Аграрная история Древнего мира

Какую форму избрал Солон для уже упомянутого раньше ограничения скопления земли в одних руках, сведений об этом до нас не дошло. Судя по тексту соответствующего места Аристотеля (Политика, II, 4, 4), едва ли это было прямое запрещение. Общее запрещение (о котором, как о существующем, упоминает Аристотель) продажи земли, лежащей в отдалении от города, городским жителям (т. е. знати) представляется вполне вероятным в эпоху происходившей в Афинах партийной борьбы между педиаками и диакриями [297]; но тогда оно должно быть приписано скорее Писистрату. Очень возможным, напротив, представляется, что ограничения приобретения земли за пределами своего дема существовали при организации Клисфеном управления Аттики на основе демов, вероятно, со времен Писистпрата, в правление которого должна была произойти парцелляция земли [298], находившейся ко времени Солона в руках немногих («δί ολίγων»). Ибо еще в IV в. до P. X. аттические демы, ведшие кадастр, взимали особый налог с земельного владения тех, кто не принадлежал к дему. Этот налог («έγκτητικόν») был, конечно, чувствительным ограничением и для помещения капитала в земельные ипотеки. В общем это указывает на существование крепко сплоченных местных общинных союзов (Gemeindeverbände) внутри страны. В течение всего V в. до P. X., несмотря на ужасающие опустошения, произведенные Пелопонесской войной, а также в IV в. до P. X. и аттическая местная община (Landgemeinde) представляет собой живое единство, как это подтверждают источники (хотя вопрос о ее финансовом положении не выяснен Плотейской надписью, так как неизвестно, составляют ли 22 000 драхм ее капитал или годовой расход). «Дем» владеет собственной землей (а также полями, виноградниками, а иногда и театром и, несомненно, всякого рода тавернами), управляет ею, сдает в аренду (дем Айксоне — на 40 лет); он же есть округ для набора войска: заболевший может поставить за себя в войско заместителя из своего дема; он есть самый мелкий податной округ, он определяет, следовательно, кто обязан вносить подать (προεισφορά [299]); наконец, он принимает участие в выборах (при помощи жребия) членов буле. Документы, касающиеся пританов, говорят об участии в выборах всех демов соответствующих фил, и даже, по-видимому, в основе лежал принцип пропорционального представительства. При этом именно принцип наследственной принадлежности к дему решительно противоречил идее, лежавшей в основе как клисфеновской, так и писистратовской политики. Их целью было создать политическое господство землевладельцев средней руки, способных нести службу гоплитов, разрушить крупные родовые союзы. Для этой цели, как в демократических общинах Италии каждый нобиль был приписан к цеху, так здесь каждый знатный был приписан к деревне, а его лежавшее вне этой деревни земельное владение подвергалось особому обложению. Впоследствии (неизвестно, когда) фратриям было поставлено в обязанность принимать в свой состав как ομογάλακτες (старинная знать), так и όργεωνες (искусственно созданные quasi-gentes из новых граждан), позднее также θίασοι [300], т. е. свободно формировавшиеся союзы граждан, принадлежавших к неоседлому, не имеющему никакой родовой организации населению [301]. И если в первой надписи Демотионидов (начало IV в. до P. X.) древний ойкос (эвпатридовский род) Декелеев еще занимает во фратрии, как остаток древних прав, положение своего рода официального адвоката при отправлении фратрией ее важнейшей функции: занесения в списки граждан, то во второй надписи (середина IV в. до P. X.) первой инстанцией в решении вопроса о внесении в списки граждан является исключительно θίασος, и вмешательство знати отсутствует. Фратрия и дем демократизировались. Демы поставили кадры могучего афинского войска гоплитов во времена наивысшего могущества Афин (480–460 до P. X.), и в первую голову крестьянство. Из 30–33 тыс. зевгитов (кроме 2000–2400 пентакосиомедимнов и всадников), входивших в состав афинского войска (кроме 20 000 фетов [302]) в 431 г. до P. X., по исчислению Э. Мейера, большинство принадлежало, по всей вероятности, к сельскому населению.
Но в политике перевес был уже не на стороне деревни. Афинский гражданин был приписан к дему, как русский крестьянин к своей общине (но без стеснения свободы передвижения) раз и навсегда независимо от местожительства и занятия. Каждый платит налог по своему дему, где бы он ни находился в данное время. Но лишь постоянно жившие в городе члены демов были в состоянии регулярно принимать участие в народных собраниях, в которых поэтому, при наличии соответствующих условий, ναυΐικός όχλος и имел случай проявлять свое, известное из политики демократии, влияние. Этому нисколько, конечно, не противоречит то, что в совете, в должностях стратегов и в финансовом управлении, как это доказано, преобладали имущие и что, судя по надписям, в народном собрании предложения вносили в значительной части также имущие. В древности профессиональный политик в общем должен был быть человеком «имущим» (ведь в прежнее время и вожди социал-демократии были в значительной части люди состоятельные, тогда как теперь редакторами и секретарями могут быть все). Напротив, важно с практической точки зрения и характерно то, что состоятельные люди начинают играть все большую и большую роль в местном управлении многих демов, а еще, разумеется, важнее стоящий с этим в связи вопрос о распределении владения внутри демов.
