Путешествие Черного Жака
– Вы пишете, юноша? – В ее вопросе прозвучал неподдельный страх.
Чтобы испугать ее окончательно я ответил:
– Кое-кому очень нужны важные сведения.
– Ага, – ответила она, в ее голосе прозвучало непонимание.
Она пошевелила нижней челюстью. Потом глаза ее просветлели, и она спросила, стараясь придать голосу как можно больше мягкости:
– Государственная служба?
«Получу я когда-нибудь комнату у этой идиотки?!»
– Я не уполномочен обсуждать такие дела! – рявкнул я и стукнул кулаком по стойке. – Так как насчет комнаты?
Она сильно испугалась, что сболтнула лишнее:
– Да, конечно… – Рот ее некоторое время неритмично подрагивал.
Она опасливо протянула мне ключ, должно быть, решила, что я шпион короля в этой местности.
– Спасибо. – Моя артикуляция была подчеркнуто отчетливой.
– Обычно мы берем за месяц вперед, – пробормотала она.
– Это все, что у меня есть на данный момент. – Я протянул ей несколько медных монет.
Потом, сжав в кулаке ключ, отправился искать свою комнату.
Она следила за мной, цепляясь скрюченными пальцами за стену и трогая родинку на левой щеке… Кажется, родинка на левой означала несчастье в личной жизни.
… Но сейчас я вспоминаю ее совсем не такой, как при первой нашей встрече. Я припоминаю забрызганные кровью стены холла, бардовые разводы на серой стойке, побитую посуду и ее голову, так тихонько лежащую в уголке с застывшем на лице выражением неподдельного ужаса… А рядом с этой страшной головой стоят три бешено орущие ведьмы.
Словно во сне я отступаю к двери, стремительно прыгаю на улицу и бегу прочь. А они устремляются за мной. При этом Тереса верещит, как кошка, которой наступили на хвост, а Селена подвывает, как попавшая в капкан лисица.
А я бегу так, словно за мной гонится свита Сатаны. Если вдуматься, то так оно и было. Позади меня раздается дикий вопль Габи:
– Жак!!! Жа-а-а-а-а-а-ак…к…к!!!… Стой!!!…
Впрочем, моя встреча с «опекуньями» произошла еще очень не скоро. К тому времени совершилось множество событий, я уже успел лишиться девственности, подружиться с лесным демоном, освоиться в городе и полюбить его…
Сюда мы еще вернемся…
Итак, больше не оглядываясь на хозяйку постоялого двора, я прошел к комнате и отпер ее ключом. Комната была небольшой, но вполне опрятной, кирпичную кладку изнутри скрывали развешанные на стенах куски бархатной материи, такой же материей было застелено весьма широкое ложе, занимавшее добрую половину комнаты. Я посмотрел в зеркало, висевшее в углу, вспомнил Селену, столь ненавидевшую все зеркала на свете, и уселся на кровать.
Мне следовало подумать о будущем. Что оно сулило юному колдуну вроде меня? Конечно, я мог бы демонстрировать ярмарочные фокусы – плеваться огнем, извлекать его из воздуха и заигрывать с жующими семечки подсолнуха дамочками, которые, фыркая, отворачивались бы от комедианта, – но этот путь привлекал меня меньше всего: я был молод, но тщеславен, юность моя не являлась помехой чрезмерному честолюбию.
Грязный городишко, где по прихоти судьбы я оказался, распахивал передо мной все двери. Двери воровских притонов, борделей, казенных домов, двери пыточных камер и даже маленькую дверцу к лестнице на эшафот, но передо мной могли открыться и двери дворцов, обеденных зал – двери больших надежд и легкой жизни. Тем более что ведьмы все же успели меня кое-чему научить… И это что-то я планировал использовать для своего возвышения.
Решив во что бы то ни стало добиться успеха, я для начала отправился прогуляться по городу. Меня интересовало абсолютно все, мне до всего было дело: я с шести лет не был в большом городе. Подозреваю, что, подчинившись своему неуемному любопытству, выглядел я весьма странно. После того как я пересек несколько мостиков через мелкие речушки – в них плавали картофельные очистки, рыбья чешуя и прочая мерзость, – передо мной вдруг возникло здание городской ратуши. В высоченной башне болтался массивный бронзовый колокол. Дважды в час священнослужители били в него – гул разносился по всему городу. Потом я понаблюдал, как несколько монахов рубят дрова, связывают их в крупные вязанки и таскают к воротам монастыря. Затем мое внимание привлекли женщины, громко спорившие о чем-то. Уперши руки в крепкие бока, они орали на всю улицу. Увидев, что я остановился и внимательно наблюдаю за ними, слегка склонив голову, женщины поспешили завершить свой конфликт и разошлись. Я недолго походил за сборщиками навоза, они бродили с плетеными корзинами, и на лицах их было написано сосредоточенное внимание. «Лишь бы не пропустить особенно крупный кусок навоза» – легко читалось во взгляде каждого. Когда они стали на меня подозрительно поглядывать, я улыбнулся и направился восвояси.
