Миллионерша поневоле

На кухне раздался упреждающий скрежет, и через мгновение старая кукушка трижды крякнула простуженным от долгих лет службы голосом. Судя по всему, времени на размышления у нее на сегодня не осталось. Утренние подъемы ей и так давались нелегко, а завтрашний обещал быть еще тяжелее. Ксюша просила отвести Михаила в садик, а это ни много ни мало, а час в запасе иметь нужно.
Оля вылезла из кресла, потянулась со стоном и зябко передернулась. Когда только отопление собираются в дома подавать, утром сил просто нет выбираться из-под одеяла. Ольга уже и окна заклеила, пытаясь сохранить хоть какое-то тепло в квартире, но спасало это мало. Ее угловой пятый этаж прекрасно продувался ветрами всех направлений. Спасти могли только горячие батареи, а проблемы на линии обернулись почти месячной задержкой. Она на всякий случай потрогала холодную гармошку радиатора и, в который раз убедившись в том, что тепла так и нет, побрела в спальню.
Надо постараться выспаться. Прямо с ходу упасть в кровать, укутаться в одеяло и, зарывшись лицом в подушку, забыться спасительным сном. Ни к чему бередить себе душу и таращить глаза в темноту, пытаясь воссоздать на простыне рядом с собой знакомый силуэт. Нет там ничего. Ничего нет, остались одни воспоминания, радоваться которым она тоже не могла.
Не бил он ее, как же! Так она ему и поверила! Позерство сплошное. Выход героя-любовника на авансцену. Вот как это называется. И думать тут больше не о чем. Просто так предложить ее подвезти он ни за что бы не смог. А вдруг она посмеет отказать, это же какой удар по самолюбию! Как же с этим жить-то ему потом! А вот обставить все это дело с таким трагизмом это как раз в его стиле. Эффектное исчезновение и не менее эффектное возвращение.
– Ох, Попов, когда ты только станешь нормальным человеком… – прошептала Оля со всхлипом и закрыла наполнившиеся слезами глаза.
Нельзя плакать. Плакать ни в коем случае нельзя. Утром глаза будут покрасневшими, веки набрякшими, и никакой косметикой положения не исправить. А вдруг завтра с утра он снова возжелает ее лицезреть. Каким удовлетворением наполнится его подлая душонка, когда поймет, что она проплакала остаток ночи после его ухода. Нет, доставлять удовольствие этому мерзавцу она не станет. Она просто уснет, досчитав до сотни или до тысячи, а может, и до десяти тысяч, но, досчитав, уснет непременно. И думать о нем не будет больше никогда, чтобы он ни пытался предпринять.
 
