Проклятие Неферет (ЛП)

  
Ф. К. Каст и Кристин Каст
 
Проклятие Неферет
   
Над переводом работали:
 
Переводчики: Kithara, Jersi, Kaia
Корректировка: _Anastasiya_
Перевод сайта  http://house-of-night.ru/
  
15 января, 1893 год
 
Личный Дневник Эмили Вейлор
 
Запись первая
Это не совсем дневник. Мне ненавистна мысль о том, чтобы хранить свои поступки и мысли в закрытой книге, словно драгоценные камни.
Я знаю, что мои мысли — не драгоценности.
И я начинаю подозревать, что они совершенно безумны.
Именно поэтому я почувствовала, что должна записать их. Может быть, когда-нибудь в будущем, перечитав эти записи, я узнаю, почему со мной случился весь этот кошмар.
Или пойму, что действительно сошла с ума.
Если это так, в них будет зафиксировано, с чего началось мое параноидальное безумие, и это станет отправной точкой для поиска способа исцеления.
Хочу ли я вылечиться?
Наверное, на некоторое время решение этого вопроса стоит отложить.
Во-первых, позвольте мне начать с того момента, когда все изменилось. Не с этой, первой записи в моем дневнике. Это произошло два с половиной месяца назад, в первый день ноября, тысяча восемьсот девяносто второго года. В то утро, когда умерла моя мама.
Даже здесь, на безмолвных страницах этого дневника, я не решаюсь вспоминать то кошмарное утро. Моя мама умерла от потери крови, хлынувшей из ее тела вслед за появлением на свет тела моего маленького безжизненного брата, Баррета, названного в честь отца. И тогда, и сейчас мне казалось, что мама просто сдалась, увидев, что Баррет не дышит. Словно ее жизненной силы не хватило, чтобы пережить потерю ее драгоценного единственного сыночка.
Или правда заключалась в том, что она не могла смотреть отцу в лицо, потеряв единственного, драгоценного сыночка?
До того самого утра этот вопрос не приходил мне в голову. До того утра, когда не стало моей матери, чаще всего мои мысли сосредотачивались на том, как бы убедить её позволить мне купить еще один новый велосипедный костюм — из тех, что на пике моды, или как бы уложить волосы так, чтобы они выглядели в точности, как у «девушек Гибсона».
До этого утра, когда не стало моей матери, я думала об отце так же, как и большинство моих подруг — как о неприветливом и слегка пугающем главе семьи. Что обо мне, то отец хвалил меня только после замечания матери. На самом деле, до маминой смерти, мне казалось, что он меня вообще не замечает.
Отца не было в комнате, когда мама умерла. Доктор заявил, что процесс родов слишком вульгарен для присутствия мужчины, особенно мужчины такого статуса, как Баррет Х. Вейлор, президент Первого Национального Банка Чикаго.
А как же я? Дочь Баррета и Алисы? Доктор не говорил о вульгарности родов для меня. Он даже не заметил меня, до того момента, как умерла мама, а отец не удостоил меня вниманием.
―Не уходи, Эмили. Ты останешься со мной до прихода доктора, а потом посидишь вон там, на подоконнике. Ты должна узнать, что значит быть женой и матерью. Ты не должна идти вслепую, как я,― приказала мне мама своим нежным голосом, который заставлял всех недостаточно хорошо ее знавших людей поверить, что она не более чем прекрасное и бесполезное украшение на руке отца.
―Хорошо, мама, ― кивнула я и сделала все, как она велела.
Я помню, как сидела, неподвижно, словно тень, в темном оконном проеме напротив кровати в роскошной маминой спальне. Я видела все. Ей не потребовалось много времени, чтобы умереть.
Крови было очень много. Баррет родился в ней — маленькое, неподвижное, покрытое запекшейся кровью создание. Он был похож на нелепую сломанную куклу. После схваток, вытолкнувших его между ног матери, кровотечение не остановилось. Оно становилось все сильнее и сильнее, пока мама плакала, так же безмолвно, каким был ее сын. Я знаю, что она плакала, потому что она отвернулась от доктора, который завернул мертвого младенца в льняную простыню. Тогда мама встретилась со мной взглядом.
