Семерка (ЛП)
Не было у тебя сил и выходить наружу — в тот дым, в тот Ксёнж… Впрочем, если бы ты только вышел, люди тут же сдали бы тебя полиции. Или збуйцержам. В любом случае — в лапы зла. В щупальца Ктулху[137]. Одна надежда — в огонь. Туда за тобой никто не полезет. Помимо того, ты вообще паршиво себя чувствовал, после пары минут гиперэнтузиазма пришло отупение.
«Так оно временами и бывает, — думал ты. — Веджмины после приема эликсиров тоже себя плохо чувствуют».
Помимо того — раз уж ты, Павел, перепил веджминских эликсиров, то сейчас был и.о. веджмина. Желаешь или не желаешь. Такова судьбина, даром ничего не дается. Назвался груздем, полезай в кузов. Теперь ты веджмин, так что и обязанности веджминские имеются. И, возможно, в этом доме имеются люди. Так что цель у тебя есть: спасать людей. Хорошая цель, размышлял ты. Ты стал веджмином и выполняешь веджминские обязанности.
Еще ты знал, не имея понятия, откуда, но знал, что здесь, в этом горящем доме — ты чего-то найдешь, то самое нечто, что тебя спасет. Какой-нибудь выход из этой ну совершенно же идиотской, согласись, ситуации, в которую сам ведь, придурок, и влип. Сюда ты входил, говоря по чести, словно в какой-то древний храм из книг Роберта Ирвина Говарда[138]. И не мог дождаться того, а что будет за углом.
* * *
— Эээй! — кричал ты, — есть тут кто-нибудь? Алло! Пожар! Гу-гу-гу!
Было темно, электричество не действовало. Ты вытащил смартфон, в котором имелось приложение «фонарик». «Вот, — подумал ты, — техника». Включил его, экран загорелся ярким светом. Слишком много света штуковина не давала, но все-таки…
* * *
Ты шел сквозь узкие, лишенные выходов коридоры, в которых не было дверей. Стены были обшиты деревянными панелями. Кое-где висели папоротники. Потом панели закончились, зато начались обои, изображающие из себя каменную стенку. Между папоротниками появились бра в форме факелов. Такие ты видел в «Кастораме»[139]. Коридоры все тянулись и тянулись. Лестницы и коридоры, повороты — и снова коридоры. Расходящиеся в разные стороны.
Ты постоянно шел в правую сторону. Правило правой руки. Именно так, как ты читал в приключенческих книжках первой половины ХХ века, согласен, той, что похуже, но в которой еще имелись какие-то тайны. Всегда, когда герой забредает в древний лабиринт, он применяет правило правой руки. В противном случае, заблудится к чертовой матери, и его пожрут древние демоны, гарпии, подземные жители или кто там еще имеется в стародавних коридорах. Древние боги, рожденные пред историей, предвечные и невообразимые.
— Эгей! — кричал ты. — Ы-ы, там пожар снаружи, нужно покинуть здание! Как Эдвис, ну, Элвис, который has left the building![140]
«Погоди, — подумал ты, какой еще, мать его за ногу, Элвис? Чего я пиздю? Чего это я нажрался? Что за shit все эти веджминские эликсиры. Ну, или, убийца драконов, дрегонслейер. Боже мой, вавельский дракон! А может, — подумалось тебе, — стоило бы как-то выйти из этого чертового дома? Из этого, курва, Старопольского Укрепленного Замка? Ведь он же, мать его ёб, горит», — дошло до тебя с чем-то вроде трезвого размышления.
Вот только сейчас ты абсолютно не имел понятия, где находишься. Какое-то время пытался возвращаться по своим же следам, но тут понял, что находишься в коридорах, в которых перед тем не был. Нет, здесь все так же было оклеено обоями под каменную стену, но теперь уже другими. Другой цвет, другой рисунок. Свет твоего фонарика вырывал их фрагменты из темноты. Сейчас ты ступал по длинной красной ковровой дорожке, протертой и выгоревшей.
«Вот правило правой руки и пошло к чертовой бабушке, — подумал ты. — Долбаный Хогварт[141]. И это в бывшем коммунистическом складе».
— Блин! — произнес ты вслух.
