Проклятие Неферет (ЛП)

Мне не было дела до того, что звонки с соболезнованиями от маминых подруг и их дочерей остались без ответа. Я не заметила, как прошли Рождество и Новый год. Мэри, мамина горничная, ставшая теперь моей «по наследству», умоляла, упрашивала и ругала. Мне было совершенно наплевать.
Пятого января отец освободил меня из сонного плена. В моей комнате было холодно, так холодно, что я проснулась оттого, что дрожала. Огонь в моем камине погас и не разгорался заново, поэтому я потянула за шнурок колокольчика, чтобы вызвать Мэри. Он звенел так, что было слышно в комнатах слуг, находившихся где-то в глубине дома, но она не отвечала. Я помню, что надела свой халат и мельком подумала, каким большим он мне показался, я в нем просто утонула. Дрожа, я медленно спускалась по широкой деревянной лестнице из моей спальни на третьем этаже.
Я отправилась искать Мэри. Отец вышел из своего кабинета, когда я дошла до нижней ступеньки. В первый момент, когда он посмотрел на меня, его глаза были пустыми, затем его лицо приобрело удивленное выражение. Я почти уверена, что за удивлением последовало недовольство.
―Эмили, ты выглядишь несчастной! Худой и бледной! Ты больна? ― прежде, чем я успела ответить, появилась Мэри, спешащая к нам через фойе. ―Я уже вам говорила, мистер Вейлор. Она ничего не ест. Я бы сказала, что она не делает ничего, только спит. Чахнет, вот что она делает. ― Мэри говорила быстро, и ее легкий ирландский акцент был заметнее, чем обычно.
―Нет, нужно прекратить так себя вести, ― твердо сказал отец.
―Эмили, ты встанешь с постели. Ты будешь есть. Ты каждый день будешь гулять в саду. Я просто не позволю тебе выглядеть истощенной. В конце концов, ты хозяйка Дома Вейлоров, а моя хозяйка не может быть похожа на нищую подзаборную бродяжку.
Его взгляд был жестким. Его гнев пугал, особенно, когда я поняла, что мама не выйдет из своей гостиной, отвлекая своей энергичной болтовней, и не прогонит меня из комнаты, успокоив отца улыбкой и прикосновением.
Я непроизвольно шагнула от него назад, из-за чего его лицо стало еще мрачнее.
―Ты выглядишь, как твоя мать, но у тебя нет ее смелости. Сколько раз это раздражало, и сколько раз я восхищался ее храбростью. Я скучаю по ней.
―Я- я тоже скучаю по маме, ―услышала я свой голос.
―Ну конечно, милая, ―ласково произнесла Мэри. ―Прошло всего чуть больше двух месяцев.
―Значит, у нас все же есть нечто общее. ― Отец совершенно проигнорировал Мэри, и разговаривал, как будто ее, нервно дотрагивающейся до моих волос и поправляющей на мне халат, вообще здесь не было. ― Потеря Алисы Вейлор объединила нас. ―Тут он наклонил голову, изучая меня. ―У тебя ее глаза. ― Отец погладил свою жесткую темную бороду, и его взгляд перестал быть пугающе жестким. ― Знаешь, нам нужно сделать всё для того, чтобы она гордилась нами.
―Да, отец. ―Его мягкий голос принес мне облегчение.
―Отлично. Итак, я надеюсь, ты станешь ужинать со мной каждый вечер, как обычно это делали вы с мамой. Больше никаких пряток в своей комнате и никаких голодовок. ―Тут я улыбнулась, действительно улыбнулась.
―Мне нравится эта идея, ― ответила я. Он хмыкнул, хлопнул по газете, перекинутой через его руку, и кивнул.
―Значит, за ужином, ― сказал он и, пройдя мимо меня, исчез в западном крыле дома.
―Может быть, я к вечеру даже слегка проголодаюсь, ― сказала я Мэри, пока она кудахтала надо мной и помогала мне подняться по лестнице.
―Как приятно видеть, что он проявляет к вам интерес, ― радостно прошептала Мэри.
Я почти не обращала на нее внимания. Я думала только о том, что впервые за этот месяц меня ждали не только сон и печаль. Мы с отцом нашли общий язык!
В тот вечер я одевалась к ужину очень тщательно, впервые осознав, как сильно я похудела, когда мое черное траурное платье пришлось ушивать, чтобы оно не висело некрасивым мешком. Мэри расчесала мне волосы, собрав их в тугой низко уложенный пучок, из-за чего, как мне стало казаться, что мое осунувшееся лицо стало выглядеть гораздо старше, чем на мои пятнадцать лет.