Людской гомон, доносившийся с одной из шумных площадей, привел меня на базар, где я немедленно приобрел на последние деньги пурпурный плащ, широкополую черную шляпу и мягкие сапоги из свиной кожи. Мои более чем скромные финансы на этом истощились. Осталась одна мелкая медная монета. Я надеялся, что на этот потертый кружочек оранжевого металла мне удастся купить себе немного еды. С деньгами я никогда не имел дела, и мне было сложно представить себе, насколько они важны в жизни человеческого сообщества и отдельно взятого его представителя.
Разодетый, с весьма наглой физиономией, крючковатым носом и вытянутым кверху острым подбородком, на котором едва заметно намечалась ямочка, я продолжил свой осмотр достопримечательностей этого городка. Мне казалось, что я начинаю ощущать его прогорклое дыхание, что он постепенно становится мне родным и понятным. Так, поминутно возвращаясь на одни и те же улицы – городок был не слишком велик, – я прогулял до самого вечера.
С наступлением темноты меня занесло в настоящие трущобы, они располагались в восточной части города. В помойных кучах шевелились люди, одноногий нищий, опиравшийся на сучковатую палку, протянул ко мне грязную ладонь и пробормотал что-то нетрезвым голосом, тени наползали из грязных подворотен и собирались за моей спиной, и вонь, поначалу почти неощутимая, теперь стала нестерпимой. Я прибавил шагу, намереваясь поскорее покинуть эти жуткие места и выбраться к родным стенам постоялого двора с лучезарным названием «Озарение»…
Я свернул куда-то, потом снова… Сзади послышались отчетливые шаги. Я обернулся. И вдруг понял, что меня окружила толпа вонючих оборванцев. Их было семеро.
– Сынок богатеньких господ, – протянул один, вынимая из лохмотьев здоровенный мясницкий нож, – сейчас посмотрим, что ты жрал на обед.
– Пощупаем твой кошелек и кармашки, – сказал другой.
Этот, видно, провел всю ночь на одной из помойных куч, потому что от него несло отбросами сильнее, чем от остальных.
– Это нехорошо, – заметил я. – К тому же, я вынужден вас разочаровать, но я вообще не обедал. Да и не завтракал. У меня наступили тяжелые времена.
– Врешь, франтик, а ну говори, чего ты делаешь на наших улицах?! – грязная ладонь легла на мой чистейший пурпурный плащ. – Небось ухлестываешь за нашими бедными и честными девушками? А? А ну-ка сдирай одежонку по-быстрому…
Должно быть, я сильно разозлил их своим франтоватым видом, но, что поделаешь, так уж я был воспитан. Селена сильно избаловала меня, наряжая с раннего детства в самые причудливые одежды, так что, когда я повзрослел, мне было весьма сложно избавиться от привычки красиво одеваться.
Никакого оружия у меня с собой не было. У колдунов не принято носить с собой мечи. Я, разумеется, умею владеть всеми видами холодного оружия, но это не основное мое мастерство. Хорошеньким бы я был колдуном, начни размахивать перед собой металлической палкой да еще совершать ею неуклюжие выпады в сторону противника…
Мои зрачки внезапно сузились, подобно зрачкам дикой кошки, я выгнул спину и сделал несколько жестов сведенными гибкими пальцами, вызвав полыхающий бордовым жарким пламенем шар. Сначала послышался далекий гул, и нападавшие стали в страхе озираться. Они еще не понимали, что происходит, только врожденный звериный инстинкт заставлял их испытывать смутное беспокойство. Я легко отступил в сторону, и уже в следующее мгновение гул превратился в рев, гигантский сгусток жара, разбрасывая вокруг снопы фиолетовых искр, стремительно прокатился вдоль переулка, превратив четырех нападавших в пылающие факелы. Они побежали в разные стороны, издавая крики боли и ужаса. Один бросился ко мне, стеная и вытянув перед собой сведенные, словно подагрой, ладони. Добежать он не смог, рухнул, и его скрюченные пальцы, охваченные огнем, быстро чернели, обугливаясь. Трое уцелевших стали стремительно пятиться, потом развернулись и побежали. Из моих рук вырвалось свечение, окрасившее стены домов в фиолетовый оттенок. «Хм, оно замечательно гармонирует с моим плащом». Свечением я приподнял двоих, третьего зацепить не удалось – он убежал довольно далеко. Два оборванца поднимались все выше над землей. Они барахтались в сотворенных мной устойчивых волнах и сыпали проклятиями, затем я швырнул их вниз. Оба сильно приложились о каменную мостовую, кости их захрустели, когда ломались в сочленениях. Но оставался еще один, чудом избежавший участи товарищей. Пока он не успел скрыться. Это был тот самый, что угрожал мне ножом. Я взмахнул ладонями, прошептал несколько слов, и он напоролся на начертанный мной огненный знак, более всего напоминающий ощерившегося шипами гигантского ежа. Вопли несчастного еще долго эхом звучали в глухом трущобном проулке, где, располосованный, он медленно умирал.