На земле и на небе

В тот же вечер он познакомился в баре с яркой блондинкой с длинными, как у русалки, волосами. Но красотка оказалась и холодной, как русалка. Скинув с себя одежду, она распростерлась на широком супружеском ложе, не мигая уставившись в потолок. Тело ее оставалось безучастным к его ласкам. Он пытался разбудить в ней чувство, страстно целуя ее напомаженные губы и теребя соски. Но девица ни на мгновение не забылась. И даже когда он дотронулся языком до самого чувствительного и сокровенного, она только лишь слегка вздрогнула. Утром «русалка» ушла, бросив на прощание одно только слово: «слабак», которое запульсировало в его висках как приговор. В ту ночь он впервые потерпел фиаско.
Ему надо было срочно реабилитироваться. На этот раз ему нужны были гарантии. И вечером следующего дня он снял проститутку. Профессионалка хотя и была недорогой (только начинала свою карьеру на улице), но обладала всеми видимыми достоинствами: чувственным ртом, густыми вьющимися волосами и большой, упругой грудью. Особенно поразили ее крутые бедра, обтянутые черными кожаными шортами. Шорты были настолько коротки, что открывали половину ягодиц. Но дотронуться до себя она ему не позволила, отстранив даже руки.
— Я сама, — коротко бросила она писклявым голосом, который так не вязался с ее внешностью «секс-бомбы», а потому неприятно поразил его. Но глаза ее завораживали, а губы манили своей многообещающей влажностью. Он вдруг размяк, смутился и потерял всякую решительность. Она же делала все профессионально быстро и профессионально бесстрастно. Не успел он опомниться, как, промокнув губы салфеткой, она встала с колен и протянула руку — «гонорар».
Он суетливо застегнул брюки, достал две сложенные вдвое купюры и с большим облегчением закрыл за ней дверь. Удовольствие было сомнительным, да и денег было жалко.
Потом Роман вспомнил о своей недавней любовнице, фельдшерице, и невольно вздохнул. И этот эпизод его жизни оказался в прошлом.
— Все, это был последний раз, — как-то объявила она, лежа в смятой постели после их любовной битвы.
Роман привстал на локте и шутливо спросил:
— Это что, ультиматум или тайм-аут? — и потянулся к ее необъятной обнаженной груди.
Она молчаливо отстранила его руку:
— Хватит в игры играть, я замуж выхожу.
— Что?! — Он был неприятно удивлен. — Ты — замуж?
Женщина поднялась с кровати и накинула старый, потертый фланелевый халат.
Роман невольно поморщился: в таком же халате выходила к нему жена, когда лежала в роддоме. Он еще тогда подумал, что этот фасон, наверное, специально придумали, чтобы мужья не испытывали никакого влечения при виде своих жен.
Он еще раз переспросил, сам не веря в серьезность услышанного:
— И за кого ты собралась?
— Да тут один вдовец посватался…
Роману неинтересно было слушать описание ее будущего мужа, и он перебил ее:
— Но это же не помешает нам встречаться?
Женщина вновь опустилась на кровать рядом с ним и, перебирая его чуть влажные от недавних бурных любовных игр волосы, тихо сказала:
— Уезжаю я, Ромашка. — Она вздохнула, и тяжелая слеза скатилась по начинающей увядать щеке. — А тебе надо вернуться в семью. Не дело это — девчонку с малолеткой бросать. Постель постелью, а семья семьею.
После того разговора они больше не встречались, а неделю назад к ним в часть прислали нового фельдшера, молодого юнца-недоростка, у которого усы только пробивались легким пушком.
Холостая жизнь оказалась не столь романтичной и привлекательной, как это представлялось ему сначала. Роман был уязвлен и попытался еще раз сделать вылазку. В этот раз оказалось еще хуже: он так набрался, что, когда утром открыл глаза и заметил рядом с собой бритый затылок, его прошиб холодный пот. Он силился что-либо вспомнить, но виски разламывались от боли, а к горлу подкатила тошнота. Он выскочил в туалет. Выпростав мерзко пахнущее содержимое желудка, он прополоскал рот и подставил свое мучающееся похмельем тело под струю холодной воды. Стало немного легче, но воспоминания не возвращались. «Где я этого мальца подцепил? Неужели на пацанов меня потянуло?» Он силился найти ответы на свои вопросы, роясь в остатках памяти, но опять и опять натыкался на глухую стену забытья.
Вдруг без стука ворвалось бритоголовое существо, быстро спустило белые трусики, присело на сиденье унитаза, и тугая струйка с шумом застучала о стенки унитаза.
