Приснись мне, убийца

Прохожие оглядывались на него. Козлов, чувствуя все нарастающую тревогу, добрался до дома и, вбежав в квартиру, торопливо запер дверь на все замки. Долго стоял, прислонившись к двери и прислушиваясь, но на лестнице стояла плотная тишина.
 
Глава 4
 
Стена за спиной доктора Хургина была сплошь завешана яркими календарями. Сам Хургин не любил рассматривать картинки на календарях, и пестрый фон за спиной был необходим ему только для того, чтобы отвлекать пациентов, которые приходили к нему в кабинет. Человек сидел и рассматривал календари, а Хургин тем временем мог понаблюдать за посетителем. Обычная хитрость, и ничего больше.
На этот раз посетителей было двое. Мальчишка лет семи и его отец. Мальчишка болен, а со стороны не скажешь. Наоборот, у отца вид очень неважный.
– Вы что-нибудь успокоительное принимаете? – спросил Хургин.
– Я? – не понял мужчина.
– Да, вы. Вид у вас неважный.
– Ничего не принимаю. Я из-за сына пришел.
– Я знаю.
– Вот о сыне давайте поговорим.
– И о нем поговорим, – согласился безропотно Хургин. – Вы переживаете, наверное, да?
– Конечно, доктор.
– Думаете все время? – предположил Хургин. – Мысли всякие лезут в голову?
– Да.
– Все-таки я пропишу вам таблеточки.
– Я здоров.
– Я и не сомневаюсь.
Эти люди пришли к Хургину повторно, и он еще в прошлый раз обратил внимание на отца. Придвинул к себе карточку мальчишки. Виталик Большаков, семь лет.
– А вас как зовут?
– Игорь Андреевич, – сказал мужчина.
– Я вам, Игорь Андреевич, рекомендую вот это попринимать, – Хургин на листке бумаги написал название лекарства. – Посмотрите в аптеках, часто встречается. – И вдруг спросил без всякого перехода: – Работа у вас трудная? Стрессы часто бывают?
– Да.
– Я так и думал, – кивнул Хургин. – Так что таблетки принимайте обязательно.
Откинулся на спинку стула. Листья деревьев за открытым окном неназойливо шелестели.
– Теперь о вашем сыне, – сказал Хургин. – Картина, в общем, ясная. Только некоторые детали надо уточнить.
Он улыбнулся мальчишке, но тот не ответил улыбкой на улыбку и смотрел на доктора исподлобья.
– Погуляй пока, Виталик, – сказал ему Хургин, по-прежнему приветливо улыбаясь. – Мы с папой твоим поговорим.
А когда мальчик вышел, Хургин согнал с лица свою блаженную улыбку и сказал Большакову:
– Хороший сын у вас.
Фраза вышла фальшивая. Так говорят врачи, когда хотят сказать что-то неприятное.
– По ночам он просыпался внезапно? – спросил Хургин.
– Нет, с того нашего посещения не было ничего.
– Но раньше было?
– Да.
– В нем настороженность какая-то. Пугливость.
– Да, – опять кивнул Большаков.
Он нервничал, потому что думал, что доктор тянет время.
– ЭЭГ показывает…
– Кто показывает? – встрепенулся Большаков.
– Электроэнцефалография, – пояснил Хургин, – показывает, что отклонения в состоянии ребенка действительно есть. – Его голос по-прежнему был лжив. – Но я думаю, что все поправимо.
Лгал опять, кажется.
– Конкретнее, пожалуйста, – попросил Большаков. – Вы скажите так, как оно есть на самом деле. Ничего скрывать не надо.
– А я и не скрываю, – сказал Хургин и склонил набок голову, задумчиво рассматривая сидящего перед ним человека. – Я же говорю – отклонения есть.
– Что за болезнь?
– Я могу поставить только предварительный диагноз…
– Пусть будет предварительный.
– И это еще не окончательно, как вы понимаете…
– Понимаю. Что за болезнь, доктор? – Большаков говорил почти требовательно.
– Эпилепсия.
Большаков вздрогнул и вскинул голову. Он смотрел в глаза Хургину недоверчиво и даже переспросил после бесконечно долгой паузы:
– Эпилепсия?
– Диагноз предварительный, – напомнил Хургин. Но это не имело значения. Слово было произнесено.
– У него никогда не было ничего такого, – сказал Большаков недоверчиво.
– Какого «такого»?
– Припадков. Они ведь должны быть?
– Не обязательно. Особенно на начальной стадии. Болезнь развивается скрытно, потом вдруг – р-раз! – припадок. Люди думают, что болезнь только началась, а она развивалась уже давно.
Хургин придвинул историю болезни.
– Вы часто обращались к врачам в последнее время по поводу Виталика?
– Да.
– Они ставили диагнозы, но все было не то?
– Да.
– Обычное дело, Игорь Андреевич. Девяносто процентов больных, которые обращаются к врачу по поводу бессудорожных пароксизмов, получают ложный диагноз. Трудно выявить эпилепсию на начальной стадии.
– Значит, и у вас может быть ошибка?
– Вам будет легче, если я скажу «да»?
Большаков задумался.
– Мне будет легче, если мой сын окажется здоров, – сказал он.
– Вы реалист?
– Как видите.
– Тогда я так вам отвечу, Игорь Андреевич. Возможно, я и ошибся. Но лечить будем все равно. Главное – время не упустить. У семи детей из десяти эпилептические пароксизмы нивелируются, понимаете? Лечение плюс борьба самого организма – это и дает эффект.
Большаков тяжело вздохнул.
– Вы не изводите себя понапрасну, – заботливо сказал Хургин. – Кем вы работаете, кстати?
– Служу в органах.
– О-о-о! – многозначительно протянул Хургин и даже руками развел. – Я вот чувствовал что-то такое, почти уверен был. – Наклонился через стол и доверительно сказал: – У вас работа нервная, Игорь Андреевич. А тут еще эта история с Виталиком. Поберечься бы вам надо.
– С работы уйти? – мрачно поинтересовался Большаков. – Или Виталика с глаз долой убрать?
– Зачем же так радикально, – не согласился Хургин. – Просто помните, что каждый ваш стресс…
– Я со своими стрессами сам разберусь. Лучше скажите, что с сыном моим будем делать.
– А сына вашего мы будем лечить, – ответил Хургин. – И все у нас с вами в конце концов будет нормально.
 
