Тихие дни в Перемешках

Как вы с Бадером погуляли? 
Неплохо.
Ты не хочешь говорить об этом? 
Говорить особо не о чем. Мы поднялись в ка­бинке. И спустились пешком. 
Вы разговаривали?
Он говорил, мне показалось, о войне. А я ста­рался поддержать разговор насколько мог. 
Вы смеялись? 
Нет, такого я не помню. 
Жалко.
Но он купил мне мороженое. 
Правда?
Большое такое мороженое. 
Здорово.
Под конец мы даже сдружились. Оказалось, у нас есть общие интересы. 
Какие?
Я не совсем уверен. По-моему, еда и готовка. Хотя это может оказаться чем-нибудь другим. 
Чем?
Я бы не хотел говорить. 
Не хотел говорить? 
Нет.
Нина!
Да? Что случилось?
У меня заработал рептильный мозг.
Что?
Рептильный мозг. 
Да?
Это было очень странно и казалось немного нереальным, но в то же время очень реальным, понимаешь, да? Почти как театр.
Угу.
Хочешь, расскажу подробнее?
Пожалуй.
Я сидел и думал о театре, как обычно, и да­же собирался записать что-то, достойное запи­сывания, когда уловил краем глаза некое дви­жение.
У-у.
И мозг в ту же секунду приказал выбросить в кровь какое-то сигнальное вещество, не знаю точ­но, как оно называлось, мне известны лишь адре­налин, серотонин или допамин, возможно, это од­но из них и было. Я вдруг почувствовал в спине и во лбу какое-то молниеносное возбуждение, теп­лый импульс, мускулы напряглись, и я понял, что еще секунда — и я взмахну рукой, левой, кажется, и впаду в панику.
Господи!
Знаешь, что это было? Что я видел?
Нет.
Это был тот ярлычок от чайного пакетика, там где надпись «Липтон», хотя в данном случае это был «Teekanne Liebesfrucht».
Ого.
Бумажный хвостик дергался туда-сюда вдоль стенки чашки, и мой рептильный мозг, видимо, принял его за ядовитого паука и приготовился убить. Это был вопрос жизни и смерти, пони­маешь?
Еще бы.
Решалось, кто кого — я его или он меня.
Как драматично.
Скажи, а? Театр в своем почти идеальном ви­де. Нина, мне нужно время, чтобы пережить это происшествие. Я пойду прогуляюсь, ладно?
Конечно.
Я хочу этажерку для цветов. 
Да?
С большим папоротником сверху.
Твой день рождения только что прошел.
Я все-таки решил сказать, чтобы ты в следую­щий раз знала, что мне дарить.
Хорошо.
Этажерка должна быть примерно вот такой вы­соты, и папоротник тоже приличного размера.
Поняла.
Я поставлю ее дома, справа от письменного стола. У окна.
С чего вдруг ты стал думать об этом?
Не знаю.
Перестань говорить «не знаю».
А если я не знаю?
Знаешь отлично, это просто способ оборвать разговор и снова уйти в себя.
Понял.
Так почему ты стал думать об этажерке?
Я видел сотни фотографий людей театра на фоне этажерки. Актеров, режиссеров, драматургов. У каждого из них есть этажерка. Даже у Дарвина была.
Дарвина? 
Да.
Разве он увлекался театром?
Это как посмотреть. Теория эволюции — неко­торым образом тоже театр.
А некоторым образом — ничуть нет.
Ну, это зависит от широты мышления.
Ты серьезно думаешь, что этажерка, папорот­ник и театральное устройство мышления как-то связаны?
Одно предполагает другое.
То есть папоротник с этажеркой не существу­ют без театрального мышления?
И наоборот.
Наоборот тоже?
Так оно устроено. Вдруг взаимосвязь этого стала мне совершенно очевидна. Представляешь, раньше я ее не видел! Идиот.
Но это весьма радикальная мысль.
Возможно.
Ты радикал?
Возможно и это, но ждать до следующего дня рождения я не могу.
Не можешь?
Каждую минуту в моей голове гибнут впустую мысли, пригодные для пьесы.