Я не могла оставаться на подоконнике. Я бросилась к ее кровати, и пока доктор с сиделкой тщетно пытались остановить хлынувшую из нее алую реку, я схватила ее за руку и откинула влажные волосы с ее лба. Сквозь слезы и страх, я пыталась шептать ей слова утешения, что все будет хорошо, что ей просто нужно отдохнуть.
Мама сжала мою руку и прошептала:
―Я так рада, что ты здесь, со мной, до конца…
―Нет! Мама, ты поправишься! ―запротестовала я.
―Тшш, ―успокоила она меня. ―Просто держи меня за руку. ―Тут ее голос ослаб, но мама не отрывала от меня взгляда своих глаз изумрудного цвета (все говорили, что у меня такие же), до тех пор пока ее покрасневшее лицо не стало ослепительно белым, а дыхание чуть слышным и прерывистым, и затем совсем прекратилось.
Я поцеловала ей руку, а потом побрела обратно к своему подоконнику, где плакала, никем не замеченная, пока сиделка выполняла свою нелегкую работу, меняя промокшее постельное белье и приводя маму в приемлемый для глаз отца вид. Но отец не стал ждать, пока маму для него подготовят. Он ворвался в комнату, игнорируя протесты доктора.
―Так вы говорите, сын? ― Отец даже не взглянул на кровать. Вместо этого он поспешил к плетеной колыбельке, где лежало завёрнутое в пелёнки тельце Баррета.
―Это действительно был мальчик, ―мрачно ответил доктор. ―Он родился слишком рано, как я уже говорил вам, сэр. Ничего нельзя было поделать. Его легкие были слишком слабыми. Он не мог как следует дышать и не издал ни единого звука.
―Мертвый… безмолвный… ―Отец устало провел рукой по лицу. ―Знаете ли вы, что когда родилась Эмили, она кричала так громко, что я услышал ее снизу из гостиной и подумал, что у меня сын?
―Мистер Вейлор, я знаю, что это слабое утешение, когда вы потеряли сына и жену, но у вас же есть дочь, а благодаря ей — и возможность появления наследников.
―Она обещала мне наследников! ―закричал отец, наконец повернувшись и посмотрев на маму.
Я, наверное, издала какой-то слабый сдавленный звук, потому что взгляд отца переключился на мой подоконник. Его глаза сузились, и на секунду мне показалось, что он не узнал меня. Затем он дернулся, словно пытаясь стряхнуть с себя нечто неприятное.
―Эмили, почему ты здесь? ― Голос отца звучал так сердито, словно его вопрос подразумевал гораздо большее, чем просто почему я оказалась в этой комнате именно в это время.
―М-мама велела мне ос-статься, ― заикаясь произнесла я.
―Твоя мать мертва, ―сказал он, сглаживая гневом бескомпромиссную правду.
―Но здесь не место для юной леди. ― Лицо доктора вспыхнуло, когда он посмотрел на отца. ―Прошу прощения, мистер Вейлор, я был так занят родами, что не заметил девочку.
―Это не ваша вина, доктор Фишер. Моя жена часто делала и говорила вещи, ставившие меня в тупик. Это была последняя из них. ―Отец пренебрежительно махнул рукой в сторону доктора, горничных и меня. ―А теперь оставьте меня с миссис Вейлор, все вы.
Мне хотелось выбежать прочь из комнаты как можно быстрее, но мои ноги затекли от долгого неподвижного сидения, поэтому, проходя мимо отца, я споткнулась. Он схватил меня за локоть. Удивившись, я подняла голову.
Выражение его лица вдруг стало мягким, когда он сверху вниз посмотрел на меня.
―У тебя глаза твоей матери.
―Да, ― единственное, что я сумела выговорить, задыхаясь и испытывая головокружение.
―Так и должно быть. Теперь ты — хозяйка Дома Вейлоров.
Тут отец отпустил меня и медленными, тяжелыми шагами пошел к окровавленной кровати.
Когда я закрыла за собой дверь, то услышала, как он плачет.
Вот так начался мой странный и одинокий период траура. На похоронах я шла молча, а затем совершенно упала духом. Я была словно в плену у сна. Я не могла от него освободиться. Целых два месяца я почти не выходила из своей спальни. Меня не волновало то, что я стала худой и бледной.