Тринити

А Реша с Матом поплыли по этажам в поисках неспящих красавиц, запутавшихся в тенетах половозрастной бессоницы. Они, желанные и увлеченные чужими россказнями, могли засидеться в холлах, курилках и просто на неметеных лестницах женского общежития.
Долго искать не пришлось — троица барышень и впрямь сидела на подоконнике в таких репродуктивных позах, что было понятно — никто из них никуда не спешит.
— А вот и мы, деваньки, — пал перед ними ниц Реша.
— Мы, это… мля, к вам, пожалуй что… — Мат протянул им навстречу правую связку своих сосисок.
Девушки любезно ответили на приветствие полным молчанием. Молчание знак согласия, поразмыслил Реша и, посмотрев на Мата, понял, что тот сообразил на сей счет совершенно идентично.
— А у нас с собой и гостинцы есть, — продолжил расшаркивание Реша, производя свой излюбенный маневр. — Только открыть нечем.
— Да это, еп-тать, налить, собственно, не во что… — довел мысль до логического завершения Мат, что с его конституцией было не так-то просто.
— Может, у вас в комнате продолжим? — смело предложил Реша.
— Как скажете, — произнесла самая виртуозная и нетерпеливая. И направилась по коридору к себе в комнату. Парни на цыпочках дернули за ней. А уже следом вошли и две оставшиеся красавицы.
Раздавив два флакона чернил, общество сблизилось до понимания тяжелой политической обстановки в стране.
— Ну ладно, я пойду, — объявила лишняя подруга и стала удаляться.
— А могли бы и остаться, — попытался тормознуть ее Реша. — Мы без комплексов.
— Да нет уж, пойду, — заспешила она, вычислив, что ее отсекают.
— Жаль, но, мля, как говорится, это… счет тут, еп-тать, и в самом деле… — развел руками Мат.
Последняя бутылка оказалась кстати. На четверых она делилась плохо, но с лучшим конечным результатом. Реша разлил ее в темноте на слух по булям.
Девушки были предрасположены к подобным визитам парней, и все получилось без лишних слов. Реша плюнул себе на ладонь, ударил по слюне указательным пальцем с размаху и отследил, куда отлетела основная часть. Она цвыркунула влево и указала его жребий.
— Мне сюда, — пошел он в свою сторону.
— Ну, а… мне, мля, получается, сюда, — сказал Мат. Ему ничего не оставалось, как пойти направо, в другую сторону.
Через некоторое время Реша услышал, как пеняла партнерша Мата. Похоже, ей что-то мешало целоваться.
— Усы и брови у вас больно густые, — выказала она упрек Мату. — Вы мне все глаза помяли.
— М-м-м-да, — промычал Мат, соглашаясь.
Панцирные сетки железных кроватей генерировали частоту колебаний в полном соответствии с амплитудой. Ресурс у мебели был неплохой. Так могло продолжаться бесконечно.
— Может, чего перекусить хотите? — предложили девушки передышку.
— После первой не закусываем, — сказали Реша и Мат, не договариваясь. А вот покурить мы, пожалуй, покурим. — И вышли в коридор.
— Ну, как тебе твоя? — спросил Реша Мата.
— Честно говоря, это, ну, так-то, конечно, мля, ничего, а вообще не очень…
— И моя мне не очень, — признался Реша.
— Может, тогда, это, еп-тать, ну..? — начал пыжиться Мат и попер куда-то в дебри учебника по «Основам взаимозаменяемости», которые вела преподавательница Головкова, постоянно причмокивающая перед началом новой темы.
— Поменяемся, что ли? — переспросил Реша.
— Да, можно.
— Нет вопросов. Махнем не глядя. Допуски и посадки — моя любимая тема, — потер руки Решетнев. — ОВЗ — любимейшая из наук. Основы взаимозаменяемости меня манили с детства!
Разыграв путаницу и беспамятство, парни занырнули в другие кровати.
— Так не годится, — решили все выправить девушки. — Мы так не договаривались!
Парни захихикали. Они могли бы и покраснеть, но команды не было.
— Извините, мы просто перепутали, — делано обиделся Реша.
— Так, мля, нечестно, — надул губки Мат.
— Предупреждать надо, — хмыкнула носом у него из-под мышки его пантнерша.
