Кинжал с красной лилией
— И там я увижу того...
— Кому предназначают вашу руку? Да, именно там. В последнем письме, которое я получил, говорится, что отец вашего будущего жениха благосклонно отнесся к предложению Его высочества великого герцога и пообещал позаботиться о том, чтобы король расположился к его будущей невестке.
— Иными словами, этот человек согласен служить нелюбимой им королеве в обмен на мое богатое приданое?
— Не совсем так, мадонна. Маркиз де Сарранс пользуется доверием короля и не слишком жалует королеву, находя ее глупой и неприятной, что в некотором роде справедливо. Зато маркизу де Верней, фаворитку, он просто ненавидит. По его мнению, она очень опасна, однако, дорожа дружбой короля, он держится в стороне и от той, и от другой партии. Если хотите, его нужно чуть-чуть подтолкнуть, и он откроет в Марии де Медичи множество добродетелей и достоинств, каких до сих пор не замечал, и постарается лишить ее соперницу всякой власти. Мысль о том, что маркиза де Верней может стать королевой Франции, доводит его до исступления. До поры до времени он не затевал ссоры с королем, потому что тот мог сослать его в замок в Беарне, где каждая трещина вопиет о нищете. Возможность обрести, я бы сказал, такую золотую невестку добавит ему решительности, и он вступит в бой. Он нуждается в поддержке...
— И что же, я его поддержу? Сын похож на него?
— Нисколько. Они настолько разные, что злые языки поговаривают, будто покойная маркиза Елизавета имела связь на стороне, причем ее избранник был куда более привлекательным, чем король. Отец небольшого роста, суров и сед, а сын похож на рыцаря из романа о короле Артуре. Общее у них только одно — отвага. Они оба отличаются феноменальной смелостью, которую проявляли сотни раз и на дуэлях, и в битвах. Когда я уезжал из Парижа, решался вопрос о том, чтобы дать отцу полк, а впоследствии сделать его маршалом Франции.
— Сколько лет...
— Антуану де Саррансу? Двадцать семь или двадцать восемь, я думаю.
— Если он так привлекателен, то почему до сих пор не женат?
Джованетти замолчал, но только лишь на секунду.
— О его привлекательности очень скоро вы сможете судить сами, — сказал он, пожав плечами. — А не женат потому, что сам не хотел этого. Желающих выйти за него замуж немало, но он считает, что торопиться ни к чему.
— Полагаю, что у него есть любовница?
— Я бы удивился, если бы это было не так. Он из тех, кто живет с аппетитом — и аппетит у него прекрасный, и, уверяю вас, никогда не пропадает. Славный, во всех отношениях достойный молодой человек. По чести сказать, мадонна, я уверен, вы будете прекрасной парой, и у вас действительно есть шанс стать по-настоящему счастливой.
— Я уверена в своем счастье куда меньше, чем вы, сьер Филиппо! В конце концов, посмотрим... Тем более что мы еще не у подножия алтаря и...
— Не пугайте меня, мадонна! Если вы колеблетесь, лучше было бы все высказать сразу, а не ждать, пока мы приплывем во Францию!
— А разве я не вправе выражать сомнений?
Джованетти осторожно перевел дыхание, метнув из-под тяжелых век острый пронзительный взгляд. Лоренца поняла, что он встревожен, она научилась читать его взгляды во время нескончаемых шахматных партий, которыми они услаждали себе долгое путешествие. Ей не хотелось доставлять беспокойство Филиппо, он сумел внушить ей симпатию, это Гонория ни во что не ставила посланника великого герцога, обращалась с ним свысока и всячески стремилась унизить его, может быть, втайне желая, чтобы он стал такого же маленького роста, как и она.
***— Похож на задремавшую цаплю! — объявила Гонория, как только увидела Джованетти.
И нельзя сказать, что была совсем неправа. Филиппо Джованетти в самом деле был худ и долговяз, все его члены были длинными — ноги, руки, нос. Годы, а было ему уже под пятьдесят, немного согнули его, и в сырую погоду он ходил, опираясь на трость. Вместе с тем черты лица у него были правильными, глаза — живыми и умными, а улыбка не лишена обаяния. Сейчас он готовился ответить на вопрос, заданный Лоренцой. И ответил, дав себе несколько секунд на размышление.
