Тихие дни в Перемешках

Те-ле-ман!
А... что?
Что случилось? Ты страшно побледнел.
Что-то... мне нехорошо.
У тебя температура?
Не знаю.
Да, ты горячий.
И чувствую жар.
Хочешь, я приготовлю обед?
Пожалуй.
Хорошо.
Я пойду прилягу. 
Давай.
Папа!
Тише, Бертольд! Папа думает о театре. 
Но, папа!
У тебя что-то важное? 
Да.
Ну ладно, выкладывай. 
Угадай, кем я стану? 
В смысле — когда вырастешь?
Ага.
Ну не знаю... 
А ты угадай!
Это связано с транспортом? 
Вот и нет. Я буду адвокатом. Или большим начальником в муниципалитете Осло. 
Ого. Ты только что говорил с мамой? 
Ага. И как тебе?
И то и другое звучит отлично. Хорошее дело. 
А ты думаешь, я справлюсь? 
Как сказать. Я первый буду страшно рад, если ты выбьешься в большие люди, но, честно говоря, боюсь, тебе помешает твоя расхлябанность. 
А кем же я стану, по-твоему? 
Ты правда хочешь правды? 
Да.
Подозреваю, что в этой системе ты окажешься перекати-поле. 
Кто это такой?
Это такой бедолага, который никому не при­ходится ко двору, и поэтому его футболят из отдела в отдел, пока не доконают и не выпроводят на пенсию по недееспособности. Понятно? Мы с мамой, конечно, тебя поддержим. Можем писать за тебя жалобы-заявления и позволим жить с на­ми дольше, чем это принято. Что-нибудь да при­думаем.
Понятно.
И, пережив несколько лет отчаяния, ты, воз­можно, начнешь писать пьесы.
Думаешь?
Время покажет. Но я бы не исключал такого поворота событий.
Эй, слышишь? Там Бадер пришел.
И что?..
Спрашивает, не хочешь ли ты с ним пройтись.
Чего?
Это его слова. Он говорит, что поскольку обед закончился в слегка кислом тоне, то он предлагает тебе совместную прогулку, чтобы вы могли по­лучше познакомиться.
Что за прогулка?
Просто пройдетесь, ничего больше.
Скажи ему, что я его благодарю, но нет.
Я считаю, тебе правильнее согласиться.
Но я отказываюсь.
Я считаю, тебе правильнее согласиться.
Что он говорит?
Говорит, чтобы ты зашнуровал ботинки поту­же, и спрашивает, на какую гору ты хочешь идти.
Мне без разницы. Что он сказал?
Чтобы ты просто огляделся, тут горы со всех сторон, какая тебе понравится, на ту и пойдете.
Для меня они все одинаковые, как я буду вы­бирать? Что он опять сказал?
Он сказал, что эта гора называется Цугшпитце, та — Альпшпитце, а дальше Банк, Экбауер, Хаусберг и Кройцег.
А ты не можешь сказать, что я все-таки хочу остаться дома, поработать над пьесой и над моим списком раковых больных?
Нет.
Можешь спросить, знает ли Бадер кого-нибудь, больного раком?
Нет.
Все-таки переводчик из тебя никудышный.
Тут ты неправ.
Переводчик не имеет права выбирать, что он бу­дет переводить, а что нет. Он призван быть нейтраль­ным посредником и никак не влиять на ход истории.
Эту дискуссию мы отложим на потом.
Что он сказал?
Предлагает выбрать гору.
Хорошо же, черт его дери, пусть будет Альп­шпитце, она хотя бы пониже остальных. Что он опять говорит?
Что он предлагает туда подняться в кабинке, а спуститься пешком, но если тебе больше нра­вится наоборот, то можно и так.
Переться наверх? Ты в своем уме?
Тогда я скажу, что тебе нравится его идея.
Я и не сомневался, что ты скажешь именно так.
Удачной прогулки.
Большое спасибо.
Немецкий, немецкий, немецкий, немецкий, не­мецкий.
Бадер, я ни слова не понимаю из того, что вы говорите, то есть абсолютно ни-че-го, поэтому нам нет никакого смысла разговаривать. Мы не могли бы идти молча? Здесь очень красиво, это правда. Нет, на самом деле — фантастическая красота.
