Человек, небо, космос
— В первый, — ответил я. — Врач должен прибыть туда вместе с летчиками.
— Хорошо, — согласился начальник штаба.
К передислокации было все готово. Но каждый из командиров боялся что-либо забыть или не учесть.
Я проверил бортовые аптечки на самолетах. Уезжавших по железной дороге должен был сопровождать старший лейтенант Ментов. Ему и передал коробку с медикаментами.
Медслужба авиашколы снова нас выручила: предоставила возможность для помывки личного состава. Баня была построена по-деревенски: в парной плескали горячую воду на накаленные камни. Все авиаторы получили чистое белье, прожаренное в дезкамере.
— После такой бани без самолетов можно лететь, такая легкость во всем теле, — говорили довольные воины.
В последний день почтальон унес на узел связи целую сумку писем. Я тоже послал жене весточку. О перемещении полка не обмолвился ни словом. Но по общему тону письма она должна была догадаться, что мы отправляемся на фронт.
Прошел, однако, еще месяц, прежде чем полк приступил к боевым действиям. На Новочеркасском аэродроме экипажи продолжали учебно-тренировочные полеты.
16 января 1942 года наш полк из 9-й армии передали 37-й. В тот же день мы перебазировались под Лисичанск. Новый аэродром был не более 50 метров в ширину и около 500 в длину. Им стал заснеженный луг на берегу Северского Донца, около деревни Сиротино.
— Нравится место, Николай? — спросил я у лейтенанта Будакова, когда вылезли из кабин. Я прилетел на его машине.
— Вообще-то подходящее, — оглядевшись, ответил он, поднимая воротник мехового комбинезона: стоял свирепый мороз. — Неподалеку вон роща, будем там маскировать самолеты. Но есть и неудобства, — указал Будаков на линию высоковольтной передачи и деревенские постройки по обоим концам луга. Взлетать и садиться придется весьма осторожненько.
Я обошел деревню и бывшую усадьбу крупного совхоза. Жителей там почти не осталось, и мы могли занять пустовавшие хаты. Выбрал те, что почище и покрепче.
В одной из хат, куда уже протянули телефонный провод, разместился Бочаров. Как только сел последний из наших У-2, он доложил командующему ВВС армии генерал-майору авиации В. И. Шевченко о том, что хозяйство полностью перебазировалось на Лесную дачу. Это было условное название аэродрома. Разговор происходил в моем присутствии. Отвечая на какой-то вопрос, Бочаров заверил: «Да, можем. Нет, не больше суток…»
— У нас сутки для подготовки к боевым полетам, — сказал капитан, положив трубку. Находившиеся в хате командиры эскадрилий и штурман полка молча кивнули.
Фронт проходил примерно в двадцати пяти километрах западнее Лисичанска. Как говорили Бочаров и Доленко, в аэронавигационном отношении район боевых действий оказался несложным. Надежными ориентирами в полете будут служить река и железная дорога Купянск — Ворошиловград.
Но легко представить себе, как волновались неопытные летчики 18 января, когда впервые увидели под крылом самолета передовую, озаряемую всплесками разрывов, трассами ракет и трассирующих пуль. За ней лежала территория, занятая гитлеровцами. Требовалось собрать свою волю в кулак, чтобы отыскать нужную цель, как можно точнее сбросить бомбы, не угодить в лучи прожекторов и не попасть под огонь вражеских зениток.
Возвращения экипажей с первого боевого задания ждут все. Ночь звездная, морозная. Под ногами гулко поскрипывает снег. Брови и ресницы у всех заиндевели. Уже не спасают от холода ни полушубки, ни меховые куртки. Но никто не уходит.
Стрекотание У-2 услышали задолго до появления их над аэродромом. Вскоре одна за другой машины стали садиться. Кинулись к ним, чтобы поздравить летчиков и штурманов с боевым крещением. Первый полет потребовал от них огромного нервного напряжения. Доложили командиру полка, что задание выполнено. Бочаров, не стеснявшийся проявлять эмоции, каждого потискал в своих объятиях. Штурманов он сразу повел в штаб, чтобы подробно расспросить о полете и посмотреть карты. Все остальные поспешили в клуб послушать рассказы летчиков обо всем виденном.
