О нём (ЛП)

Мой смех слишком вежливый. Внутри же я клубок нервов — даже не знаю, почему.
— Лиззи учится в Прово Хай, правильно?
Себастьян кивает.
— В десятом классе.
Я как-то видел ее в школе, и Хейли права: Лиззи очень улыбчивая и часто помогает уборщику во время большой перемены. Она почти вибрирует от наполняющей ее радости.
— Она милая.
— Да. Фейт тоже. А Аарон… ну, он любит проверять границы на прочность. Но он хороший парень.
Я киваю. Знакомьтесь — Таннер Скотт, отупел вплоть до скончания времен. Себастьян поворачивается ко мне; я почти физически ощущаю его улыбку.
— А у тебя есть братья или сестры? — спрашивает он.
Видишь? Вот так это и делается, Таннер. Общайся.
— Сестра, — отвечаю я. — Хейли. Кстати, кажется, она с Лиззи в одном классе. Хейли шестнадцать, и она самое настоящее исчадие ада, — сообразив, что именно сейчас сказал, я в ужасе поворачиваюсь к нему. — Господи. Не могу поверить, что сказал это. Или вот это, про господа.
Себастьян издает стон.
— Ну ты молодец. Теперь я не смогу с тобой разговаривать.
На моем лице появляется маска презрения, и я слишком поздно понимаю, что он шутит. Улыбка Себастьяна тоже исчезает. Она сползла с его губ в тот самый момент, когда он понял, как сильно я запутался и насколько легко верю в самое худшее относительно его религии.
— Извини, — говорит он и улыбается одним уголком рта. Внешне кажется, Себастьян совершенно не испытывает дискомфорт. Его это словно даже развеселило. — Я пошутил.
Мне так неловко и стыдно. Я изо всех сил пытаюсь вернуть свою уверенную улыбку — ту, благодаря которой всегда получаю желаемое.
— Полегче со мной. Я все еще учусь, как разговаривать с мормонами.
К моему глубочайшему облегчению, в ответ на это Себастьян искренне смеется.
— Готов перевести с одного языка на другой.
После этого мы склоняемся над моим ноутбуком и читаем написанные мной скупые строки.
Наполовину еврей, наполовину непонятно кто, этот парень-квир живет в наводненном мормонами городе. И он ждет не дождется возможности уехать.
Я чувствую, как сидящий рядом Себастьян замирает, и тут же понимаю свою ошибку: идея книги так и осталась без изменений. Мое сердце ухает куда-то вниз.
Я не против рассказать Себастьяну, что хочу уехать. И даже не чувствую вину за грубоватые слова про наводненный мормонами город, хотя, наверное, должен бы. Но все это затмевает единственное слово.
Я забыл удалить «квир».
Никто здесь — по крайней мере, помимо моей семьи — не знает этого обо мне.
Незаметно стараюсь оценить реакцию Себастьяна. У него розовые щеки, а взгляд прыгает на начало фразы, чтобы перечитать.
Я открываю было рот, чтобы что-то сказать — и объяснить, — но тут Себастьян говорит:
— Значит, это твоя основная идея, так? Ты будешь писать о некоем гомосексуале, живущем в Прово?
По всему кровотоку приятной прохладой разливается облегчение. Конечно же, он и не подумал, что книга будет обо мне.
Я энергично киваю.
— Решил, что он будет бисексуалом. Но да.
— И он недавно сюда переехал…
Снова киваю, но потом улавливаю в его интонации что-то привлекающее внимание, какую-то догадку. Если Себастьян захочет разузнать побольше про Таннера Скотта, то выяснит, что я переехал сюда как раз перед началом десятого класса и что мой отец еврей и врач в долине Юты.
Он даже может узнать, что моя мама была отлучена от церкви.
Когда мы встречаемся взглядами, Себастьян улыбается. Кажется, он давно отточил свою реакцию на подобное. И я уверен, что он знает. А мои страхи насчет того, что Футболист-Дэйв расскажет епископу, а епископ — Себастьяну, кажутся теперь чересчур надуманными. Потому что я просто взял и сам себя выдал.
— Больше никто не знает, — слова вылетают сами собой.
Качнув один раз головой, Себастьян говорит:
— Все в порядке, Таннер.
