Неизвестный Юлиан Семёнов. Разоблачение

Имя Шейнина меня буквально преследовало за границей: он издан почти повсеместно: в Чехословакии семь раз, в Германской Демократической Республике пятнадцать раз, в США — громадно тиражированные его рассказы о советских сыщиках, в Болгарии — тоже несколько томов, которые расходятся сразу же, как только появляются на прилавках книжных магазинов.
Мне бывает очень весело, когда я вижу литературного критика, скорбного и всепоучающего, брезгливо-снисходительного к тому жанру, который определен как детектив, — первым покупающим новую книгу Шейнина. Ну да бог с ними, с критиками, не о них речь. Мне хочется просто сказать несколько слов о моем старшем товарище, Льве Шейнине, которому сравнялось шестьдесят. Но я искренне завидую его неистовому темпераменту — он весь в творчестве, в перспективных планах, в поиске. Ему не сидится на месте — то он уезжает в Карелию, то работает в Берлине над архивами, связанными с Нюрнбергским процессом, на котором он выступал помощником советского государственного обвинителя, то собирается к рыбакам Каспия, то забирается в Мещеру, и при этом — каждый день помногу сидит за столом, работая над большой эпопеей «Дело Бейлиса» — своеобразным обвинительным заключением черносотенному национализму, гимну великому интернационализму рабочих России, ее интеллигентов, вставших в те годы на борьбу за человеческое достоинство и справедливость.
Диапазон Шейнина широк: он и рассказчик, он и романист, и драматург и сценарист. Фильмы, созданные по его произведениям: «Военная тайна», «Ошибка инженера Кочина», «Игра без правил», «Ночной патруль», «Цепная реакция», пьесы «Губернатор провинции» и «Очная ставка», написанные в соавторстве с братьями Тур, десятилетиями не сходят с экранов и сцен театров. Это ли не первейшее свидетельство признания творчества?!
О том, как популярно у нас творчество Шейнина, мне пришлось — в который раз уже — убедиться года три тому назад в кабинете комиссара милиции Ивана Васильевича Парфентьева, когда я собирал материалы к «Петровке, 38». Парфентьев допрашивал матерого вора, из стариков, из тех «могикан», которых теперь уже — к счастью — нет. Вор подозрительно оглядел меня и спросил:
—Что, психиатр, что ль?
Парфентьев улыбнулся:
—Почему так решил?
— С бородой, — ответил тот, — у вас с приметами не держат.
—Писатель это, — ответил Парфентьев.
Вор посмотрел на меня с жалостливым пренебрежением и, вздохнув, ответил:
—Нет на земле писателей, кроме Левы Шейнина. Хороший человек, он меня в Питере в двадцать шестом забирал...
После того как в журнале «Москва» была опубликована повесть Шейнина «Помилование», ни одна читательская конференция не обходится без многочисленных записок: «Что делает новенького для журнала Лев Шейнин». А подписывают эти вопросы рабочие и ученые, педагоги и врачи — словом, те многомиллионные читатели, которым нужно и в высшей мере интересно творчество Льва Шейнина, одного из патриархов советской приключенческой литературы.
Он встречает свое шестидесятилетие в работе — во МХАТе идет премьера его новой пьесы. Он весь в работе и поиске. И мне от всей души хочется пожелать этому славному человеку самого большого добра и неистового творчества.
  
ЭКСПЕРТИЗА
 
1967 год
Заместителю секретаря правления СП СССР
тов. А. Орьеву.
Уважаемый Александр Иванович!
Я получил на экспертизу киноповесть Владимира Беляева «Встреча под бомбами». Это рассказ о неизвестной или почти неизвестной теме — узел англо-польско-советских отношений в начале Великой Отечественной войны.
Как я понял, киностудия им. Довженко хочет знать, насколько литературно профессионален труд Владимира Беляева. Эта постановка вопроса в отношении известного писателя, лауреата Государственной премии, автора таких широко известных произведений, как «Старая крепость», «Иванна» и т.д., по-моему, просто-напросто неприемлема. Сценарий «Встреча под бомбами» — интересная работа, добротный профессиональный труд литератора. Можно не соглашаться с какими-то положениями сценария, можно говорить о доработке определенных сцен в плане режиссерской разработки сценария — и только. Можно не принимать творческую манеру того или иного писателя — это право того лица, которое студию представляет, но подвергать сомнению профессиональность этого литературного труда мне представляется несерьезным занятием. Если потребуется более конкретное разбирательство сценария в плане чисто экспертном — я готов выступить со своей точкой зрения где угодно. Повторяю: это законченная работа, посвященная важной теме, написана писателем Владимиром Беляевым так, что все разговоры о степени профессиональности этого литературного труда мне представляются несерьезными.
 