С этим ты вряд ли можешь жить.
Не могу. Я рад, что ты меня понимаешь. Ты не будешь против, если я куплю этажерку и папорот­ник из своих денег?
Да нет.
Думаешь, это можно найти в Перемешках?
Я не знаю никаких Перемешек.
Телеман! 
У?
Ты разговариваешь во сне. 
Что?
И мешаешь мне спать. 
Я разговаривал? 
Да.
И что говорил? 
А сам как думаешь? Я никак не думаю. Не знаю. 
Перестань говорить, что ты не знаешь. 
Я правда не знаю, что я говорил во сне. Пото­му что в это время спал.
Ты говорил о другой женщине.
Правда?
Да.
О какой?
Ты не сказал. Но ты должен был ее спасти. Ты сказал, что должен ее спасти. 
Я так сказал? 
Да.
Так это была... ты. 
Нет, не я.
Слушай, наверно, мне лучше знать, что мне снилось.
Ты меня спасал?
Да. Тебя кто-то захватил в плен.
Кто?
Немцы.
Какие немцы?
Думаю, театральные. Мне они не понравились. А потом схватили тебя. А я тебя спас.
Ого. Да ты герой.
А ты как думала.
Еще поспим несколько часиков?
Давай.
Но Телеману не спится. Он чувствует, что едва не прокололся. Так дальше жить нельзя. Попро­бовать предложить Нине разъехаться по разным спальням? Но к этому надо тщательно пригото­виться, чтобы не вызвать ненароком обиды. При­дется свалить все на театр, сказать, что идеи при­ходят и днем и ночью и надо включать свет, что­бы что-то записать, уж не говоря о том, чтобы вслух побеседовать с самим собой или посмеять­ся, а иной раз и поплакать, невзирая на время суток. А ему не хочется никого беспокоить. Это не в его характере — мешать людям. Не Нине это рассказывать. Она-то знает, сколько лет он помо­гал другим драматургам. Бывало, и переписывал все за них. Вечно оставаясь в тени. Но теперь — хватит. Он их всех сделает. Они думают, их писа­нина — это театр. Ёшкин кот. Вот то, что он на­пишет!..
Телеман сжимает кулаки и, вскинув руки над головой, принимается лупить воздух. Он делает несколько выпадов, приговаривая «АХ!», а потом: «ТЕАТР». И он говорит: «АХ! ТЕАТР!» И гово­рит: «Черт! Ёшкин кот! ТЕАТР! АХ!»
Что ты делаешь?
Ничего.
Ты боксируешь с воздухом?
Уже нет.
Но боксировал?
Да.
Это не должно меня насторожить? 
Думаю, нет. 
Ты в порядке? 
Более или менее.
А что ты говорил, когда боксировал? 
Ничего.
Не говори «ничего». Я же слышала.
Ничего серьезного.
А если серьезно?
Я говорил: театр.
Театр?
Да.
Ты действительно помешан на театре, Телеман. 
Да.
Ты любишь театр. 
Да.
Когда ты начнешь писать? 
Скоро.
Слушай, я вот о чем думаю. 
Да?
Что-то мы давно с тобой не занимались любовью.
Разве?
Да.
У-у.
Чтобы этот отпуск мог считаться удачным, на­до бы нам было этим заняться уже не один раз. 
Ты не считаешь отпуск удачным? 
Ну, не то чтобы. 
Но не по-настоящему хорошим? 
Нет.
А сколько раз нам надо было бы уже этим заняться? 
Дюжину.
Ого. Двенадцать раз? 
Да, если честно.
По-моему, отпуск и так идет отлично. 
Я не спорю. Но чтобы все было совсем-совсем прекрасно, хорошо бы...
Не надо требовать от жизни нереального. 
По-моему, это вполне скромные запросы. 
Когда человек ждет слишком многого, он легко разочаровывается.
Я не жду слишком многого. 
Телеман, тебе надо научиться любить простые радости.
Переспать с тобой и есть простая радость.
Не болтай.
Тогда в другой раз?
Угу.