Человек, небо, космос

Узнав об этом, я попросил у командира полка разрешения отправиться в тот медсанбат, куда пехотинцы доставили летчиков.
— Вы уже сутки на ногах, Александр Николаевич, отдохните, — попытался отговорить меня Савенков. Но, подумав немного, сказал: — Степанов и Пахомов пусть собираются к Шаповаленко и Красненкову. А вы поезжайте к Кузнецову и Шурыгину.
Через несколько минут я с двумя воентехниками отправился к шоссе, чтобы поймать попутную автомашину. Подкинуть нас по воздуху Бочаров не мог: днем наши У-2 не летали. На этот счет был строгий приказ командующего ВВС армии.
Нагруженные вещмешками с инструментами, воентехники на ходу совещались, чем можно заменить сломанные деревянные лонжероны в грузовой части фюзеляжа. Если им удастся это сделать, то поврежденные самолеты можно будет ночью перегнать на свой аэродром.
Я же размышлял о другом: в каком состоянии Кузнецов и Шурыгин, смогу ли забрать их из медсанбата? Если у комэска ранение легкое, обеспечу уход за ним в своем медпункте. Если же он попадет в эвакогоспиталь, то по выздоровлении может и не возвратиться в родной полк.
На шоссе остановили полупустой военный грузовик. Командир в белом полушубке, сидевший рядом с водителем, разрешил залезть в кузов. Километров через двадцать я сошел с машины, а воентехники поехали дальше.
Деревня, в которой размещался медсанбат, показалась мне слишком разбросанной. Словно ее только начали строить, и с разных концов. Но, увидев развалины на месте некоторых домов, сообразил, что почти половина населенного пункта разрушена. Должно быть, ее бомбили летом или осенью прошлого года.
Во дворах стояли побеленные для маскировки санитарные автобусы, двуколки и длинные фуры. Из хаты в хату перебегали медсестры в накинутых на плечи полушубках. По улице строем шла команда пожилых красноармейцев с топорами и пилами.
Мне указали хату, где можно узнать о доставленных ночью раненых летчиках. После долгих переговоров хмурый военврач 2 ранга велел молодому военфельдшеру проводить меня к Кузнецову и Шурыгину. И тут же заметил: у капитана раздроблена плечевая кость, о его перевозке из медсанбата не может быть и речи. Лейтенанта же, если не подтвердится, что у него сотрясение мозга, можно будет отпустить. Но не раньше, чем через три дня.
В хате, где находилось хирургическое отделение, лежало кроме наших товарищей еще пять раненых.
Капитан был бледен, ночью он потерял много крови. Левая рука уложена в шину, забинтована. У лейтенанта лицо в ссадинах. Когда он откинул одеяло и поднял нижнюю рубаху, я увидел на теле его кровоподтеки.
— Двигаться могу, да вставать не велят. Что-то меня все время подташнивает, — сказал штурман.
— А я из-за сломанной руки, кажется, надолго выбыл из строя, — уныло произнес командир эскадрильи.
Я пробыл в палате часа полтора. Капитан продиктовал мне рапорт командиру полка о ночном происшествии. Его заботило, будет ли вывезена разбитая машина. Возможно, ее еще удастся восстановить.
Пообещав через три дня снова приехать, я зашел еще раз к хмурому военврачу 2 ранга и отправился в обратный путь.
До Лесной дачи на попутных автомашинах и пешком добрался поздно вечером. На краю аэродрома увидел несколько красноармейцев и летчиков. Они снимали с грузовиков какие-то тюки и на салазках отвозили их в рощу.
— Приказано доставить боеприпасы и другие грузы нашим частям, окруженным в районе Ореховатки, — посвятил меня в тайну Савенков, руководивший работой.
Я доложил ему о своем прибытии, о состоянии здоровья Кузнецова и Шурыгина.
— Жаль, жаль, что комэск выбыл из строя… Идите, отдохните с дороги.
— Нет, я помогу.
…Выполнить новое боевое задание было поручено Попову, Константинову и Шевченко. Они вылетели без штурманов. Им предстояло идти на малой высоте, используя для маскировки овраги и леса.
Последним взлетал Шевченко. На прощание лейтенант помахал нам рукой. Не думал я, что в последний раз вижу этого красивого жизнерадостного парня. В эту ночь он пропал без вести.
