Белые колонны веранды отсвечивали оранжевым в лучах заходящего солнца, вдали сверкала зеркальная поверхность пруда, и слышно было, как возле помещений для прислуги играют дети. Здесь был мой дом, и я любил его.
Но я не мог даже в мыслях разделить его с Розалин. Засунув руки в карманы, я со злостью пнул камень, валявшийся на повороте дороге.
Подойдя к началу подъездной аллеи, я остановился. У въезда в поместье стояла незнакомая карета. У нас редко бывали посетители, и я с любопытством наблюдал, как седовласый кучер спрыгнул со своего места и распахнул дверцу. Наружу ступила прекрасная бледная женщина с каскадом темных вьющихся волос. На ней было развевающееся белое платье, перехваченное на тонкой талии лентой персикового цвета. Персиковая шляпка в тон венчала голову незнакомки, скрывая ее глаза.
Будто почувствовав, что я ее рассматриваю, женщина обернулась. Я задохнулся от неожиданности. Она была более чем прекрасной, она была неземной. Даже на расстоянии двадцати шагов я видел, как мерцали ее глаза, как изгибались в нежной улыбке губы. Ее тонкие пальцы коснулись ожерелья с камеей на шее, и я невольно повторил этот жест, представляя, что это ее маленькая рука касается моей кожи.
Она снова обернулась, и из экипажа, расправляя юбки, вышла еще одна женщина, должно быть, служанка.
— Привет! — окликнула меня незнакомка.
— Привет, — ответил я хрипло, с каждым вдохом ощущая головокружительную смесь запахов лимона и имбиря.
— Меня зовут Катерина Пирс. А вас? — игриво спросила она. Это прозвучало так, будто она знала, что от ее красоты у меня пропал дар речи. Я не знал, обидеться ли мне или, наоборот, поблагодарить ее за инициативу.
— Катерина, — медленно проговорил я, запоминая.
Отец, помнится, рассказывал мне историю, услышанную от неблизкого знакомого из Атланты. Семья его соседей погибла при пожаре во время осады города генералом Шерманом, выжила только шестнадцатилетняя девушка, у которой теперь не осталось родных. Отец сразу же предложил поселить девушку у нас в домике для гостей. Вся история звучала загадочно и романтично, и по глазам отца я видел, насколько его захватила идея стать благодетелем юной сироты.
— Да, — сказала она, и в ее глазах заплясали чертики. — А вы…
— Стефан, — быстро ответил я. — Стефан Сальваторе, сын Джузеппе. Мне очень жаль, что вашу семью постигла такая трагедия.
— Благодарю вас, — сказала она, и ее глаза сразу потемнели и подернулись грустью. — И благодарю вас с вашим батюшкой за то, что приютили меня и мою служанку Эмили. Не знаю, что бы мы без вас делали.