Тихие дни в Перемешках

Я была дурой, Телеман. 
Да.
Чудовищной дурой. 
Согласен. 
И Бадер дурак. 
Да, он глуп. 
Два дурака. 
Да.
Нельзя сказать, что вы сглупили немножко. 
Нет.
Вы вели себя как круглые дураки. 
Да. Поцелуй меня. 
С этим еще подождем. 
Хорошо.
Перемешки — идиотское место. 
Да.
В следующем году отпуск в Лондоне. 
Да.
А я — не дурак. 
Нет.
А ты — дура. 
Да.
Отлично. В таких вопросах важна ясность. 
Да.
Считаем, что с этим мы закончили. 
О, Телеман!
Но я надеюсь, ты понимаешь, что я вынужден буду припомнить тебе Бадера, если мы поссорим­ся, или я обижусь, или ты не разрешишь мне ду­мать о театре столько, сколько мне нужно.
Еще бы.
Я хочу иметь право угрожать тебе тем, что припомню Бадера, когда я почувствую, что обсто­ятельства того требуют.
Хорошо. Но не всю жизнь.
Один год?
Согласна.
Или чуть больше?
Посмотрим.
Хорошо. Тогда можешь получить поцелуй, ес­ли хочешь.
Спасибо, хочу. 
Вот!
Привет, папа!
Привет, дети! Рад вас видеть. Вперед домой? 
Да!
По последнему наци-мороженому? 
Ура!
Нина, ты будешь мороженое? 
С удовольствием? 
Вот такое нацистское эскимо? 
Да, спасибо.
Дети спят? 
Да.
Где мы?
Подъезжаем к Гамбургу. 
Разве он не сгорел дотла? 
Они отстроили его заново. 
Ого.
Что думаешь делать с лишним весом?
Ничего.
Ничего?
Ничего.
Я читала, что этот, как его зовут, муж Найджелы... 
Саатчи.
Что он похудел на двадцать пять килограммов. 
Хорошо.
Он ел одни яйца. Три на завтрак, три на обед и три на ужин. И так несколько месяцев. 
Болван.
Но чувствует себя теперь гораздо лучше. 
Еще бы.
Тебя это не интересует?
Нет, конечно. Напротив, я собираюсь обжирать­ся, обжираться, совершенно отпустить поводья и превратиться в жиртреста.
Мне кажется, тебе не стоит этого делать. 
Сам знаю.
Телеман, не делай так. 
Ты меня не узнаешь. 
Понятно.
Толстяки — это театр. 
Понятно.
Театр — это полнота.
Угу.
Телеман? 
Да?
Ты думаешь, мы кое-чему научились?
В Перемешках?
Да.
Нет.
Ничему?
Нет.
Жалко.
Вовсе нет.
А по-моему, жалко.
Я ненавижу людей, которые учатся на своих ошибках.
Ого! Тут некоторые лезут в бутылку, да? 
А также тех, кто понимает, признает и прини­мает все подряд. Мы такие, какие есть, и баста. Отсюда и взялся театр. 
Отсюда? 
Да.
Нина, ты — театр.
Я?
Да.
А ты?
И я тоже.
А Бадер?
В Бадере больше театра, чем в нас обоих, вмес­те взятых. 
Вот как.
Когда мы вернемся, я напишу обо всем этом и потребую вычесть отпуск из налогов. 
Правда?
Правда, черт побери. А на эти деньги я куплю тебе тонкий голубой свитер. 
Такой, как у Найджелы? 
Да. И еще корзинку клубники, возможно.
Где мы?
Подъезжаем к Килю. 
Разве его не разрушили? 
Они отстроили его заново. 
И его тоже? 
Да.
У меня нет слов от восхищения.
Кстати, спасибо за отпуск.
Тебе спасибо.
В целом он ведь удался?
Ну-у.
Горы... и...
Ну да.
Но знаешь что? 
Нет.
Спать с Бадером никакого удовольствия. 
Нет?
У-у.
Рад слышать.
Это было довольно противно. 
Хорошо.
Но я делала вид, что мне нравится.
Делала вид?
Да.
Черт возьми, Нина, это же театр! Именно это я называю театром! Поделом ему, старой скотине. 
Да.
Так ему и надо? 
Да.
Черт, Нина, а? Вот это — театр!