Глава 4
 
– Что она сказала? – сильно округлившийся живот Лизы сместился немного влево, давая ему возможность протиснуться в узкую дверь ванной.
– Да ничего особенного. – Влад пустил теплую воду в раковину, оперся о ее край и, подняв взгляд, посмотрел на себя в зеркало. Широко открыв рот, он высунул язык, затем снова его спрятал и, несколько раз повторив эту манипуляцию, проговорил с отвращением: – Ну и рожа! Просто протокольная, скажу тебе, Лизок, рожа! А ты чего это не спишь, Лизок? Нехорошо. Тебе режим нужен, покой и все такое…
– Заткнись, лучше. И давай рассказывай. – Ее живот, обтянутый ярко-розовым трикотажем пижамы, сместился теперь в другую сторону, и в зеркальном отражении, куда он взирал с напряженным вниманием, появилось недовольное, заспанное лицо его супруги. – Итак, что скажешь? Как она?
– А никак! – И он рассмеялся совершеннейше глупым пустым смехом, заведомо зная, как Лиза ненавидит этот его дурацкий квакающий смех.
– Что никак?! Как никак?! Я что, из тебя по слову буду выуживать, идиот?! – Любавская сделала резкий выпад в его сторону и припечатала подошвой тапка ему по заду. – Что никак?! Она даже не удивилась, увидев тебя живым и здоровым?
– Нет. Почти нет. Удивилась моей новой фамилии, имиджу, положению, может быть. Она же не могла себе представить, что их новый генеральный – это я. А в том, что я жив… Нет, пожалуй, что нисколько. Я же говорил тебе, что она догадывалась, что я не погиб. Догадалась, правда, уже потом, после того, как имела на руках свидетельство о моей смерти. – Влад вдруг нагнулся и сунул голову под мощную струю воды, разметав вокруг себя целый ореол брызг.
Лиза терпеть не могла подобных его водных процедур. Как многого не терпела в нем самом. Но обстоятельства, которые иногда оказывались сильнее ее, заставляли стискивать зубы и молчать… временами. Сейчас был не тот самый случай, и Лиза разразилась длинной руладой крепких словечек, отпрянув от плескающегося в раковине супруга.
Ограничившись этим, она хлопнула дверью в ванную и ушла. Ничего, он еще свое получит сполна. Сейчас ей не до того, чтобы пускать в ход кулаки. Еще, чего доброго, может получить отпор, а рисковать она не имеет права. Она теперь не одна…
Лиза была очень умной женщиной и понимала, что это своеобразная акция протеста с его стороны. Своего рода маленькая месть ничтожного человечка, который временами забывал, где его место. Ничего, пусть сейчас он злится, пусть даже бесится, оттого что снова пришлось идти у нее на поводу. Но это пройдет. Он сумеет переломить себя и смириться с неизбежностью. Так было всегда, так и будет впредь.
Может быть, в чем-то Лиза и перегибала палку, например, в том, что заставила Влада работать в этом долбанном отделе культуры при местной мэрии. Чего-чего, а работать тот не любил, хотя и мог. Возможно, можно было обойтись и без этого внедрения, но… катастрофически не хватало времени. Его просто напросто ни на что уже не осталось. Оно поджимало, отсекая все возможные отсрочки. Поэтому ему и приходилось день за днем таскаться на службу и всячески изображать деловитость. Хотя истинная цель его деятельности заключалась совсем в другом.
Ольга…. Брошенная им когда-то Ольга, сохранившая свою странную фамилию Шустикова, стала для них теперь вожделенной и труднодосягаемой мечтой.
– Знал бы, что так будет, не спешил бы умирать, – пробормотал он несколько месяцев назад, совершенно обезумев от потока информации, свалившейся на них в одночасье. – Что же нам теперь с тобой делать, Лизок?!
– Не нам, а тебе, милый, – проговорила ласково Лиза и, поймав его за кончик галстука, притянула к себе поближе.
Тогда она еще не была столь безобразно толстой и могла позволить себе всякие вольности типа бешеного секса на кухонном столе или на подоконнике. Влад экстрим любил, за что, может, любил и ее тоже. В тот день он хрипел, задыхался и все пытался спросить сквозь долгие протяжные стоны, в чем же именно заключается его роль. Лиза не позволила ему этого сделать. Она измотала его, оставила без сил с судорожно открытым ртом, хватающим воздух, и остановившимся взглядом. Мог ли он хоть что-то соображать в тот момент, отвечая ей «да»?..
Лиза ушла в столовую. Села на широкую, обитую бархатом скамейку и, прислонившись ноющей поясницей к мягкой спинке, потянулась к вазе с фруктами. Ей почему-то в последнее время постоянно хотелось есть. Все равно что, будь то бутерброд с толстым ломтем осетрины или пучок зеленого лука с черным хлебом, она жевала и жевала, совершенно забыв о проблемах лишнего веса.
– Вы очень интенсивно поправляетесь! – воскликнул тот глупый доктор, к которому позавчера ее возил Влад. – Так же нельзя! Вы превратитесь в тумбу после родов! Что скажет ваш муж?! Вы перестанете казаться ему сексуальной, следите за собой, уважаемая.
Тебе-то какое дело?! Мне на все плевать! На все, понял?! И вообще, пошел ты к черту! Сам на кого похож, урод!..
У нее просто язык чесался высказаться. Просто выплюнуть, что хотелось, в его физиономию со всей его похрустывающей при ходьбе крахмальной одежонкой. Шарахнуть пинком по сверкающему подносу со сверкающими страшными железками, которыми он манипулировал внутри ее целых пять минут. И уйти, звонко хохоча при этом. Она сдержалась, хотя на ладони и остались следы от впившихся в кожу ногтей.
Влад ждал ее в коридоре. Он сразу понял, что произошло что-то неладное там, за красивой пластиковой дверью. Что-то нехорошее, что заставило его Лизу разнервничаться и придираться к нему по мелочам весь остаток дня. Но расспрашивать он не решился. Да она, может, и не рассказала бы ему, хотя друг от друга у них почти никогда не было секретов. Он не спросил, а она не рассказала. Но на другой день, дождавшись, когда супруг уедет на службу, Лиза скинула с себя всю одежду и очень долго и очень пристально рассматривала себя в зеркале.