В последующие две ночи боевое крещение приняли все остальные экипажи. Полеты за линию фронта постепенно становились менее напряженными, более привычными. Экипажи совершали теперь по два и три боевых вылета за ночь. Многие из них открыли свой боевой счет. За несколько ночей наши легкие бомбардировщики уничтожили пять артиллерийских батарей противника, около десяти автомашин, разбомбили несколько казарм. Лейтенант А. И. Попов, выполняя полет на разведку, обнаружил немецкий аэродром и на нем четыре «хеншеля». Об этом он сразу же сообщил в штаб армии. Рано утром на штурмовку цели были посланы истребители. Они сожгли вражеские самолеты на земле.
Днем в клубе или какой-нибудь натопленной хате (с дровами было плохо, и топить печки удавалось не везде) летчики разбирали каждый полет, обменивались мнениями о способах и методах прицельного бомбометания, приемах стрельбы из пулемета.
А положение в полку сложилось довольно тяжелое. Из Новочеркасска на Лесную дачу на самолетах вместе с летчиками прибыло всего пять техников. Остальной технический состав, работники штаба, все службы с имуществом должны были приехать в Лисичанск по железной дороге. Прошли все сроки, а нашего эшелона не было. Потом узнали: железная дорога три дня не имела возможности его сформировать. Его отправили в путь только в ночь на девятнадцатое. Тринадцать дней эшелон тащился через Шахты, Звереве, Лихую, Ворошиловград, Старобельск и Валуйки. В Лисичанск ему не удалось пробиться, и он вернулся в Старобельск. Там простоял еще несколько суток…
Командир полка потерял и сон и аппетит, ходил мрачнее тучи. Не знал покоя и комиссар, хотя все его видели неизменно бодрым, улыбающимся. Шуткой и теплым словом он подбадривал каждого.
Оставшись без аэродромной техники и с небольшим количеством специалистов, летчики сами разогревали масло в бочках — «гончарках», заправляли самолеты вручную, бомбы подвозили на лошади, которую удалось раздобыть в деревне, или на салазках, сделанных из самолетных лыж.
Излишне говорить о том, что я участвовал в этих работах. Одновременно следил, чтобы вспотевшие люди не расстегивались, не ели снег, не обмораживали лица и руки, долго находясь под открытым небом. Но ведь не все можно было делать в рукавицах. А термометр, как назло, изо дня в день показывал тридцать градусов мороза.
К вечеру 20 января небо прояснилось. Экипажи возобновили боевую работу.
Но около полуночи на аэродром внезапно опустился густой туман. Не стало видно сигнальных огней, даже звуки увязали, словно в вате. Бочаров принял решение временно прекратить полеты.
На аэродром не вернулись командир первой эскадрильи капитан Кузнецов со штурманом Шурыгиным, летчики Шаповаленко и Красненков со штурманами Гончаром и Щелкуном. Они улетели еще при хорошей видимости.
Всю ночь ждали какого-нибудь сообщения о них. Радиостанций У-2 не имели. Если летчики благополучно посадили машины в расположении наших войск, они непременно из ближайшей воинской части свяжутся по телефону со штабом армии, а оттуда позвонят нам.
Я ни на минуту не выходил из комнаты командира полка. Смотрел на телефон, а сам думал о своих трудностях. БАО еще не подтянулся; где его лазарет, неизвестно; медикаментов в моем медпункте осталось мало, хирургических инструментов совсем нет. Немного утешало то, что я успел разузнать, где находится ближайший медсанбат.
Вид санитарной сумки с красным крестом, которую я положил на один из столов, видимо, раздражал Бочарова, иногда он бросал на нее сердитые взгляды. Заметив это, я ее убрал. Савенков заглянул на минуту к командиру и снова ушел: видимо, направился к летчикам, собравшимся в клубе.
Только утром стало известно, что Шаповаленко и Красненков при слепой посадке в степи поломали свои машины. Хуже сложились дела у Кузнецова: его самолет был подбит, сам капитан ранен в руку. Перетянуть через передний край ему удалось, но при приземлении уже на нашей стороне, он угодил в занесенную снегом балку. Машина разбилась, комэск и штурман получили тяжелые ушибы.