— В принципе, да, вы вправе сомневаться.
— Но только в принципе.
— Говорить с вами одно удовольствие, мадонна. Вы ловите на лету все оттенки речи, что будет великим достоинством при дворе, где вам придется жить. Безусловно, за вами остается право сказать «нет», но я не устаю умолять вас не забывать о значимости этого брака для дипломатии. Если вы откажетесь от него, то, вполне возможно, вернетесь во Флоренцию в свите разведенной королевы, которая никогда не простит вам этого. В этом случае ваша судьба будет незавидной. Вы не можете себе представить, до чего Ее Величество может быть неприятна в определенных обстоятельствах.
— Как, например, в отношениях с королем?
— Именно. Я охотно признаю, что женщине, особенно такой гордой, как Мария, трудно переносить язвительные насмешки любовницы, которая бесстыдно злоупотребляет своим положением, но кто, в конце концов, королева Франции?! И разве оскорблениями и упреками можно добиться от короля коронации в реймсском соборе, чего, собственно, и хочет королева? На мой взгляд, бесстрастное ледяное презрение гораздо достойнее и действеннее в подобных случаях. К несчастью, приходится признать, что умом Бог Марию обделил. Впрочем, очень скоро вы сами все увидите.
— Могу я хотя бы рассчитывать на ваши советы и участие? Я чувствую, что буду очень нуждаться в них.
Джованетти взял ее за руку.
— Я не надеялся услышать от вас такой вопрос, — чрезвычайно мягко упрекнул он девушку. — Но, если король Генрих не прогонит меня или великий герцог не призовет к себе, я буду помогать вам своими советами столько, сколько вы пожелаете, мадонна. А теперь, мне кажется, настало время нам готовиться к высадке на берег.
«Мария Сантиссима» в окружении своего эскорта встала на два якоря напротив мощной крепости-аббатства Сен-Виктор, где когда-то был аббатом один из Медичи, ставший потом Папой Климентом VII. Папа еще раз вернулся в это аббатство, чтобы благословить брак своей племянницы Екатерины со вторым сыном Франциска I.
На пристани уже шумела толпа, готовясь приветствовать вновь прибывших. Марселю давно были известны флаги и герб Флоренции, но не только потому, что у города красной лилии были здесь торговые склады, а потому, что он до сих пор не мог забыть удивительной галеры, украшенной драгоценными камнями, которая восемь лет назад привезла для Франции еще одну королеву. Прибывшая в этот день галера была куда более скромной, но гостей встречал лично сам вигье вместе с Анжело Росси, представителем дома Медичи, в чьем доме путешественники собирались ненадолго остановиться. Джованетти очень спешил.
Лоренца поблагодарила капитана за благополучное путешествие и была представлена двум нотаблям Марселя. Оба южанина дуэтом принялись петь хвалы белизне ее кожи, похожей на слоновую кость, великолепию волос, впрочем, старательно заплетенных и спрятанных под кружевной наколкой, черным бриллиантам глаз, нежным лепесткам губ... Они так увлеклись, что посол весьма сухо им напомнил: свои хвалы они обращают к девице из благородного дома, привыкшей к скромности. В эту минуту из своей каюты вышла поддерживаемая с двух сторон Бибиеной и Ноной донна Гонория, и концерт был окончен. Самый изощренный льстец не придумал бы, как воспеть бульдожье лицо, пожелтевшее от нескончаемых рвот и ставшее еще более отталкивающим на фоне белого воротника; злобные, цвета яблочных семечек, глазки и фигуру, похожую на кубышку, обернутую черным шелком, которой никакой корсет не помог бы обозначить талию. Как только галеру перестало качать, Гонория обрела присутствие духа и присущее ей высокомерие: она едва кивнула в ответ на смущенное приветствие нотаблей, смерив мужчин недовольным взглядом, и произнесла недовольным тоном:
— Я буду крайне удивлена, если что-то придется мне по душе в этой стране варваров. Нужно лишиться разума, чтобы расстаться с Флоренцией и отправиться в северные края, от которых, кроме ревматизма, ничего не дождешься. Я сейчас очень хотела бы улечься в настоящую кровать... Если только вы знаете, что это такое!