Зима (ЛП)

— Эй, с тобой там все нормально? — спрашивает Тамлински, когда мы въезжаем на автостоянку больницы.
— Ага, со мной все охренительно в порядке, спасибо. Моя лучшая подруга, возможно, умирает, а еще половина Колумбийского видела, как меня увезли на заднем сиденье полицейского автомобиля.
Люк ничего не говорит, только продолжает смотреть в окно, стиснув челюсти. Тамлински скрежещет зубами и шепотом что-то бормочет. Как только он паркуется, я расстегиваю ремень безопасности и пытаюсь открыть дверь, но понимаю, что там нет никакой ручки. Люк выходит и открывает мне снаружи, напряженно улыбаясь.
— Это для того, чтобы люди, которых мы арестовываем, не смогли открыть ее и сбежать.
— О-ох. — Я выхожу и направляюсь внутрь, но он хватает меня за локоть.
— Это не наша компетенция. Технически, я не должен быть здесь с тобой, но я останусь. Покажу, где Морган и...
— Нет! Люк, все нормально. Не переживай, я разберусь.
Его челюсти сжимаются, когда он хлопает дверью авто, закрывая ее за мной.
— Я не оставлю тебя одну, Эвери.
— Люк! Ты не... Ты не должен здесь оставаться, понятно?
— Я не оставлю тебя одну.
Перевожу взгляд на больницу — свет льется из каждого окна, персонал слоняется из стороны в сторону, стараясь курить вне поля зрения больных раком легких. Я чувствую, как силы покидают меня. Мысль о том, чтобы в одиночестве проторчать в зале ожидания бог знает сколько времени, совсем не греет. Так, какие есть варианты?
— Ладно, договорились, я позвоню кое-кому.
— Кое-кому?
— Да, кое-кому. Парню Морган, Тейту, или, может быть, своему другу.
В глазах Люка появляется лед. Голос арктически холоден, когда он спрашивает:
— Тому парню из бара?
— Да, парню из бара. — А затем… — Нет! — Я прячу лицо в руках, пытаясь обрести контроль. Это смешно. Теперь я вру ему? — Не тому парню из бара. С ним я даже не вижусь...
— Хорошо, как скажешь. Сосредоточься сейчас на подруге. — Глаза Люка уже не ледяные, хотя он по-прежнему выглядит довольно расстроенным, когда я опускаю руки. — С тобой все будет в порядке?
Я кусаю щеку изнутри, чувствуя, как слезы щиплют глаза.
— Да, думаю, что я справлюсь.
— Ладно. Звони, если понадоблюсь.
Люк остается позади в темноте, и я спиной чувствую его взгляд, когда шагаю по стоянке. У входа не оборачиваюсь — просто останавливаюсь, чтобы дождаться, пока автоматические двери откроются, и спешу внутрь. На стойке регистрации, куда я подхожу, пусто, и это в порядке вещей. Жду минут десять, прежде чем появляется хоть кто-то. Толстая медсестра настроена враждебно. Я спрашиваю ее, где могу найти Морган Кэплер, и она тычет пальцем в пол.
— Следуйте за синей линией в отделение интенсивной терапии. Там будет стойка. И другая медсестра. Но вы не сможете увидеться с подругой, пока ее состояние не стабилизируется. На вашем месте я бы осталась дома и немного поспала.
У меня почти вырывается, что если бы она была мной и осталась бы дома, то была бы охренительно хреновой подругой, но мне удается натянуто улыбнуться и отправиться вслед за широкой синей полосой на полу. Я прохожу к лифту, где она исчезает. Означает ли это, что я должна войти в лифт? Рядом с кнопкой пятого этажа виднеется синий стикер. Я вхожу и еду на пятый. Когда двери раскрываются, на полу снова линия. Пока ищу стойку медсестер, люди, сидящие вдоль коридора, пристально разглядывают меня, и я сильнее запахиваю пальто. Пожилая медсестра с размазанной тушью и уставшим лицом говорит мне, что злобная медсестра снизу была права, и нет никаких шансов, что я увижу Морган, пока та не придет в себя. Она просит меня занять место с другими людьми в коридоре и обещает найти, если появятся новости.
Я падаю на пластиковый откидной стул и смотрю на собственные кроссовки, ощущая потребность в ком-то, кто мог бы побыть здесь со мной. Страх окутывает всех, и мы сидим молча. Эти люди в той же лодке, что и я: ждут известия, что один из тех, кого они любят, умирает. Авария. Нападение. Горящий дом. Есть сто и один способ, чтобы оказаться здесь. Я не хочу думать ни об одном из них.
