Аграрная история Древнего мира

Это иллюстрирует и самая форма земельного кредита. Формой залогового права была или πράσις έπι λύσει: продажа участка земли кредитору с сохранением права обратной покупки (форма, юридически более напоминающая соответствующий институт немецкого права, чем римскую «fiducia»), или ипотека в нашем смысле слова. Еще в классическую эпоху функционируют рядом обе эти формы, и кроме того существуют (отличающиеся от ипотеки лишь по названию) άποτιμήματα (npaeä заклада в отношении к приданому и к праву опеки). Лишь в позднейшую эпоху получает окончательное преобладание ипотека в собственном смысле слова.
Возможно, что первоначально лишь публичные или квазипубличные обязательства получали обеспечение при помощи залогового права без указания определенного вида владения взятым в заклад имуществом (чему началом послужили своей конструкцией литургии). Еще в IV в. до P. X. аттические ипотечные камни говорят о займе в форме πρασις επί λύσει как о нормальной форме, а не об ипотеке. Что ипотека возникла из личного закабаления за долги (после выделения личности должника законами, запрещающими отдавать в рабство за долги), Шанто мог бы заключить также из известной галикарнасской надписи (Bull. IV р. 295), между тем, как πράσις επί λύσει (как и римскую «fiducia») он выводит из простой окончательной продажи, при которой покупная цена отдавалась взаймы.
Однако, если принять во внимание ту роль, какую играют в других, притом чрезвычайно различных между собой и к тому же древнейших из известных нам систем античного права с ограничениями и sub causa совершавшиеся передачи, ограниченная определенным сроком кабала за долги, договоры, представлявшие кредитору право пользования взятой в залог вещью и т. д., и прежде всего, ту роль, какую именно задолженность земли играет среди в других отношениях еще довольно «первобытных» общих условий; наконец, если принять в соображение и то, что во многих эллинских государствах наряду с ипотекой продолжает существовать и личное рабство за долги, то эта (талантливо построенная) теория не представляется убедительной и не является никакой необходимости принимать ее и в том переделанном виде, какой сообщил ей Свобода в своем, впрочем, весьма поучительном изложении. Гораздо более вероятным представляется, что и здесь πρασις επί λύσει есть очень древнее право, столь же древнее, как право брать в залог жену и детей должника, и что это, как и в средние века, есть древнейшее залоговое земельное право, что должник, который обыкновенно (здесь, как очень часто и в других странах) продолжал владеть участком в качестве прекариста или арендатора (в частности, как έχτημόριος), водружая на своей земле δρος (ипотечный камень), тем самым признавал (подлежащее выкупу) право собственности на нее кредитора. Конечно, по надписям όροι сохранились (что и вполне понятно) лишь от IV в. до P. X., но Солон упоминает о них совершенно определенным образом. Личная кабала должника была воспрещена Солоном, равным образом, как обращение в рабство в порядке исполнения (die Exekutionsversklavung), так и заем под залог собственного тела. В других местах кабала за долги продолжала допускаться. Развитие ипотеки было только естественным продолжением этого процесса смягчения здесь, как и в других местах: самовольное έμβάτευσις (вступление во владение) кредитора в случае неуплаты долга и применение так называемого δίκη έξούλης против должника, который не очищает доставшийся кредитору участок, были бы тогда остатками прежнего положения отдавшего под залог свой участок должника как прекариста. Развитием ипотеки из πράσις έπι λύσει объясняется и первоначально требовавшееся согласие кредитора при отчуждениях. Постепенно развилась затем и отдача под залог так называемой υπέροχη [292], которая первоначально, естественно, также была связана с согласием первого кредитора, а вместе с этим и вторичный заклад (die Nachhypothek).
Земельный и ипотечный оборот был формально очень облегчен. Земельные книги существовали (вопреки показаниям Аристотеля и Теофраста), правда, лишь в отдельных случаях: на Теносе, где также, как, по-видимому, и на Хиосе, существовали ипотечные регистры. В остальных местах в большинстве случаев для передачи права собственности достаточно было простого контракта. В Афинах (в противоположность Египту и Риму поздней поры) не существовало легальных ипотек, и сведения об оборотах с землей давали податные списки и земельный кадастр демархов [293] — именно с введения нового порядка Навсиником (377 до P. X.); кроме того, здесь предписывалось перед отчуждением вывешивать для общего сведения плакаты, приглашающие лиц, желающих предъявить права на отчуждаемую землю, предъявить их (в других местах мы встречаем обязанность публично выкрикивать об этом или устраивать публичные жертвоприношения), — для отношений пространственно ограниченного полиса всем этим в достаточной мере обеспечивался особый характер сделок и их публичность.
