Финское солнце

Каждый раз, повернувшись к стене, Пертти видит одни и те же узоры. Обои стары и просалены, а узоры сакраментальны и вечны. Они говорят о непреходящем смысле жизни и бытия. О том, что мы, умерев, не исчезаем, но уходим в сакральный мир предков.
Но Пертти от этого не легче. Что он скажет своим предкам, придя к ним? Что он успел сделать за свою мигом пролетевшую жизнь? Продолжить род, воспитать хорошего работящего сына. Да, он родил сына, но разве мы – червяки, живущие только ради того, чтобы пожрать и размножиться? Вот какие мысли не давали Пертти успокоиться и заснуть. Или заснуть и уже успокоиться. И червяки с раками грызли его изнутри.
От мыслей о беспомощности своей Пертти было больно вдвойне. Болело где-то в районе кишечника под печенью и еще в душе. Вначале Пертти не говорили, что у него рак, а сам понял он это не сразу. Просто чувствовал, что загнил и зачервивел.
И не то чтобы Пертти был глубоким стариком, хотя и выглядел куда старше своих сорока девяти. Просто он чувствовал, что разлагается изнутри. Что газы выходят из него непроизвольным образом. Что тело превратилось в помойку. И запах изо рта. И простыни липкие, словно они варятся в баке, кипят, тлеют вместе с торфяным огнем, как на болоте, и потому пахнет от них бомжатником.
Он вспоминал, как ему досталась квартира в этом кондоминиуме. Как он стоял в очереди, требовал, ругался. Может, отсюда такой запах и полное отсутствие аппетита. Но, с другой стороны, его жизнь прошла не совсем уж бездарно. Да, если глянуть с другой стороны, было чувство, что круг прошел не зря, что успел родить сына. Построить дом, эту вот клеть. Оклеить его обоями. А теперь сын повторяет его путь, продолжает его бытие. Круг завершен. У него была своя страна, свой род, свой язык, свой дом и свой сын.
– Спасибо, спасибо, – шептал Пертти тайным хозяевам и служителям дома, повернувшись к вечным узорам. – Спасибо вам, спасибо за всё.
Пертти считал, что всех и всё в этой жизни следует благодарить. А особенно – служителей «Дома» и его домовых. В сущности, Пертти был сейчас главным священником нашего кондоминиума. Он чуть ли не единственный, кто каждый миг и час благодарил домовых и общался с ними.
А жена – еще молодая женщина и может еще успеть реализовать себя. У нее всё еще впереди.
Лежа в своей комнате, Пертти слышал, как сантехник Каакко тискает его Сирку, как он щупает и мацает ее. И как она повизгивает и хихикает в его объятиях, словно блаженная. Благо, их квартира большая, трехкомнатная, так что есть куда привести мужика, чтобы любовники могли вести себя несдержанно и громко.
«Молодец, сынок, – думает Пертти про Каакко со слезами на глазах. – Зажимай ее крепче, чтобы она смогла разродиться новым потомством. Спасибо, спасибо тебе».
Сам не зная почему, Пертти называет Каакко сынком. Может, потому, что они с Сиркой хотели, чтобы у них родился еще один сын. А еще потому, что очень любит свою жену и хочет, чтобы ей было хорошо.
«Ничего, она еще молодая, – думает Пертти. – Пусть повеселится».
Просил он ее только об одном: чтобы не выходила замуж за актера.
9
Если у Пертти и Сирки был сын, то у Ванни и Тапко детей не было. Потому что больше всего на свете Ванни и Тапко любили комфорт. Они и поженились-то по любви к комфорту, точнее сказать, Ванни вышла замуж за Тапко по любви к комфорту. Женщины всегда выбирают. Иногда выбирают квартиру, иногда мужчин, но чаще детей. Ванни же выбрала комфорт, очаровавшись нежностью и даже какой-то женственностью Тапко, но более всего – его вместительной ванной комнатой.
А что привлекло Тапко в Ванни, сказать трудно. Но что-то понравилось, это точно: ведь Тапко привык долго и привередливо выбирать нужный канал, удобно устроившись в кресле перед телевизором. Также тщательно, похоже, Тапко выбирал жену – и вот выбрал. Только теперь никак не мог вспомнить, чем же его привлекла Ванни. Может быть, его добрая, мягкая натура и обходительно-уважительные манеры помогали ему оставаться в неведении. Ведь выбирают всегда женщины. К тому же Тапко никогда не настаивал на немедленной близости, а терпеливо ждал у телевизора, когда его выберут, предоставляя избраннице свою ванну на целые часы.