С уважением
 
  
РЕЦЕНЗИЯ
 
70-е гг.
Уважаемый товарищ Шевченко!
Ваше письмо с рассказом получил. Рассказ прочитал. По-видимому, говорить надо друг другу только правду, потому что в литературе, как, впрочем, и в жизни, вещь весьма опасная — успокоительная ложь. Рассказа у Вас не получилось. Произошло этого из-за того, что Вы, вероятно, не слишком начитанны. Литература — это каждодневный, изнуряющий труд, здесь самодеятельность не вывезет. Это — как солдатская служба: всего себя надо отдавать без отдачи, только тогда что-нибудь может получиться. И потом — надо иметь что сказать людям. А Вы просто описываете Ваш последний день перед уходом в Советскую Армию, и интересно это только Вам да и той девушке, которую Вы вывели под именем Светланы. А литература должна интересовать каждого — только тогда это будет литература, а не веселое времяпрепровождение.
Советую Вам побольше читать. Горький писал: «Любите книгу — источник знания»». Это мудрые слова мудрого человека. Помните их, сле­дуйте им. Не торопитесь писать — добрый совет Вам. Пишите только тогда, если Вы не можете не писать и будете уверены, что сказанное Вами — открытие, без которого люди жить не смогут! Опять-таки сошлюсь на при­мер Горького: он стал писать, когда накопил жизненный опыт, когда он заговорил с читателями о том, что до него было неведомо.
Еще советую: не посылайте свои рассказы наобум: кого увидите в редколлегии. Если Вы станете побольше читать, у Вас определятся свои симпатии к тому или иному писателю — с таким человеком Вам имеет смысл поддерживать связь, у такого человека Вы сможете чему-то поучиться.
Желаю Вам всего хорошего, хорошей службы в Армии.
С уважением
  
«МЕТР И РИТМ, КОТОРЫЙ НАМ НУЖЕН» (Рецензия на книгу Б. Иванова «Метр и ритм»)
 
1974 год
Бранить литературную критику стало занятием модным. Подчас это справедливо — особенно если критик берет себе право выставлять баллы тому или иному произведению, повторяя очевидное; подчас — вовсе несправедливо. Для меня, например, злая, но доказательная статья дороже панегирика, если я нахожу в ней нечто такое, что открывает для меня неведомое, что объясняет мне — меня. («Мне», «меня» в данном случае, смею думать, обобщение, ибо любой литератор хочет получить от критика разбор не только очевидного, зримого, но и того, чего нет в его произведениях, но что — по логике искусства и жизни — быть в нем должно.)
Однако сейчас нет-нет да появляются книги особого рода: критика — не критика, литературоведение — не литературоведение... Я бы определил такие книги, как некий паллиатив очерка, новеллы, анализа; паллиатив, который «настоян» на любви автора к своим героям, любви открытой, атакующей.
К такого рода книгам мне бы хотелось отнести последнюю работу Бориса Иванова «Свой метр и ритм». Это ряд портретов деятелей нашей литературы и искусства. Особенно мне хотелось выделить новеллы о Вадиме Кожевникове и Василии Кулемине.
Написанная с доброй грустью — во временном уже отдалении — зарисовка родной нам всем «Комсомолки» военных дней, быстрые, карандашные портреты Юрия Жукова, Бориса Буркова, Якова Хелемского, и на фоне этого — столкновение с замечательной прозой Кожевникова «Март — апрель», прозой особой, пронзительной, современной и сегодня, может быть даже особенно по-сегодняшнему современной.