На стенах висели картины. Ты посветил. На всех был изображен, как и ты и подумал с самого начала, актер Цезарий Жак. И только потом до тебя дошло, что это, все же, должен быть Иероним Лыцор. Намалеванный неумелой рукой провинциального художника, по сравнению с которым ребята, торгующие картинами под Флорианскими Воротами[142], были, каждый по отдельности и все вместе, как минимум, Леонардо. И на каждой картине Лыцор был в костюме из иной эпохи.
На одной — он носил пястовские волосы, под пажа, соломенного цвета усы и крестьянский сукман; на висках у него блестела корона, точно такая же, которую носит орел с государственного герба.
На второй — он был в рыцарском островерхом шлеме, с грозной, нахмуренной миной. Усы у него были длиннючие и скрученные, словно у Мирмила из Кайко и Кокоша. На следующей — в сарматской меховой шапке, с драгоценным камнем и павлиньим пером. На какой-то еще — Лыцор носил баки и уланский мундир.
— Хмм, — сказал ты, услыхав какой-то шорох и поняв, что в коридоре уже не один.
Ты посветил фонариком в сторону этого шороха и чуть не вскрикнул.
Твой лучик смартфонного света освещал людскую фигуру, неподвижно стоящую перед тобой.
— Ать, — сказала фигура. — Ого. Рена. Ут.
Это лицо было тебе известно. И эта шапка. С банкноты в десять злотых!
— Не, не, я сдаюсь, — сказал ты громко, тоном, в котором не было желания драться. — Все эти эликсиры — это какая-то фигня полная. Это уже пересол! Мешко І? Я ебу.
— Новись! — зарычал тем временем Мешко. — Еги! — и бросился на тебя с вытащенным из ножен мечом.
Ты вынул револьвер, выстрелил и повалил одним выстрелом в лоб крестителя польской державы, князя полян. И даже не успел его спросить про тайну Dagome Iudex[143].
Но, совсем не так, как тело дракона, тело князя не исчезло, но только — очень даже как-то странно — распалось на кровавые куски. Ты переступил их с отвращением, сильнее сжимая рукоять револьвера. А вот сколько, задумался ты, осталось у тебя патронов? Так, начал ты размышлять, вначале у тебя имелось пять патронов в пяти камерах барабана плюс три обоймы по пять штук. Всего: 20. Первый выстреленный патрон был там, на склоне, возле автомобиля. Итого: 19. Второй — в дракона. 18. Теперь третий. 17. И тут же в правом верхнем углу твоего поля зрения появилось нечто вроде четырех иконок, изображающих четыре обоймы, и рядом с ними надпись АММО. В одной из обойм остались только два патрона. Три оставшиеся были полными.
Ты вздохнул и в очередной раз проклял долбаные эликсиры.
В коридоре перед тобой появился Болеслав Храбрый. Ну прямиком с банкноты в двадцать злотых.
Ты еще раз проклял всяческие эликсиры.
Не говоря ни слова, Храбрый бросился на тебя, только усы развевались; ты выстрелил (АММО: 16) и промах, потому что Храбрый был гораздо хитрее Мешко: он упал на землю, как только ты поднял руку и, завершая движение, сделал напряженной ногой полукруг, подсекая тебе ноги. Ты пошатнулся, но оперся о стенку и — едва-едва — равновесие удержал.
«Храбрый, Храбрый», — подумал ты. — «Мудак ты храбрый, неграмотный и отсталый бурачина, после папани державу унаследовал, а папаня земли собирал точно так же, как мафия захватывает бизнес за бизнесом под охрану, а потом страну окрестили, то есть легализовали в свете правящего тогда закона».
— А мог бы и помолчать! — крикнул Храбрый, все еще лежа на земле, но так же дергаясь и пытаясь тебя пнуть ногой. — Аз есмь король твой, хам!
— Сам ты есть хам. Как и все другие, просто ты, как и папашка твой, бандюга, предводитель хренов!
— Дык оно все так делали, — сказал Храбрый, вроде как примирительно, но из-за спины, ты же видел, доставал стилет. — Ну, цена такая была за защиту, и так оно во всем свете, похоже, было, лишь бы на кметя[144] кто иной не наехал.