Теперь спрашивается: какое влияние эта свобода оборота и его обеспеченность в связи с государственным устройством, опиравшимся на демы, оказала на социальное расчленение страны (des platten Landes), в частности в Аттике?
Свобода земельного оборота отнюдь не есть всецело дело рук Солона. Им впервые, несомненно, создана свобода завещания. Во всем другом он, может быть, создал вновь столько же ограничений (запрещение скопления участков в одних руках), сколько их устранил. Поддерживавшаяся за последнее время много раз (Фюстель де Куланж, Вильбрандт) гипотеза, будто Солон устранил повсеместно существовавшую до тех пор в Аттике родовую собственность на землю, которая исключала всякий земельный оборот и всякую индивидуальную частную собственность, никоим способом не может быть удостоверена и находится в противоречии с тем, что нам дает традиция об установленном Драконом цензе гоплитов и о солоновских классах (со всеми аналогичными явлениями), которые, несомненно, существовали до него для поимущественного распределения налогов и воинской повинности и тем самым заставляют предполагать существование индивидуальных имущественных различий, а также и со всеми, аналогичными явлениями. В древности «роды» («Geschlechter») повсюду моложе, чем (конечно, в нормальном порядке с помощью прав ретракта связанная с семьей) частная собственность на землю, являющаяся продуктом дифференциации, развивавшейся в связи с доходами от торговли и военной добычи. Не имеется никаких достоверных известий о тех отношениях, какие предполагает эта теория. Соображения Вильбрандта об ограничениях земельного оборота переносят в далекое прошлое законодательные ограничения, которые были установлены в интересах обеспечения военной повинности граждан, а то, что он говорит о πρασις έπι λύσει, свидетельствует о том, что он упускает из виду, что «покупающий» кредитор приобретал не собственность, а подлежащее выкупу право, но право на землю, а не лишь на доходы с нее (что нигде не встречается). Точно так же я не могу присоединиться к мнению Свободы, будто бы «гектемории» [294] были «зависимыми» («Höriger»), наподобие спартанских илотов. (Что они, с другой стороны, не могли быть рабочими, поставленными по подряду («Akkordarbeiter»), было уже замечено.) То, что Свобода говорит об их положении в наследственном праве, далее, об их glebae adscripti [295], об их праве на защиту их прав, об их барщине и т. д., — все это гипотезы и, поскольку речь идет о возникновении крупного производства, по-моему, гипотезы совершенно невероятные, явившиеся на свет (как и гипотезы относительно Рима у К. И. Неймана) благодаря тому, что автор, увлеченный работами нашего ученого мэтра Г. Ф. Кнаппа, перенес в Древний мир блестяще изображенный им чисто современный процесс. Об «отмене» Солоном института крепостных (лично зависимых) не сохранилось никаких известий, которые, однако, непременно существовали бы, если бы он действительно сделал это. Что он устранил надобность в судебной клиентеле — это было совершенно правильно выведено из сохранившейся до нас традиции (но в то же время это естественно предполагает существование плебейской свободы до него). Πελάται, т. е. неимущие и поэтому состоящие у кого-нибудь клиентами рабочие, получают отныне право выступать в качестве стороны в судебных процессах. (Но они не тождественны с гектемориями, в пользу чего высказывается встречающееся уже у античных лексикографов мнение.) То, что остается верного в соображениях Свободы, могло бы быть принято во внимание и при построении гипотезы, согласно которой гектемориями были (см. выше) отдавшие свою землю в залог должники, землей которых владел кредитор, предоставляя им обрабатывать ее в качестве арендаторов из части урожая. Может быть, то, что все платили «шестую часть» урожая, есть результат законодательного регулирования, которое имело значение ограничения прав кредитора. Солон, во всяком случае, уничтожил это учреждение, подвергнув реформе все долговое законодательство и кассировав все существовавшие тогда обеспеченные залогом долговые обязательства (тем самым, следовательно, и существовавшие долговые обязательства гектемориев и самую эту социальную категорию). Во всяком случае, с Солона не существует более этого отношения. Единственное место, в котором имя Солона упоминается в свяьи с арендой земли за часть урожая (Поллукс, VII, 151), только подтверждает это: закон Солона занят судьбой земли, «γή έπιμορτος» (т. е. освобождением ее из-под заклада), а не сословия έκτημόριοι [296].