Олимпиец

– Ты не ошибся? – спросила она наигранно бодро. – Ты ведь часто ошибаешься… так ведь?
– Я не ошибся. У меня есть подозрение, что бомба очень мощная. И спастись… тем, кто попадет под удар, не удастся. Не исключено, что наша планета вообще исчезнет. Или так пострадает, что на ней прекратится жизнь.
– Но ведь этот катер не так велик.
– Дело не в размере. Принцип устройства – вот что главное.
У Лери мелькнула надежда, слабая, тусклая надежда:
– Скажи, что ты это выдумал, чтобы меня напугать.
Вид у Друза в этот момент был самый нелепый. Он шевельнул губами.
Лери внезапно успокоилась, во всяком случае внешне, и спросила тихим севшим голосом:
– Так почему ты решил, что это хронобомба, к тому же такая мощная?
– Когда-то в Норике лет сорок велись работы по созданию подобного оружия, но после двух-трех испытаний на астероидах отказались от этой затеи – риск был очень велик. Я понял, что нам подсунули, когда догадался установить, из чего сделан прочный корпус катера. Это сплав G-7, который специально создали для экспериментальных образцов. Сплав этот используют в технополисе. Но не при строительстве кораблей. Тогда я просканировал катер, убрал на вирт-модели все перегородки и получил схему хронобомбы. Три контура. Три спирали времени, усиливающие друг друга. Кто видел их хоть раз, узнает сразу. Они так же узнаваемы, как модель атома или схема Солнечной системы.
– Когда она сработает?
– Я же сказал: не знаю. Может быть, через три месяца. Может быть, завтра.
– Что будет с Лацием?
– Тоже сказать не могу.
– Но зачем понадобился пилот? Для маскировки?
– Наверное. Чтобы мы приняли корабль как родной и ничего не заподозрили.
– То есть корабль взорвется, когда окажется на Лации?
– Нет, не то. Он может взорваться и в космосе. Я не знаю всех параметров…
– Но это же наш, лацийский, корабль!
– Нет, дорогая, это копия нашего корабля. Как пилот – копия нашего легионера. Внутрь встроена адская начинка. Если это чужие… извини, безумная версия… но, если это чужие, возможно, они просто скопировали найденный корабль и вставили туда бомбу.
– Зачем?
– Что-то вроде мины на дороге цивилизаций. Кто нашел, тому не повезло.
Лери задумалась. Несколько минут они сидели молча.
– Пояс шахида, – сказала она тихо.
– Что?
– На Старой Земле когда-то люди взрывали друг друга, привязывая к телу пояса со взрывчаткой. Примерно так взорвал себя один нер во время войны за Дубль-Марс. Я помню об этом памятью деда. Теперь этот пояс привязан к нашей планете.
– Через полчаса мы возвращаемся на Лаций. На вилле у Манлия Торквата совещание. Будет консул. Я должен лететь. Уже связался с Марком.
– Ты хоть знаешь, что нам делать с этим подарочком чужих?
– Понятия не имею.
– Его нельзя куда-нибудь отправить? – с надеждой в голосе спросила Лери.
– Нет.
– Почему?
– Долго объяснять… – Он запнулся, набрал побольше воздуха и выпалил: – Лери, ты должна улететь. Ты и наш малыш. До утра есть время – никто не знает о результате сканирования, нет паники, и есть свободные места на стартующем утром звездном лайнере. Через неделю ты окажешься на Островах Блаженных.
– Друз, по-моему, ты забыл, что мы – патриции. Мы не можем сбежать, как шайка жуликов, воспользовавшись инсайдеровской информацией.
– Я остаюсь! – гордо объявил Друз. – И вообще, я мог бы тебе ничего не говорить…
– Во-первых, я не кусок мяса, который можно загрузить на корабль, я имею право принять решение сама, – напомнила мужу Лери. – Во-вторых, я знаю про взрыв планетоида. Твое предложение уехать лишь подтверждает гипотезу, что наш случай из той же серии. В-третьих… – Ее глаза сверкнули мрачным огнем. И Друз не мог сказать, что в них – решимость, ненависть или презрение. Или все вместе. – Даже если будет решение об эвакуации детей, и Лу покинет планету, я останусь.
– Ты хочешь поставить нашего сына в общую очередь? – изумился Друз.
– Лаций – одна семья.