Я никогда не забуду, с чего все началось, когда я вошла в столовую и увидела два места за столом: для отца, как всегда во главе стола, и мое, там, где раньше было мамино, по правую руку от отца.
Он встал и отодвинул для меня мамин стул. Я была уверена, что до сих пор чувствую запах ее шампуня с розовой воды и лимонными нотками, который она использовала для ополаскивания волос, чтобы роскошные огненные волосы сияли еще ярче.
Джордж — негр, прислуживавший нам за ужином, начал разливать суп. Я боялась, что молчание будет ужасным, но тут отец начал есть, и я услышала знакомые слова:
― Комитет по организации Колумбовской выставки [1] единогласно высказался за Бернхэма, мы его полностью поддерживаем. Я сначала подумал, что возможно, этот человек сошел с ума — ведь он пытается создать нечто недостижимое, но его видение Чикагской Всемирной Колумбовской выставки вполне способно затмить великолепие Парижской. По крайней мере, его замысел обоснован — пусть экстравагантен, но обоснован. ― Он прервался, чтобы взять приличный кусок стейка с картофелем взамен опустевшей суповой тарелки, и в этой паузе мне послышался мамин голос.
― Разве не всем нужна подобная экстравагантность? ― Мне сложно было понять, я ли произнесла это, или и в самом деле, мамин призрак, пока отец не посмотрел на меня. Я замерла под острым, испытующим взглядом его темных глаз, и мне хотелось молчать и думать только о еде, как это было раньше так часто.
― А откуда ты знаешь, что нужно всем? ― Его проницательные темные глаза были строгими, но уголки губ слегка приподнялись в почти улыбке, обычно обращенной к маме.
Я помню, что почувствовала облегчение и от всей души улыбнулась ему в ответ. Такие вопросы он задавал маме столько раз, что я бы точно сбилась со счета. Я ответила ее словами.
― Я знаю, ты думаешь, что женщины только говорят, но они умеют и слушать. ― Я сказала это гораздо быстрее и тише, чем мама, но отец прищурился, выражая свое одобрение и изумление.
― В самом деле… ― произнес он, отрезав себе большой кусок стейка с кровью и жадно поглощая его, запивая большим количеством вина — такого же темно-красного, как сочащаяся из мяса жидкость. ― Но я должен не спускать глаз с Бернхэма и его своры архитекторов, действительно не спускать глаз. Они просто до абсурда раздули наш бюджет, а их рабочие… Вечные проблемы… Вечные проблемы… ― Говорил отец, продолжая жевать, роняя кусочки еды и капли вина в бороду. Мама ненавидела эту его привычку и часто делала ему замечания.
Я не стала делать замечаний, но мне и не была ненавистна эта давно укоренившаяся привычка. Я просто заставила себя поесть, издавая звуки, словно я понимаю, о чем речь, когда он все говорил и говорил о важности финансовых обязательств и беспокойстве всего Совета за хрупкое здоровье одного из ведущих архитекторов. В довершение всего, мистер Рут стал жертвой воспаления легких. Кое-кто считал, что он и являлся движущей силой всего проекта, а вовсе не Бернхэм.
Обед прошел быстро, и наконец отец наелся и наговорился. Затем он встал и произнес то, что говорил маме несчетное количество раз:
― Я должен уединиться в библиотеке с виски и сигарами. Приятного вечера, дорогая, скоро увидимся.
Помню, какую теплоту я почувствовала, подумав, что он относится ко мне как к взрослой женщине — настоящей хозяйке дома!
―Эмили, продолжил он, хотя довольно сильно пошатывался, и похоже, что был уже изрядно пьян, — давай договоримся, что недавно наступивший новый год станет началом для нас обоих. Давай попробуем идти вперед вместе?
Слезы навернулись мне на глаза, и я робко ему улыбнулась.
―Хорошо, отец. Мне бы очень этого хотелось.
Тут совершенно неожиданно он взял мою тонкую руку своей большой, наклонился и поцеловал ее — точно так же, как обычно целовал на прощание руку маме. Хотя его губы и борода были мокрыми от вина и еды, я продолжала улыбаться и ощущала себя настоящей леди, когда он встретился со мной взглядом, удерживая мою руку.