Глава 5
 
Козлов поджидал Вику у входа в ее родной НИИХим. Когда часы показали шесть, из дверей повалил народ. Все, наверное, находились в положении высокого старта и с наступлением заветных шести часов рванули с места одновременно. Козлов даже испугался, что не увидит Вику в плотном потоке людей.
Она появилась неожиданно – вдруг мелькнуло в толпе знакомое лицо и уже готово было вновь исчезнуть, раствориться, и Козлов, испугавшись, истошно крикнул:
– Вика!
Она оглянулась и замедлила шаг, люди огибали ее, как минует препятствие вода в реке.
– Я вас жду, – сказал Козлов, изображая на лице жизнерадостность.
– Неужели? – усмехнулась Вика. – А я думала, что вы просто мимо проходили.
Она, наверное, хотела показать, что у нее тоже сложный характер.
– Не обижайся на меня, – попросил Козлов, переходя на «ты».
Он выглядел несчастным и потерянным.
– Как твоя диссертация? – сжалилась Вика.
– Никак.
– Настроения нет? – догадалась она.
– Да.
Вика взяла Козлова за руку.
– А ты был прав насчет Эскулапа.
– Неужели? – вяло удивился он.
По нему было видно: нисколько не сомневался, что именно так и будет.
– Я так казнил себя за тот случай…
По крайней мере, он заговорил об этом первый.
– Ты можешь объяснить, что на тебя нашло в тот раз? – спросила Вика.
Было видно, что этот вопрос ее мучит.
– Не знаю. Просто было плохо.
– И часто тебе бывает плохо?
– Почти всегда, – горько улыбнулся Козлов.
– У тебя чудесная жизнь, – вынуждена была признать Вика. – Постоянство в настроении – великая вещь.
– Не иронизируй.
– Нет, правда, Олег.
Вика вздохнула.
– Со мной тяжело, да? – спросил Козлов.
– Я просто не пойму, чего ты от меня хочешь.
– Ничего.
– Я тебе не верю.
– Это правда, Вика. Мне плохо одному, в этом, наверное, причина.
– А со мной легче?
– Мне кажется, что легче.
– А мне кажется, что нет.