– Это старые байки, Лери! – отмахнулся Друз. – Вот увидишь, как только объявят об этой дурацкой бомбе, все кинутся к кораблям, помчатся наперегонки, позабыв, кто патриций, а кто плебей.
– Не говори ничего больше!
– Но…
– Ни слова!
– Совещание только вечером! – сделал последнюю попытку настоять на своем Друз. – Тебе совершенно необязательно туда ехать. На космодроме пересядешь на звездный лайнер. Лери, я сойду с ума, если ты останешься. – Он сжал ее руки с такой силой, что она вскрикнула. – Что мне сделать, чтобы ты мне поверила? А?
– Консул в ближайшее время все узнает. Подобное бегство – позор.
– И что? Вы останетесь жить. Подлость ради спасения ребенка – не подлость.
– Прекратим этот разговор. Я не сбегу. Да, кстати, милый… – ее голос сделался ледяным. – Надеюсь, ты не забронировал для нас места на этом звездном лайнере? Только не лги, дорогой.
– Забронировал, – выдохнул Друз.
– У тебя есть пять минут, чтобы отказаться. – Она высвободила руки из его ладоней. – И будем считать, что этого разговора никогда не было.
 
Глава 4
Катер на орбите
Никто так и не смог установить, почему первое поколение колонистов Лация обзавелось генетической памятью, а для всех остальных, прибывших на планету спустя несколько лет, этот дар оказался недоступен. Возможно, именно это преимущество первых поселенцев породило в чьей-то голове желание сравнить себя с патрициями Древнего Рима. Дальше – больше. Возникла Республика, а вместе с нею – народное собрание и сенат. Город тоже основали на реке, названной Тибром, и столица получила название Новый Рим. Поначалу это походило на игру, все эти тоги, титулатура, латинские термины, базилики и термы, привезенные со Старой Земли саженцы кипарисов и оливковых деревьев. Но проходили годы, и затеянная поселенцами игра стала неотъемлемой частью жизни. Колонисты других миров не отставали. На Китеже возникла Россия девятнадцатого века, на Колеснице Фаэтона – наполеоновская Франция. Планета Цинн стала моделью Древнего Китая, японская планета Ямато следовала пути бусидо. А потом появились теоретики реконструкции истории, обосновали необходимость процесса. То, что первые колонисты делали порой в шутку, дурачась, их потомки возвели в ранг неприкасаемой святыни. Земляне не могут жить без прошлого, оно часть их жизни, лишь оно дает ни с чем не сравнимое чувство многомирья, без которого человек ощущает свою ущербность. Как флоре и фауне необходимо видовое разнообразие, так человечеству нужны различные культуры, непохожие цивилизации и многочисленные языки.
Будущее, которое стремится в прошлое. Что это? Дань традициям или страх перемен? Подобные вопросы задавали, но ответов не находили. «Сделав шаг вперед, хочется тут же вернуться назад» – этот тезис стал девизом реконструкторов. Это можно было бы счесть просто внешней формой, данью традициям, искупительной жертвой на алтарь истории: не думайте, мы все те же, несмотря на то что замкнули нуль-порталы в кольцо и построили Звездный экспресс, оборудовали дальнюю связь, размножаемся в основном в пробирках и выращиваем клонов. Просто старые истины отныне подаются в новой упаковке.
Но была одна особенность в этой игре, которую нельзя было назвать капризом или выдумкой: это генетическая память патрициев. Способность одних и неспособность других проводила черту, которую нельзя было игнорировать и назвать условной. Если ты патриций, то твоя жизнь так сильно отличается от жизни других людей, что начинаешь думать невольно: стоят ли все эти запреты странного дара, которым наградили тебя предки? Помня в подробностях все, что совершили предыдущие поколения за минувшие десятки и сотни лет, невольно копируешь чужое прошлое. Обычаи отцов – не просто след на твоей жизни, а выжженное неуничтожимое тавро. Консерватизм в поведении неизбежен, возможность любых перемен и реформ воспринимается почти как трагедия. Для всех прочих патриции на одно лицо – не по внешности, но по характеру. Их называют стародумами и тугодумами, высмеивают их обычай прислушиваться к голосу предков. Но плебеи могут смеяться сколько угодно – генетическая память дает патрициям неоспоримые преимущества. Одно время даже возникла теория, что на Лации родилась новая раса. Но теорию эту очень быстро отвергли и постарались забыть: патриции оказались достаточно умны, чтобы понять – немногочисленная группа слишком уязвима, чтобы объявить войну за выживание плебеям.