Невзирая на сильное влияние имущих классов, это еще в IV в. до P. X., по-видимому, не была плутократия. В V в. до P. X. четвертая часть аттических граждан не имела земли, большинство же жило по деревням. Об этом ничего не известно из первых рук. Из существующих земельных дарственных записей мы узнаем, что имения величиной с крестьянский (по нашим понятиям) надел считались за солидный подарок, земельные владения более, чем в 50 гектаров (для разведения масличных деревьев — это действительно довольно большая площадь) почти не встречались. Приблизительно 50 гектарам равнялся древний минимум участка земли, дававшего ценз пентакосиомедимна [303]. Аристократ, вроде Алкивиада [304], получал в наследство всего лишь каких-нибудь 50 гектаров. Кимон выплатил 50 талантов штрафа за своего отца Мильтиада [305], конечно, не из земельной ренты, а из доходов с капитала, пущенного в международный оборот. Руководящие государственные деятели эпохи Пелопонесской войны, как консервативные (Никий [306]), так и радикальные (Клеон [307]), были не землевладельцами, а рабовладельцами (но не «фабрикантами», см. ниже), как позднее Демосфен. Участки, отдававшиеся в наследственную аренду, тоже в общем равнялись по своим размерам средним крестьянским участкам, превосходя их только в случае отдачи в аренду новой, еще не тронутой культурой земли (эмфитевсис в собственном смысле). Никогда не надо забывать великой — в противоположность Востоку и Риму — простоты образа жизни эллинов и как раз носителей эллинской культуры, ее «культуртрегеров», во времена ее наивысшего творческого развития. Эллинское искусство в особенности возникло отнюдь не на почве утонченных материальных потребностей.
Несомненный упадок военной силы в Афинах, их гоплитов, т. е., неспособность их восстановить страшный, понесенный на войне урон, можно объяснить по существу следующими причинами: 1) уменьшением числа лиц, способных по своим экономическим условиям нести военную службу в полном вооружении, благодаря дроблению земли на мелкие участки или, наоборот, благодаря скоплению нескольких участков в одних руках; 2) снижением военных качеств людей, по экономическим условиям способных нести службу гоплитов, благодаря большему экономическому прикреплению к хозяйству, вызванному возрастанием его интенсивности, — уменьшением «тренировки». Эти причины могли действовать совместно, так что для Афин трудно установить, какой момент являлся преобладающим. Рассматриваемое Сандуолом движение принадлежавшего к отдельным категориям демов населения (на основании существовавшего одно время распределения пританов по «триттиям» [308], из которого видно, что в IV в. до P. X. население демов, расположенных внутри страны, остается неподвижным,, население береговых демов увеличивается, а население городских демов уменьшается), как оно ни интересно, дает все-таки, конечно, результат, который имеет различный смысл, поскольку возникает вопрос о местожительстве и профессии, но прежде всего о густоте сельского населения. Семьи, живущие из рода в род в городах и в их ближайших окрестностях, повсюду вымирают раньше; рост населения береговых демов, настоящих носителей радикализма, есть, быть может, следствие учащения браков благодаря повышению заработка от морской торговли, во всяком случае, едва ли это рост крестьянства; неподвижность населения демов, расположенных внутри страны, еще не доказывает, что принадлежащие к ним оставались крестьянами или что они жили только в деревне. Что ослабление городских демов было вызвано особенно сильным привлечением именно их членов к клерухиям, представляется все-таки маловероятным. Скорее здесь должно быть принято во внимание сужение площади пропитания свободного труда благодаря конкуренции рабского труда (см. ниже). Достоверно только, что в то время в многочисленных сельских демах фактически наследственно держали все в своих руках состоятельные роды, затем, что жизнь в демах с конца IV в. до P. X. начала замирать. Продажа должностей в демах, с одной стороны, монополизация их в руках имущих — с другой, идут рука об руку уже в IV в. до P. X., и уменьшение политического и социального значения сельского среднего сословия находит свое красноречивое выражение в прекращении в III в. до P. X. относящихся к демам надписей. Это, конечно, есть последствие перемен в распределении богатств, происшедших в эллинистическую эпоху (см. ниже). Напротив, для классической эпохи невозможно установить, ни какие размеры принял рабочий труд в деревне, ни какое значение приобрела аренда.