Да, больше всего Ванни любила нежиться в мыльной воде. Вода размягчала кожу, расслабляла мышцы. Давала почувствовать себя женщиной, то есть самой собой. Да не просто женщиной, а любимой женщиной.
А еще ванна очень полезна для здоровья: очищает тело от шлаков. И даже выводит вместе с потом дурные мысли из головы, когда все тело в воде и лишь на лбу испарина. А если ее приготовить с морской солью и минералами, то она разглаживает морщинки от этих непростых мыслей.
Ванни работала в спа-салоне, где помогала богатым женщинам стать красивее и подготовиться к свиданию. Она отлично знала, что дренаж избавляет от жировых отложений, а ванны с розовым маслом делают кожу бархатистой.
Весь день Ванни заполняла масляно-солевые ванны и накладывала маски. На работе она очень завидовала богатым женщинам, всем этим Кайсам и прочим Люстрам, всем этим любовницам и женам Хаппоненов и прочих богатеев-хапальщиков Нижнего Хутора. Но придя домой, Ванни целиком отдавалась ванне. Там она делала водный массаж и маски исключительно для себя и своего удовольствия.
10
Если много воды помогает Ванни разгладить морщины, то моим соседям много воды, наоборот, морщин добавляет. Соседи эмоционально решают, кто бы мог устроить маленький потоп в подъезде «Дома». А может, это чета Холди и Никки. Никка как раз накануне под завязку забила новый большой холодильник овощами и мясом, но из-за проблем с электричеством пробки выбило и холодильник разморозился. Весь лед из морозилки стек в ящик овощного отсека, маринуя капусту и свеклу, превращая лук и морковь в пикантный соус. Жуткий запах пропитал стенки холодильника и квартиры Холди и Никки. Впрочем, как утверждал Холди, вода не вытекла за границы овощного отсека. А утечка произошла в результате замыкания. И случилась она не до, а после потопа. Вот поэтому в холодильнике Холди и Никки вымокли и тушка зайца, и тушка леща. И тушки других экзотических, неведомых праотцу Ною зверей и рыб.
Мне дико интересно, кто там ноет за стеной, сожалея о погибших животных. Я подхожу к глазку и смотрю на лестничную клетку. Но больше прислушиваюсь, впитываю информацию всеми клетками. Ибо мои соседи, собравшись как раз напротив моей двери, спорят и судят о том, кто же все-таки их затопил.
Каакко Сантари и Сирка сначала постучали в квартиру Кастро и Люлли. Дверь открыла раскрасневшаяся Люлли. Она неистово заверяла, что у нее-то как раз все в порядке. Божилась в этом и клялась здоровьем.
Откуда тогда может течь?
Из разговора соседей я понимаю, что они вошли в квартиру Кастро и Люлли и обнаружили, что пол там влажный, будто его кто-то только что протер тряпкой, пряча следы потопа.
– Что это у тебя такое?
– Это у меня пытались разбежаться раки, – уверяла Люлли.
– Всех собрала?
– Нет, одного никак найти не могу.
После того как Люлли сказала, что это наследили разбежавшиеся раки, Каакко потрогал пол под раковиной, провел пальцами по швам, и понял, что это не враки.
– Тогда у кого же это прорвало трубу? – вопросила Сирка.
– Может, это кондиционер у Конди и Неры? – предположила Люлли. – С него вечно что-то капает. Когда была жара, они его включили на полную мощность, вот он не выдержал и дал течь. Сломался, и теперь с него течет, как с облака.
Конди работал менеджером в компании, занимающейся продажей кондиционеров и прочего вентиляционного оборудования. Поэтому он был большим специалистом по воздушным потокам и хорошо усвоил, что воздух тоже можно продавать.
В последнее время работы прибавилось, так как мэр Мерви выпустил указ, чтобы кондиционеры с фасадов домов убрали. Исключение делали только для тех, чьи окна выходили во двор. Организациям и фирмам поблажек не было: бизнесменов заставляли делать общий воздуховод и ставить большой кондиционер на крышу.