У Романа отлегло от сердца. Все же — девушка, значит, с ориентацией пока полный порядок. Но при взгляде на ее тонкую шею и бритый затылок его опять охватило волнение. Сколько этой малолетке? Уж не под статью ли он влетел?
— Ух ты! Думала, что описаюсь. — Хриплый голос вывел Романа из состояния ступора.
Он вышел из ванной, обернув вокруг бедер полотенце. Девушка вышла вслед за ним, подтягивая трусики и поеживаясь.
— Опохмелиться есть?
Он со страхом взглянул ей в лицо и с облегчением заметил небольшие гусиные лапки морщинок под глазами. Не прикрывая рта, она зевнула, выставив напоказ желтые зубы с темными проемами в глубине. Роман даже вздрогнул от омерзения, представив, что вчера, возможно, он целовал этот щербатый рот.
Женщина прошла на кухню, открыла холодильник и в раздражении захлопнула дверцу:
— Слышь, сбегай, как там тебя?
Она не знала его имени и, судя по всему, тоже мало что помнила из событий вчерашней ночи.
Роман опустился на кровать.
— Дорогуша, давай сваливай, — устало произнес он.
Смерив его презрительным взглядом, женщина выругалась, натянула на себя драные джинсы и вытянутый до колен свитер. Когда щелкнул замок, Роман с облегчением вздохнул.
Больше никаких попыток найти себе компаньонку для сексуальных развлечений он не предпринимал.
Как-то ночью он лежал один на их жестком супружеском ложе, и к нему пришли воспоминания первой недели знакомства с Катей. Он вспомнил, как его манил ее алый, пылающий рот, как остро реагировала она на малейшее прикосновение к ее нежной груди, как доверчиво и немного застенчиво она позволяла ему ласкать себя. И как впервые в порыве страсти она коснулась губами его горячей плоти. «Вернуть, вернуть, — часто застучало его сердце. — Еще все можно вернуть. Мы молоды и любим друг друга», — убеждал он сам себя.
На несколько дней он взял в свое распоряжение трех солдат, и вскоре их квартира сияла чистотой и пахла свежим клеем и краской. Он узнал от Шуры, что Слава привезет Катерину с дочкой в воскресенье, и, готовясь к встрече, купил три белые розы и торт.
— Я чайник поставил. Садись, будем есть торт, — пригласил Роман.
Катя внезапно почувствовала себя маленькой и очень одинокой. Пустота в душе и усталость в теле. Она опустилась на табурет. Она не знала, что сказать и как реагировать на внезапное появление Романа.
— Катюшка, хватит дуться. — Роман подошел к ней и ласково погладил ее по голове.
Она вновь сжалась, как будто напряжением мышц могла оградить себя от неприятных прикосновений.
Он сел напротив, взял ее маленькие руки в свои и прижался к ним губами, стараясь поймать ее взгляд. Их глаза встретились. В блестящих темным янтарем глазах мужа Катя прочла мольбу о пощаде. Роман своим мизинцем зацепил ее мизинец и, стараясь выглядеть веселым, произнес:
— Мирись, мирись, мирись и больше не дерись, а если будешь драться, я буду кусаться.
Так приговаривала Ксюшка, когда, набедокурив, старалась загладить свою вину.
Катя улыбнулась своим мыслям. Роман принял ее улыбку за согласие. Он резко встал, притянул ее к себе и жадным ртом приник к ее губам. Его дрожащие руки стали срывать с нее одежду, словно не замечая ее сопротивления. Он легко подхватил ее на руки и отнес на кровать. Катерина закрыла глаза и предоставила свое тело мужу. Она ничего не хотела, но ее тело думало иначе.
Роман, казалось, вновь открыл для себя радость супружества. Он не задерживался на работе, дарил жене подарки, подолгу гулял с дочкой, которая всегда встречала его с радостью. Ночью из заботливого отца и мужа превращался в страстного любовника. Но Катя, принимая его заботу и любовь, испытывала странное чувство: словно все это происходило не с ней, ощущала себя зрителем, сидящим в первом ряду партера. В театре расстояние всего в несколько метров разделяет два мира: иллюзорный и настоящий. Иллюзия красива, ярка, подчас изящна, игра непринужденна, и живой зал напряженно застывает в ожидании кульминации. Вот и она, казалось, застыла в ожидании, смутно понимая, что именно это ожидание и мешает ей наслаждаться сегодняшними радостями. Она знала, что их безмятежное нынче супружество зиждется на очень хрупком фундаменте, который уже дал трещину. И сколько бы они ни прилагали сил, их семья может в один миг разрушиться от малейшего толчка — слишком слабой и ненадежной была основа. И прежде всего она сама была повинна в этом. В ее сердце была лишь пустота, любовь ушла.