Время между нами

— Боюсь, это довольно трудно. — Я протягиваю руку и кладу карточку со словами перед ним.
Он берет ее и расплывается в улыбке.
— О, ну это легко. — И он наклоняется вперед, словно собирается раскрыть мне какой-то секрет. — Я уже проходил собеседование на должность официанта, и это было как раз в Мадриде.
— Что, серьезно?
— Нет, конечно, — он улыбается, — я шучу.
Кажется, я рассмеялась слишком громко.
— Хорошо. — Я делаю глубокий вдох, пытаясь успокоить нервы, и прижимаю руки к парте, так будет незаметно, что они трясутся. Теперь уже я наклоняюсь к нему и говорю:
— Вообще не представляю, как надо наниматься на работу в этой стране, хотя и в любой другой тоже.
Забираю карточку у него со стола и откидываюсь на спинку стула, стараюсь выглядеть как можно более расслабленной.
— Итак, — начинаю я, старательно произнося испанские слова, — расскажите мне о вашем опыте работы официантом, сеньор Купер.
Беннетт начинает подробно описывать свою работу в воображаемых ресторанах по всей Испании. Отлично построенными предложениями он описывает свой профессиональный опыт в уборке крошек. Он объясняет, каким образом он может уговорить посетителей заказать блюдо дня вместо того, что они уже выбрали. Рассказывает, что может одновременно обслуживать десять столиков и даже большие праздничные ужины и что он всегда получает больше чаевых, чем все другие официанты. Он рассказывает обо всем этом с невозмутимым видом и еле заметным блеском в глазах.
Я понимаю его испанский, но мне все равно приходится сосредоточиться, чтобы понять все слова. У него красивое произношение. Его голос спокойный и уверенный, ритм неторопливый, и я практически не могу пошевелиться, очарованная силой его голоса. Теперь он рассказывает об еще одной выдуманной работе в ресторане Севильи под названием «El Mesero Mejor», что значит «Лучший официант».
В конце его рассказа я невольно улыбаюсь. Смеюсь. И даже немного прихожу в трепет. И вот он, наконец, подводит итог:
— Как вы видите, я прекрасно подхожу для вашего ресторана.
Даже не знаю, сколько времени прошло между его последним предложением и следующей фразой:
— Ну и? — Подняв брови, он ждет ответа.
Понимаю, что он опять заметил, как я уставилась на него, в смущении закусываю губу и жду, когда вспыхнет мое лицо, но этого почему-то не происходит. Тогда я продолжаю:
— Вы приняты на работу. — И пожимаю плечами.
— Ух ты! Вот так просто? — говорит он, уже на английском. — Легко с таким управляющим как ты.
Пытаюсь ответить что-нибудь умное, но в голове, как назло, пусто.
— Ты замечательно говоришь по-испански, — произношу я вместо этого.
— Я был в Барселоне прошлым летом, обучающая программа.
Я улыбаюсь, представила его живущим в Барселоне в семье местных жителей.
— Я тоже бы так хотела. Это, наверное, очень круто – там жить, полностью погрузиться в чужую культуру.
— Да.. Это было просто потрясающе! — Он кладет руки на парту. — А ты? Ты когда-нибудь была в Испании?
— Нет, — отвечаю я еле слышно. — Я.. вообще нигде не была. Я работаю в книжном магазине отца и много времени провожу в отделе про путешествия. Только так и узнаю об остальном мире.
— Ты меня удивляешь. — Он наклоняется ко мне ближе, словно хочет раскрыть секрет. — Я всего третий день здесь, и мне кажется, что в этой школе все только и делают, что путешествуют.
— Так и есть. — Я пожимаю плечами. — Боюсь, только… что я не из их числа.
— Итак, ты работаешь в книжном магазине. — Это скорее утверждение, чем вопрос. — И читаешь книги о путешествиях.
Я смотрю на него и пытаюсь придумать ответ. Я невероятно смущена тем, что оказалась самым бедным учеником в этой школе для богатых, но ему это знать ни к чему.
— Так и есть. А ты, я вижу, много путешествуешь.
— Я? — Он смотрит на стол. — Да. Можно сказать и так… — Он умолкает, пытаясь сдержать улыбку.
