Рука
Часу в одиннадцатом вечера все заснули: Александр Маленький за столом, Яша Мугер с Робинзоном Папавой по своим местам, Вера с Бидоном на дальней, свободной койке, а Ваня Сорокин почему-то примостился на коврике у двери. Напоследок Яша спросил, уже обретаясь в состоянии полусна:
- Вер, а Вер! Когда руку отрезают, то девают ее куда?
- Собакам отдают на съеденье, - заплетающимся языком отвечала медицинская сестра Вера, - куда ж еще...
- Нет, я серьезно.
- Если серьезно, то плавает твоя рука в чане с формалином, студенты по ней потом будут анатомию изучать...
На дворе сильно похолодало, и вдруг за окном запорхал снежок; при полном безветрии снежинки были похожи на задумчивых мотыльков, то и дело повисающих в воздухе и точно прикидывающих, в каком направлении двигаться предпочтительней, веселей. Палата спала так крепко, что никто не слышал, как за стеной дико визжала онкологическая больная, как нагрянул наряд милиции и арестовал пьяного Стрункина, который в знак протеста безобразно матерился и бил посуду, как пришли маляры, собрали пустые бутылки и унесли.
Яша Мугер проснулся посреди ночи, что обыкновенно с ним случалось после обильной пьянки. На душе было тоскливо, муторно, не по-доброму предчувственно, - словом, нехорошо. Яша смотрел в окно, бледно светящееся во мраке, и спрашивал себя, отчего бы это у него на душе было так нарочито нехорошо... Мало-помалу он пришел к заключению, что причиной всему рука; донельзя, до слез было жалко ампутированной конечности, кровной ткани, по глупой случайности отторгнутой от родимого целого и плавающей теперь в одиночестве, в формалине, в кромешной тьме. Такое было ощущение, словно вместе с рукой у него отняли часть его суверенной личности, либо одно из чувств, вроде обоняния, без которого, конечно, жить можно, но это уже не то; Яше припомнилось, что точно такая же тоска на него свалилась в тот год, когда жена Вера Марковна ушла к зубному технику Альпенштоку.
Вдруг Александр Маленький резко, одним движением сел, как заводной болванчик, пристально посмотрел на спящих в обнимку Бидона с Верой, сказал:
- Это еще что за промискуитет!.. - и рухнул на столешницу, словно внезапно умер.
Яков еще полежал немного, глядя в бледно светящееся окно, потом поднялся, сунул ноги в тапочки, перешагнул через храпящего Ваню Сорокина и вышел в едва освещенный одной лампочкой коридор. Пройдя коридор, он спустился по лестнице на первый этаж, а затем в подвал, где начинался тоннель, соединявший клинику с учебными корпусами; тут было сумрачно, сыро и тихо по-особому, как-то по-кладбищенски, только слышался звук капели, которой сочились перепутавшиеся трубы, похожие на кишки. Яша уверенно шел вперед, как если бы его вел за собой невидимый проводник, бегло оглядывался по сторонам и вскоре, точно, увидел массивную дверь анатомического театра. Видимо, тут работала ночная смена прозекторов, которые отлучились перекусить, ибо створки двери были открыты настежь, а в помещении театра не было ни души. Яша сторожко шагнул через порог, увидев у дальней стены металлические столы, накрытые простынями, испуганно взял налево и как раз оказался в чулане, уставленном пластиковыми баками, похожими на мусорные контейнеры старого образца. На одном из баков было цинично написано коричневой краской "руки"; Яша двумя пальцами приоткрыл крышку и сразу увидел родную длань с малиновым пятном возле локтя, глубоким порезом предплечья, запечатлевшимся в шраме неестественно белого цвета, как будто кто тут мелком прошелся, с армейской татуировкой в виде литеры "я" с крыльями по бокам и сломанным ногтем на среднем пальце. Не долго раздумывая, он выудил свою руку из бака, хотя это нисколько не входило в его намерения, а требовалось только повидаться с отторгнутой плотью, по которой изнылась отравленная душа, и, прихватив ее щепотью, как прихватывают рыбу, купленную на базаре, осторожно понес наверх. Вернувшись в палату, Яков положил свою руку в пакет, который Бидон использовал под гостинцы, пакет спрятал в тумбочку, тумбочку запер на миниатюрный замок, а ключ положил в носок. Зачем он выкрал руку из анатомического театра, этого Яков не мог понять.
7
Наутро отравленники выписывались из больницы. Яше Мугеру претила перспектива остаться одному в девятиместной палате, и он порешил бежать. Медицинская сестра Вера самочинно оформила все бумаги, похмелила на прощанье разведенным спиртом, и около полудня Яша Мугер уже ехал домой в 4-м трамвае, прижимая к груди пластиковую сумку, от которой разило формалином на весь вагон. Спирт сделал свое дело, и дорогой Яков переживал неординарные чувства по отношению к своей длани: с одной стороны, это была тоска по значительному куску собственной плоти, которому впредь суждено какое-то отдельное бытование, тоска, впрочем, немучительная, окрашенная пастельно; с другой стороны, он испытывал легкую жуть перед мертвой тканью самого родного происхождения, которая являла собой как бы модель кончины всего его существа, вроде бы бесконечно отдаленной во времени и в пространстве; в-третьих, его посетило такое чувство, вернее, соображение, - в мертвой плоти на самом деле нет ничего ужасного, мясо и мясо, вроде куска говядины по тысяче целковых за килограмм; наконец, показалось немного странным, что собственную руку можно хоть щипцами терзать - и нисколько не будет больно. Уже подъезжая к дому, Яков отвлекся от этих мыслей и напомнил себе о том, что на ближайший понедельник, на три часа дня в доме N_17 по улице Брута назначена первая встреча банды.
Жил Яша Мугер в двухэтажном бараке, в большой коммунальной квартире, в десятиметровой комнате возле кухни. Войдя к себе, он первым делом спрятал в холодильник пакет с рукой, потом включил телевизор, уселся перед ним в кресло и задремал. Снились ему похороны Бидона; будто бы полгорода вышло проводить тело в последний путь, остановились трамваи, автомобили салютовали процессии тревожными, продолжительными гудками, сразу за гробом шли одетые в траур вдовы, а впереди гроба шествовал милиционер Селиверстов, державший в руках алую подушку с медалью "За спасение утопающих", которой Бидон был якобы награжден в 1963 году, еще будучи агентом "Заготзерна". Проснувшись, Яша спросил себя, что бы мог означать сей сон, и вдруг его осенило: ампутированную руку нужно предать земле. Тогда он принес из кухни дощатый ящик из-под картошки, раскурочил его на доски и примерно за час сколотил форменный гробик, который еще и обил изнутри голубым сатином. Затем он вытащил из холодильника пластиковую сумку, достал из нее руку, уже скукожившуюся до такой степени, что она напоминала лапу какой-то огромной птицы, аккуратно уложил ее в гробик и приколотил крышку двумя гвоздями.