Опрокинутый лес

Мельком взглянув на часы, Форд заметил: 
- Мне, к сожалению, пора, Корин. Был очень рад повидать тебя. 
Корин откашлялась, 
- Ты можешь... можешь прийти ко мне домой в пятницу вечером? торопливо спросила она и добавила: - У меня будут самые близкие друзья. 
Если раньше Форд и не успел понять, что Корин любит его, то сейчас наверняка понял и окинул ее быстрым взглядом, который весьма трудно описать, но зато легко проанализировать задним числом. Этот взгляд не содержал открытого предостережения, но все же намекал: "Не стоит ли поосторожней? Со мной, и вообще?" Совет мужчины, любившего что-то, сейчас не существенное, или подозревающего самого себя в добровольной или вынужденной утрате неких свойств, имеющих необычайное, почти мистическое значение. 
Корин пренебрегла взглядом и полезла в сумку. 
- Я напишу адрес, - сказала она, - пожалуйста, приходи. Конечно, если можешь. 
- Обязательно приду, - согласился он. 
Неделя, потянувшаяся в ожидании новой встречи с Фордом, показалась Корин необычной и утомительной, - она с волнением, но охотно занималась переоценкой собственной внешности, в результате чего сочла свой красивый, с высокой переносицей нос слишком крупным, а ладную, пропорциональную фигуру - костистой и безобразной. Она все время читала стихи Форда. Обеденный перерыв она неизменно проводила в цокольном этаже у "Брентано", разыскивая литературные журналы, которые могли поместить на своих страницах стихи или статьи о стихах ее возлюбленного. После работы она доходила до того, что читала со словарем получившее теперь известность, а когда-то не к месту опубликованное во французском дамском журнале "Madame Chic" [ "Мадам Шик" (фр.) ], эссе Жида о Форде - "Chanson... enfin" [ "Песня... наконец" (фр.) ]. 
В десять часов того самого вечера, когда Форд должен был прийти, у Корин зазвонил телефон. Попросив кого-то приглушить патефон, она выслушала его извинения: Форд сказал, что не сумел выбраться. Он объяснил Корин, что работает. 
- Понимаю, - ответила она и затем, не удержавшись, спросила: - а ты еще долго будешь работать? 
- Не знаю, Корин. Я только разошелся. 
- А-а, - протянула она. 
Форд спросил: 
- А вечеринка у тебя еще не скоро кончится? 
- Это не вечеринка, - возразила Корин. 
- Ну неважно. Друзья пока не расходятся? 
Корин заставила друзей сидеть до четырех утра, но Форд не появился. 
Он, правда, снова позвонил, назавтра, в полдень. Вначале домой, а потом на работу, по номеру, который дала ему горничная. 
- Корин, мне ужасно жаль, что вчера так вышло. Я проработал всю ночь. 
- Все в порядке. 
- Ты можешь со мной сегодня пообедать, Корин? 
- Да. 
Тут я могу использовать два испытанных голливудских приема. Календарь, с которого невидимый электрический фен сдувает листки. И великолепное бутафорское дерево, которое, расцветая в две секунды, превращает лютую зиму в пьянящую раннюю весну. 
В продолжение четырех следующих месяцев Корин и Форд виделись раза три в неделю, не реже. Всегда в жилых кварталах города. Всегда среди навесов третьеразрядных кинотеатров и почти всегда над пиалами с китайской едой. Корин это не смущало. Не смущало ее и то, что их вечерние свидания почти всегда - за редким исключением - заканчивались около одиннадцати, в этот час Форд, у которого был режим, испытывал потребность вернуться к работе. 
Иногда они шли в кино, но чаще сидели до закрытия в китайском ресторане. 
Говорила теперь чаще Корин. Форд рассуждал подробно лишь о поэзии или поэтах. Два вечера, правда, выдались необычные - он пересказал ей от начала до конца свои эссе. Одно о Рильке, другое об Элиоте. Но в основном он слушал Корин, которой надо было выговориться за целую жизнь. 
Каждый вечер он провожал ее до дому - в метро, потом на автобусе, но в квартиру поднялся всего один раз. Взглянул на ее Родена (принадлежавшего некогда Кларе Рильке), взглянул на ее книги. Она поставила ему две пластинки. Потом он уехал. 
Корин привыкла понемногу употреблять спиртное - большинство ее друзей или выпивали или сильно пили, - но в те дни, когда она встречалась с Фордом, не брала в рот даже коктейля. На всякий случай. Она боялась, что спугнет его своим дыханием, когда, не сдержав порыва, он заключит ее в объятия на фоне городской окраины, укрывшись в тени какой-нибудь галантерейной лавки или магазина оптики. 
Поцеловал ее Форд, как назло, когда она пришла с редакционной вечеринки. 
Поцеловал он ее в китайском ресторане. Приблизительно месяца через два с половиной после их первой встречи Корин поджидала там Форда, читая гранки своей статьи. Он подошел к ней, поцеловал, потом снял пальто и сел. Это был рядовой, нисколько не возвышенный поцелуй рядового, ничуть не возвышенного мужа, заглянувшего после работы в гостиную. Корин, между тем, была слишком счастлива, чтобы гадать, отчего Форд так скоро преодолел возвышенный период. Позже, подумав мимоходом о случившемся, она пришла к утешительному для себя выводу, что _и_х_ _п_о_ц_е_л_у_и_ проходят обратную эволюцию. 
В тот же вечер, когда Форд ее поцеловал, Корин спросила, не выберет ли он время, чтобы познакомиться кое с кем из ее друзей. 
- У меня чудесные друзья, - объясняла она с воодушевлением, - они все знают твои стихи. Некоторые только ими и живут. 
- Корин, я довольно необщительный... 
Корин что-то вспомнила и, улыбаясь, наклонилась к нему. 
- Именно это слово употребила мисс Эйглтингер, когда говорила о тебе, вернее, кричала в приспособление, через которое слушал мой папа. Помнишь мисс Эйглтингер? 
Форд кивнул, без тени умиления. 
- А как я должен себя с ними вести? 
- С моими друзьями? - изумилась Корин, но тут же заметила, что Форд не шутит. Она решила пошутить сама: - Ну-у пожонглируешь немного индийскими булавами, расскажешь, кто твои любимые кинозвезды. 
Шутки ее до Форда, как правило, не доходили. Она потянулась через стол и взяла его за руку. 
- Милый, тебе не надо ничего делать. Этим людям просто хочется увидеть тебя. 
Неожиданная мысль просто потрясла ее, буквально огорошила. 
- Быть может, ты не понимаешь, что значат для многих твои стихи? 
- Ну почему же, думаю, понимаю. - Ответ был неубедительный. Корин такой ответ совсем не устраивал.