— Буквально — больше никто, — говорю я, проведя рукой по лицу. — Я собирался удалить слово «квир», и это одна из причин, почему у меня все застопорилось. Мне по-прежнему хочется оставить главного героя бисексуальным, но я не понимаю, как напишу подобную книгу во время этого курса. И захочет ли Фудзита — или родители, — чтобы я это сделал.
Наклонившись, Себастьян ловит мой взгляд.
— Таннер, ты можешь написать книгу о чем хочешь.
— Родители установили твердое правило не рассказывать о себе, пока мы живем здесь. Разве что этому человеку действительно доверяю.
Я не рассказал своей лучшей подруге, а сейчас откровенничаю с тем, кому, наверное, вообще не стоило бы об этом говорить.
Его брови медленно поднимаются.
— Твои родители знают?
— Ага.
— И они нормально к этому относятся?
— Мама… вообще-то, она меня яростно поддерживает.
После секундного молчания Себастьян снова поворачивается к ноутбуку.
— Думаю, это будет отличная идея — написать об этом, — тихо говорит он. Подавшись вперед, Себастьян показывает на экран указательным пальцем. — В этих двух предложениях уже немало сказано. Много чувств и боли, — потом он снова смотрит мне в глаза. В его радужках безумный микс из зеленого, коричневого и желтого цветов. — Точно не скажу, насколько смогу быть полезен по этой теме, но буду рад обсудить.
У меня такое ощущение, словно его слова меня поцарапали, и я морщу нос.
— Ты был бы так же готов помочь, решись я написать про драконов и зомби, да?
Смех Себастьяна тут же становится моим любимым звуком.
— Верно подмечено.
На восстановление нормального сердечного ритма уходит минут двадцать, а все это время Себастьян продолжает говорить. Я практически чувствую, что он в курсе моего умственного затыка и нарочно успокаивает меня разговором, но его слова лишь завораживают ритмом.
Он говорит мне, что все в порядке и в наличии одной только идеи нет ничего страшного. Что каждая книга начинается с чего-то вроде этого — с предложения, образа или кусочка диалога. Он предлагает мне для начала решить, кто главный герой и в чем основной конфликт.
— Сосредоточься на этих двух важнейших сторонах его личности, — говорит Себастьян и показывает два пальца. — Герои книги анти-мормон и…
Он замолкает, а второй палец так и остается не загнутым.
— Квир, — заканчиваю я вместо него.
— Точно, — Себастьян сглатывает и сжимает пальцы в кулак. — А что, этот парень ненавидит всех мормонов и замышляет побег, в итоге которого его родители вернутся в Церковь и отрекутся от него?
— Нет… — видимо, он знает обо мне не так уж и много. — Думаю, семья его будет поддерживать.
Себастьян в задумчивости откидывается на спинку стула.
— Тогда может, он ненавидит Церковь СПД и уедет, чтобы примкнуть к какому-то другому «культу»?
Я смотрю на него и поражаюсь способности смотреть на свою религию глазами неверующего и даже представить ее в негативном свете.
— Возможно, — отвечаю я. — Но я точно знаю, что не хочу при этом демонизировать Церковь.
Себастьян встречается со мной взглядом, после чего быстро отворачивается.
— Какую роль в книге будет играть… м-м-м… бисексуальность? — за все время это первый раз, когда он запнулся. И по всему его лицу разлился румянец.
Я хочу ответить ему, что мне интересно, могу ли я тебе понравиться. И вообще — может ли кто-то вроде тебя дружить с кем-то вроде меня.
Но ведь он уже — здесь. Уже бескорыстен и искренен с кем-то вроде меня. Я думал, Себастьян придет и всего лишь проявит себя хорошим помощником учителя, ответит на несколько вопросов и заставит меня писать, пока я буду таращиться на него. И совершенно не ожидал, что он станет спрашивать обо мне, чтобы понять. Не ожидал, что он мне по-настоящему понравится. Теперь же, когда конфликт очевиден, я ощущаю, как что-то до сих пор устойчивое внутри меня с тревогой сворачивается в плотный клубок, потому что писать об этом еще страшней.
— Подумай об этом, — крутя в руке скрепку, тихо говорит Себастьян. — Сюжет может свернуть куда угодно. И во многом все зависит от того, куда направится герой и что отыщет. Повествование начнется с его обиды и возмущения, ведь он чувствует себя подавленным в этом городе и обязанным сдерживать самого себя. Как он найдет свободу: оставшись или уехав? Случится ли что-то, способное изменить его решение?