Тринити

— А вдруг бомба? — запереживал Нинкин.
— Откуда ей быть? — успокоил его Мукин.
— Да припрятал кто-нибудь, чтобы потом рыбу глушить, — сочинил на ходу Нинкин.
— При чем здесь рыба? — не врубался Мукин.
— Действительно, — согласился Нинкин и спросил: — А сам ящик закрыт?
— Да нет, там есть щель для руки, — доложил Мукин.
— Так давай его сюда! — поторопил его Пунктус. — Рукополагаем тебя открывай!
В ящике оказалось множество пакетиков. После встряски из него покатились всевозможные орехи и сухофрукты. Очищенные грецкие орехи, похожие на человеческий мозг, жареный арахис, кешью, мексиканские орешки — все в приятной и удобной пропорции. Сплошная невидаль! В бумажных кулечках ломтики сушеной дыни, бананов, цельный инжир, курага. Как будто здесь побывал сам начальник ПТО!
— Ничего себе, мля, живем! Полна коробушка, еп-тать, а мы, ну, это… пустой чай распиваем! — промурчал Мат.
— При таких запасах издеваемся над собой! — пристроился к замечанию Нинкин.
Слово за слово — заседатели разметали больше половины неожиданно открывшейся заначки.
— Ай да Мукин, еп-тать, ай да сукин сын! — хвалил Бориса Мат. — Тебе бы, мля, собственно говоря, в сыскном бюро, это… работать, а ты, по сути, в слесари все норовишь. Заниженная самооценка, мля. Однозначно! — на редкость явственно поощрял друга Мат и велел жестом распаковать оставшиеся вкусности.
В комнату постучали. Чаевщики замерли и опять прекратили хлюпать. Дверь открыли молодчики-подростки с подготовительного отделения и впустили председателя комиссии Фельдмана.
— Проверка! — по-деловому коротко сказал Фельдман. — Прошу предъявить тумбочки и шкафы! — начал он сам лично все открывать и проверять. — Отлично. Ничего лишнего. Запасных матрацев и раскладушек в шкафах не вижу, значит, никто из залетных тут не ночует. Так, стены — все пристойно, все в рамочках, — Фельдман выказывал абсолютную непредвзятость и готовился поставить своей комнате самую высокую оценку за порядок и прочее приличие, за что в конце года можно было отхватить небольшую премию в виде новой кровати или даже кассетный магнитофон на батарейках. Проскочив по опорным точкам проверки, он начал уводить комиссию, давая понять, что в комнате, — а то, что это его комната, он никак не обозначал, — в комнате полный порядок и пора двигать дальше.
И тут его взгляд упал на растерзанные кулечки и пакетики от экзотических яств.
— А это где взяли? — спросил он у компании, обомлев.
— Под кроватью нашли. В ящике. Наверное, кто-то случайно оставил, ну, просто комнаты перепутал, — озвучил версию Мукина Пунктус.
— Под какой кроватью? — загоревал Фельдман.
— Под этой, — указал Мукин на кровать Фельдмана, — рядом с чемоданом.
— Вот именно! — взвинтился Фельдман. — Под этой, а не под той! — пнул он ногой удлиненную с помощью чертежной доски лежанку Бориса Мукина.
— Да вы присаживайтесь, попейте чаю, — предложил Нинкин всей комиссии. — Этого добра еще пол-ящика!
— Запакуйте все назад! Быстро! — потребовал Фельдман. — Это мне прислали, чтобы я передал знакомым.
— Предупреждать надо, — сказал Мукин. — Откуда мы знали, что знакомым?! А мы что — не знакомые? Целый месяц под кроватью стоит. Весь в пыли.
— Я же говорю: попросили передать, — прятал глаза Фельдман.
— Так и надо было передать! — произнес Мукин. — А то ведь там щель была для руки!
— А ты вообще молчи! — взорвался Фельдман. — Все! Комнате ставится двойка за полный беспорядок! Завтра поголовно на студсовет! Будем разбираться.
Комиссия спешно проследовала в 535-ю комнату, которая располагалась через коридор.
— Весь этот коллаж надо убрать! Понавешали шлюх, понимаешь ли! — ни с того ни с сего набросился на соседей Фельдман, обозревая вырезку. Обклеивать стены запрещено!
— И жить, как в тюрьме?! — возник Реша, надеясь на поддержку одногруппника, но тот сделал вид, что впервые видит всю эту голытьбу и сейчас исключительно по долгу службы неотрывно рассматривает ее без всякого интереса.