Немецкий, немецкий, немецкий, немецкий.
Может, вы заткнетесь, а?
Немецкий, немецкий, немецкий, немецкий, не­мецкий, немецкий, немецкий.
Ну что ты там лопочешь? О войне говоришь, да? Голову даю, что о войне.
Немецкий, немецкий, немецкий.
Ты имеешь в виду Первую мировую? Да, она была сущий кошмар... Тем более поразительно, что вы развязали Вторую мировую.
Немецкий, немецкий.
Вы были как одержимые. Не могли думать ни о чем, кроме войны, так ведь? Сколько ни воева­ли, все вам было мало.
Немецкий, немецкий, немецкий.
Да, вот и я говорю тоже.
Немецкий, немецкий, немецкий, немецкий.
Ну?! О, а вон и ларечек.
Немецкий, немецкий.
Ты спрашиваешь, купить ли мне мороженого. Да. Спасибо, это очень мило с твоей стороны.
Немецкий, немецкий, немецкий, немецкий, не­мецкий.
Бадер, не пойми меня превратно. Тебя я ни в чем не обвиняю, ты наверняка отличный парень. Давай уже оставим все эти войны в покое. Нина говорит, вы так и сделали, преодолели прошлое и двинулись вперед. Утверждает, что это достойно уважения. Очень может быть.
Немецкий, немецкий.
Пусть так, но сейчас мы не будем больше го­ворить об этом. Поговорим лучше о театре. Все- таки немецкий театр славится. Ты, я думаю, ни фига не понимаешь из того, что я говорю, да?
Немецкий, немецкий?
Да, немецкий театр, Deutscher Theater! 
Да!
Вспомним хотя бы Volksbuhne, он так называ­ется? В Берлине? А Фассбиндер? Он, конечно, де­лает фильмы, но кино — это тоже некоторым об­разом театр, до некоторого уровня, во всяком слу­чае, понимаешь?
Немецкий, немецкий, Фассбиндер?
Да, Бадер, и смотри — мы разговариваем, мы завязали контакт, а, черт побери?!
Прости меня, но мы ходим уже несколько ча­сов. Я хочу домой.
Немецкий, немецкий.
Тут нет какой-нибудь короткой дороги? Или, может, сядем на автобус?
Немецкий, немецкий, немецкий, немецкий, не­мецкий, немецкий, немецкий, немецкий, немецкий, немецкий.
Слушай, это звучит как-то тоскливо. Выше го­лову, Бадерманн!
Немецкий, немецкий, немецкий.
Так ты все о войне? А мне казалось, мы остави­ли ее в покое. Это у тебя репертуар такой бедный? Или ты просто любишь рассуждать о войне, хо­тя именно вы — такой вот деликатный момент — вышли из нее с чувством вины и позором.
Немецкий, немецкий.
Хорошо, если хочешь, поговорим о позоре.
Немецкий, немецкий, немецкий.
Нет, Бадер, это бессмыслица. Мы все равно ни­когда не договоримся. Давай-ка ты закроешь рот, и мы будем идти и молча думать каждый о своем.
Немецкий.
Отлично. Я, например, люблю думать о театре. И немного о Найджеле.
Найджела?
Да, Найджела.
Найджела! Да, да!!!
А то.
Немецкий, немецкий, немецкий!
Спокойно, парень! Не будь вульгарным. Найджела привлекает своими крупными формами, это правда, но за этим фасадом трепыхается одинокое раненое сердце, зажатое в тиски кознями старого жида, ой, сейчас же забудь, что я сказал «жида», мне не следовало так говорить, это к делу не отно­сится, а в этих широтах звучит совсем ужасно, сде­лай вид, что ты ничего не слышал. Но суть дела не меняется: Найджела утешает всех нас своей пи­щей, но кто утешит ее? Что? Ну что? Кто утешит Найджелу, Бадер?
Немецкий, немецкий, немецкий.
Ты не ответил на мой вопрос.
Немецкий, немецкий?
Можно ли тебе взять меня за руку? И не на­дейся!