— Я люблю путешествовать, — говорит Беннетт. Должно быть, выражение лица выдает смущение, потому что он тут же становится серьезным и поясняет. — Да. Я много путешествую… Всегда, когда есть возможность.
— Везет тебе. — Это прозвучало как-то резко, поэтому мне тут же захотелось забрать свои слова назад. — Извини. Я, наверное, показалась тебе грубой. Я не хотела.
— Нет.
Он же не виноват в том, что я практически никуда не выезжала за пределы штата.
— Ты не была грубой.
— Думаю, тот, кто хочет путешествовать, найдет способ это сделать. Просто нужно подойти к этому творчески.
Внезапно появляется сеньор Арготта и оказывается в пределах слышимости, тогда Беннетт снова переключается на испанский. Он смотрит мне прямо в глаза и говорит:
— Знаешь, есть такое выражение «La vida es una aventura atrevida o no es nada»
(исп. – Жизнь – это либо дерзкое приключение, либо ничто)
.
Затем смотрит украдкой и задумывается.
— Не помню, чьи это слова.
Я еле заметно улыбаюсь.
— Что? — Беннетт улыбается вместе со мной, хотя и озадачен, что же меня так развеселило.
— Хелен Келлер, — шепчу я, вспомнив плакат, провисевший целый год в кабинете английского у мисс Уотерс, когда я училась в седьмом классе, на нем была изображена белая парусная лодка, борющаяся с течением, внизу была цитата «Жизнь – это либо дерзкое приключение, либо ничто».
— И скорее всего она сказала это не на испанском.
Я стараюсь сдержать улыбку, но не получается.
— Нет, скорее всего, нет.
Мы оба широко улыбаемся и продолжаем смотреть друг на друга, но мне приходится разорвать эту связь – смотрю наверх, нужно убедиться, что Арготта не слышит, как мы разговариваем на английском. Но он прохаживается по классу, склоняется над одной из групп, чтобы помочь им с переводом. Когда я снова поворачиваюсь к Беннетту, то обнаруживаю, что он все это время не отрывал от меня глаз.
— Знаешь, не важно, на каком языке эта фраза, — говорю я, — но я с ней согласна. Что касается меня, то я согласна, если в моей жизни будет как можно больше путешествий и как можно меньше ничего.
Вдруг улыбка исчезает с его лица, и он смотрит на меня уже серьезно. Такое ощущение, что он хочет сказать мне что-то очень важное, но вместо этого лишь плотнее сжимает губы. Я все еще смотрю на него в ожидании, но в итоге понимаю, что он твердо решил промолчать.
— Ты что-то хотел мне сказать? — не выдерживаю я.
Он слегка улыбается.
— В общем-то да…
Но тут звенит звонок.
— Не важно, — говорит он, поднимается и направляется к выходу. — Увидимся позже, ладно?
Наблюдаю, как он идет по классу и выходит в коридор. Взгляд возвращается к парте, и я вижу, что карандаш так и остался лежать в углублении, куда его положил Беннетт. Скручиваю волосы, одной рукой придерживая их, а другой - закрепляю на месте при помощи карандаша.
◄►◄►◄►
Увидимся позже. Так он сказал три дня назад. Увидимся позже. Но позже я его так и не увидела. Его не было в столовой, я не наткнулась на него в Пончике, и в толпе учеников его также не было.
Он был на уроке испанского и в среду, и в пятницу – и оба раза, я уверена, он постоянно поглядывал на дверь в ожидании меня, но как только я входила в класс, он тут же переводил взгляд, уставившись в стол. Его лицо больше не сияло, когда он видел меня, он больше не улыбался своим мыслям, пока чертил что-то в тетради – оба раза он даже не взглянул на меня, когда я занимала свое место. Каждый раз я собиралась вернуть ему карандаш, но он тут же выскакивал из класса, стоило только прозвенеть звонку. Словно нашего с ним разговора никогда и не было.
Шторм, начавшийся еще утром в субботу, не позволяет выйти на пробежку, не дает спать всю ночь и вообще не выпускает из дома почти до полудня. Я бреду в книжный магазин, словно во сне. И как только умудрилась ничего не сломать себе по пути? В кофейне на углу решаю вознаградить себя чашкой латте. Но даже после этой остановки у меня есть еще пятнадцать минут до смены, так что я решаю забежать в музыкальный магазин.