— В оформлении интерьера нужно брать пример с пятьсот сороковой, сквозь зубы и как бы между прочим сказал Фельдман. — Комната тематическая, вся выдержана в стиле конюшни, то есть имеется какая-то идея. А вам — два балла!
Выпал долгожданный снег. Первокурсники оказались перед ним сущими детьми. Под окнами общаги кто-то вылепил похожего на Пунктуса снеговика: в руках тубус, вместо глаз — роговые очки, на шее, удавкой до самой земли красный шарф из несписанной шторы, а сзади — смелый разрез до копчика.
К обеду снега набралось по колено. Один немолодой и почти трезвый человек впал в незадачу. Без пальто, в светлом, почти маскировочном костюме он барахтался в свежем снегу неподалеку от снежной бабы и пытался встать, терпя при этом бесконечную «фетяску». Наряду с этим он кричал, словно кого-то передразнивая:
— Парниковый эффект! Парниковый эффект! Окись углерода! Экран! Всемирное потепление! Нобелевские премии пополучали, а тут леднику впору! Они теории толкают, а мы мерзни! — Товарищ, явно не угадав погоды, ушел с утра в гости и, возвращаясь, попал в полное распоряжение стихии.
Эскортируя друг друга, Реша, Фельдман и Мат залюбовались снеговиком. Мысль Реши, оттолкнувшись от скульптуры, устремилась… Но тут все заметили плавающего в снегу бедолагу из младшего преподавательского состава. Ему помогли встать. Тот в знак благодарности начал выдавать соображения насчет состояния атмосферы за последние сто веков.
— Кандидат наук какой-нибудь, — небрежно бросила проходящая мимо старуха. — Из наших.
Укрепив товарища в вертикальном положении, компания нацелила его на первый подъезд «китайской стены», куда тот время от времени и порывался. Поборник честной погоды побрел домой синусоидальной походкой.
Все та же мысль Реши, повторно оттолкнувшись от снеговика, устремилась по особым ассоциативным каналам и взошла к тому, что гулёнам во что бы то ни стало, несмотря на поздний час и лютую вахтершу, необходимо проникнуть на ночь в женский корпус, чтобы довести до ума начатую с утра концептуальную операцию по мотивам известного произведения Пикассо «Девочка на шару».
— Иначе весь вечер пойдет насмарку, — дооформил свою крамольную мысль Реша.
— Может, попытаться уговорить дежурную? — замялся Фельдман, осматривая недоступный пожарный лаз на втором этаже женского общежития. — Вдруг пропустит?
— Бабка, мг-м, того… немолодая, мля, — не уговоришь, так сказать, промямлил Мат, зачерпнув пригоршню из своего личного и безутешного опыта. Будем, ну, это… пробиваться здесь, еп-тать. — И, на удивление легко воспрянув телом, откормленным по беконному методу, с прослоечкой, Мат вмиг оказался на козырьке балкона. На его лице вызрела самодовольная улыбка, будто он установил рекорд мира для закрытых помещений.
— Оппаньки! — подзадорил себя Реша и, безошибочно повторив трюк Мата, тоже завис на двухметровой высоте. У Фельдмана на такого рода полеты наяву сноровки не хватило. Он заметался под балконом, как лиса под виноградом, и начал шепотом умолять друзей придумать что-либо. Ему пошли навстречу и подсказали найти поблизости какой-нибудь ящик или бревно. Фельдман не поспешил бы на поиски подставы с такой прытью, поучаствуй он в последнем всесоюзном смотре имитации беззаветного труда, в этом субботнике, плавно переходящем в воскресник, — во время которого все нужные и ненужные предметы были собраны в кучу и спалены вместе с мусором. Но самое главное — в этот раз трудоголики зачем-то уперли с глаз основную приспособу — бревно эзотерический символ, который в память о надувном прообразе и о том означенном легендарном ленинском трудовом почине студенты ежегодно таскали по местности туда-сюда, имитируя Ильича с соратниками. Это бревно-подстава под окна было утащено и сожжено!
Прочувствовав невыполнимость затеи, Фельдман вспомнил, что он дополнительный рабочий член профкома, и отправился восвояси. «А ну его, этот ваш бабслей и пилинг! — решил он уже в постели. — В этих злачных местах, где все чувства и деяния нараспашку, подхватить бытовую венерку, от которой не застраховано ни одно поколение икс — как два пальца об асфальт! И таскайся потом по преамбулаториям!» Фельдман неустанно помнил, что его три метра сухостоя всегда при нем и что в ста процентах случаев мятущийся организм не подводит. Он уснул, и во сне ему привиделось пенистое море бесцельно марширующих мажоров, которые исполняли бравурную песню «Смело, товарищи, в руку!». Поехали!