3 февраля прибыли наконец техники, мотористы и работники штаба. Из Старобельска они за полтора дня прошагали 75 километров. Имущество полка под охраной небольшой команды осталось на железнодорожной станции. Из-за снежных заносов ни автомобильный, ни конный транспорт не мог доставить его на Лесную дачу.
Морозы не ослабевали. С наступлением сумерек по-прежнему разжигались «гончарки», самолетные моторы подогревались бензиновыми лампами. Холодно было и в хатах. Но с прибытием людей трудности уменьшались. Под руководством воентехника В. Ф. Филиппова специально созданная бригада занялась ремонтом неисправных самолетов. В одном из ближайших к аэродрому домов оборудовали обогревательный пункт, где в любое время можно было выпить горячего чая или кофе.
Я получил возможность съездить в пригород Лисичанска в санитарный отдел 37-й армии. Необходимо было добыть лекарства и медицинское имущество, чтобы обеспечить помощь летному составу в отсутствие медпункта и лазарета ВАО.
Мне повезло. Начальник санслужбы армии оказался на месте. Он только что вернулся из частей.
Андрея Ермолаевича Соколова я знал еще по предвоенным годам. Он был флагманским врачом ВВС Одесского военного округа. Кадровый авиационный врач, руководивший теперь санитарной службой общевойсковой армии, он, конечно, как никто другой, мог с пониманием отнестись ко мне, медицинскому работнику авиаполка.
Соколова я помнил изысканно вежливым, представительным, с полным, без единой морщинки лицом. Он умел слушать внимательно, не перебивая, отвечал обстоятельно, не торопясь.
Заранее решил, что буду краток, не стану отнимать много времени у крайне занятого делами начсанарма. За месяцы войны Андрей Ермолаевич мог измениться внешне, но характер не переделаешь. Сам он не оборвет, не скажет, что ему некогда.
Однако с Соколовым произошло обратное. Я не заметил в его лице и фигуре перемен, но в обращении он стал значительно суше. Военврач 1 ранга выслушал меня и тут же написал несколько записок, по которым я мог получить многое из того, что просил. Не отрывая пера от бумаги, он задавал лаконичные вопросы: несет ли полк потери, нет ли обмороженных, каково санитарное состояние.
В торопливом разговоре коснулись специфических сторон работы авиационных медиков.
Я сказал, что, по моему мнению, следовало бы создать при эвакогоспиталях специальные отделения, куда направлять летчиков, штурманов и стрелков-радистов, «вылавливая» их из общевойсковых этапов эвакуации. Привел пример с комэском Кузнецовым: его, например, не целесообразно отправлять в тыловой госпиталь.
— При случае я доложу о вашем соображении, — пообещал Соколов. Кстати, помощник начальника сануправления фронта но ВВС вам знаком. Это Александр Дмитриевич Вайнштейн, тот самый, что перед войной приезжал с группой врачей из Харькова, когда шел призыв в воздушно-десантные войска.
Зазвонил телефон. Я встал. Начсанарм жестом удержал меня. Поговорив по телефону, спросил:
— Вы прибыли без машины. Как же думаете увезти все, что получите?
Он выписал носилки, сумки, медикаменты и хирургические инструменты в специальной укладке. Лишь бы получить все это! Свет не без добрых людей, на «перекладных» доставлю в полк имущество.
Я так и сказал.
— Дам вам санитарный автомобиль.
«Может быть, он будет щедрым до конца?» — мелькнула у меня мысль. И я попросил у него препарат «кола» в шоколаде.
— Знал, что этим кончится, — сдвинув брови, сказал Соколов, но все-таки написал еще одну записку.
Я представил себе, как обрадуется капитан Бочаров.
Февраль принес с собой метели и туманы. Приходилось круглосуточно вести борьбу с сугробами. Летчики с шести часов вечера находились в готовности номер один. Как только видимость улучшалась, они немедленно отправлялись на боевое задание.
Такие вылеты не всегда кончались благополучно. На обратном маршруте потерпел катастрофу и погиб летчик В. В. Вальков. При заходе на посадку во время внезапно начавшейся метели повредил машину и получил тяжелые травмы Н. В. Будаков.