Мне нужна Лесли. Может быть, Тейт и Ноа, в зависимости от того, какие у них оправдания. Моя рука опускается в карман в поисках телефона, и я почти задыхаюсь, когда понимаю, что собиралась в такой панике, что забыла его взять. Как и кошелек с деньгами. Я застряла на другом конце Нью-Йорка без денег, мобильника и без надежды получить что-нибудь из этого в ближайшее время. Но сейчас с этим ничего не поделать, поэтому я просто сижу и смотрю в стену, стараясь не думать о том, что произойдет, если Морган умрет. Не хочу в первый раз встретиться с ее родителями при таких обстоятельствах.
Через некоторое время погружаюсь в сон, но он некомфортный, не приносящий отдыха, и спасибо за это неудобному стулу.
Медсестра находит меня в шесть утра и говорит, что ничего не изменилось. В следующий раз, когда я просыпаюсь, Люк сидит рядом. Он в штатском: темная толстовка с капюшоном на голове, дырявые джинсы и изношенные конверсы. А еще не замечает, что я не сплю и наблюдаю за его разговором по телефону. Он выглядит уставшим, но все же приехал. Меня переполняет благодарность. Я ужасно повела себя с ним, но он все-таки здесь.
Мой голос, хриплый ото сна, надламывается, когда я говорю:
— Привет.
Он поворачивается и почти роняет свой телефон, одаривая меня полуулыбкой.
— И тебе привет.
— Прости за вчерашнее.
Провожу рукой по волосам сзади. Господи, на что я сейчас похожа! Сажусь прямо, потягиваясь. Люк наклоняется, достает кофе в пластиковом стаканчике и вручает его мне.
— Все нормально. Ты была вежливой по сравнению с той порцией дерьма, которую я обычно получаю, поверь мне. Выпей это. По идее, еще теплый.
Делаю глоток и слегка улыбаюсь, когда понимаю, насколько он сладкий; Люк был внимателен, когда я опустошала пакетик за пакетиком сахара в мои напитки во время встреч за кофе там, в Брейке. Круто, что он помнит.
— Спасибо, Люк. Спасибо, что ты здесь.
Он кивает, почесывая шею. У его глаз тот проникновенный взгляд, который всегда заставляет меня думать, что ему нужна защита от мира. Понятия не имею, почему, ведь он сам тот, кто защищает всех остальных, но так мне казалось всегда.
— Только закончил? — шепчу я.
— Нет, уже почти десять.
— Что? — не могу поверить, что мне удалось отключиться так надолго. — Медсестра возвращалась?
Люк кивает, откидываясь назад на стуле так, что его плечо касается моего.
— Да. Без изменений. Но они скоро собираются приводить ее в чувства.
Я судорожно делаю вдох и сжимаю кулаки.
— Ты видел, как это происходит со многими людьми?
— С несколькими, — вздыхает он, делая глоток кофе.
— И что обычно происходит? Они … Большинство из них в порядке?
Люк опускает голову, накрывая ее капюшоном, и смотрит на свои руки.
— Некоторые.
Некоторые. Я задыхаюсь и прячу лицо в ладонях.
— Этого не может произойти. Серьезно, не может.
Люк не лжет и не говорит мне, что все будет хорошо, потому что шанс на это весьма мал. Ложь ничем не поможет. Он кладет руку мне на спину, и физический контакт предоставляет достаточно сил, чтобы успокоиться. Когда открываю лицо, его рука все еще там, и я ничего не говорю, потому что мне это нужно.
— М-м-м, так ты можешь рассказать мне о тех символах? — бормочу я, грызя ноготь на большом пальце.
— Они были на телах убитых, — тихо говорит Люк. — В течение длительного времени было только три символа. Ближе к концу появился четвертый. Эта информация никогда не была известна широкому кругу людей. Я хотел, чтобы ты посмотрела, вдруг они тебе знакомы. Убийцы обычно ищут признания, когда начинают убивать. Если твой папа... — мне чертовски больно дышать. Люк делает паузу, но только на секунду. — Если твой папа виновен, он, наверное, рисовал их где-нибудь.
— Почему? Почему он... Разве убийца не спрятал бы это, чтобы его не поймали?