Путем длительных переговоров обмен был все же осуществлен и конкурс красоты продолжился до очередного перекура.
— Ну, а как тебе моя? — спросил Реша.
— Вроде, это, мля, ничего, — ответствовал Мат. — А тебе моя?
— Годится, — сказал Реша. — Все они одинаковые. Просто каждая телка в состоянии отключа становится какой-нибудь практикующей Бодхисатвой, мечтающей выйти замуж за военного.
— И твоя, мля, за военного?! — возмутился Мат. — Тогда, еп-тать, это, ну…
— Короче, договариваться на завтра? — перебил его словесную текучку Реша. — А то уже светает!
— Угу, мля, — согласился Мат. — Только я, это, не пойму…
— Чего не поймешь? — свел брови вместе Реша.
— Так это, ну, мля, а какая же теперь моя?
— А я, думаешь, помню! — признался друг.
Запутавшись в двух коитусах, как в трех соснах, молочные братья гордо спускались с этажей. После любовных студенческих перевертышей они чувствовали себя вполне уверенно. Но напоролись на только что отзавтракавшую на рабочем месте вахтершу. От нее продолжало попахивать, как сразу уловил Мат, жаренной на смальце картошкой с лучком и морковочкой. Мат сглотнул слюну.
— Стойте! — запричитала вахтерша, схватив его за рукав первого. — Как вы здесь оказались?
— Да я… в смысле… безо всякого, так сказать, — побрел Мат в свои обычные в подобных случаях речевые дебри, рассматривая несколько вполне съедобных бутербродов у бабки на столе.
— Вы мне тут не умничайте! — вскричала старуха. — Корчите из себя ненормального! Я двадцать лет здесь сижу и все ваши иностранные языки выучила! Разбираюсь, когда «ноль один» звонить, когда «ноль два»!
Реша под шумок успел развернуться и свалил в глубь общежития. Вчерашний пожарный маршрут через балкон показался ему безопасней, чем этот — шумный и уж очень официальный. Он вылез на козырек и, услышав приближающийся кипиш, поднятый старухой, прыгнул с вниз. Приземлился удачно, но на прямые ноги. Молния прожгла его от пяток до затылка.
Спустя полчаса Реша возлежал в районном травмпункте с максимальным щажением суставов.
— Где это вы так? — отвлекал его разговорами хирург, ощупывая больную ногу.
— Помехи на крыше разметал, — ответил Реша.
— Лучше бы к теткам сходил, чем на крыше в такую погоду корячиться, поглумился врач над больным и что есть мочи дернул за пятку.
— А-а! — заорал больной.
— Ну вот, кажется, все, — стал умывать руки доктор. — У вас трещина плюсны.
— Серьезно?! — взорвался Реша.
— Шучу, у вас перелом, — улыбнулся хирург.
…535-я комната превратилась в палату. Посетители шли и шли. Даже в понедельник, когда никто никуда не ходит.
— Эк тебя угораздило, — соболезновали они Реше. — Жил же, как человек, и на тебе — по женским покоям понесло.
— В жизни надо срываться, — оправдывался переломанный, используя любимое выражение руководителя «Сладких спазмов» Бирюкова.
Прихожане выражали потерпевшему соболезнование, засиживались допоздна и попутно выметали из тумбочек все продукты, вместо того чтобы, как подобает, приносить их больному. Запасы 535-й таяли на глазах.
— Как долго у тебя срастается кость, Решетов! — говорили сожители. Похоже, она у тебя без всякого костного мозга! Ты нас по миру пустишь!
Самым методичным гостем был Мат. Он являлся на правах соучастника несчастья, сидел для приличия минуты две-три у изголовья больного, а потом, жестикулируя сосисочками пальцев, начинал свою элегию:
— Я, мля, так сказать, в смысле, одним словом, в крайнем случае, произносил он, словно пораженный моторной афазией.
— В шкафу! — обрывал его Гриншпон. — От тебя ничего не скроешь!
Мат брал пять своих почти законных клубней и, заведя сложный благодарственный монолог, исчезал за дверью.
— Ты допускаешь потраву угодьев, Решетов! — негодовал Артамонов. — За это раньше сажали!
— Зачем обижат человек? — защищал потерпевшего Мурат. — Тыбылыс лубой гост надо отдать всо! Панравилса кинжял — отдай кинжял, спросыли время отдай часы!