Тихие дни в Перемешках

Мне неприятна мысль, что ты что-то от меня скрываешь.
Я ничего не скрываю.
Ты наезжаешь людям на руки, а потом об этом ни слова. По-моему, это странно. Меня это тре­вожит.
Это было так ужасно, что я не мог думать об этом и вытеснил эпизод из памяти. Я не вспоми­нал об этом происшествии ни разу.
А теперь внезапно вспомнил? 
Да.
Почему?
Потому что ты попросила меня рассказать ис­торию, которой еще не слышала. Довольно труд­ная просьба, но я отнесся к ней серьезно, стал вспоминать — и вспомнил этот случай.
Он единственный или есть другие?
Что значит — другие?
Еще какие-то случаи, о которых ты умолчал.
Не думаю.
Не думаешь?
Нет.
Другие несчастные случаи, крупные, мелкие?
Нет.
Ты никого не убил?
Нет.
Хотя в этом ты не можешь быть уверен.
Не понял?
Раз тебя так ужаснуло, когда ты раздавил ру­ку велосипедисту, то что-нибудь гораздо отвра­тительнее, например убийство, ты бы и вовсе за­был.
Тут ты права.
Но у тебя ничего в мозгу сейчас не щелкнуло? Звоночек не зазвенел?
Нина, по-моему, ты хочешь довести все до аб­сурда.
А по-моему, было довольно странно с твоей стороны рассказать историю о покалеченном ве­лосипедисте при иностранцах, которых мы пригласили на семейный обед. Ты представляешь не только лично себя, Телеман, но также и меня и, по сути дела, свою страну. Теперь Бадеры навер­няка решат, что все норвежцы — с большим при­ветом.
Хорошо. В следующий раз я расскажу другую историю.
Если следующий раз будет.
Что ты имеешь в виду?
Не знаю.
Но что ты хочешь сказать?
Что я по твоей милости, Телеман, не знаю, на каком я свете. У меня нет уверенности, что ты отличаешь реальность от фантазий и что другие взрослые люди могут уловить в этом логику.
Я тебя не совсем понимаю.
Ты живешь в мире, где воспоминания слива­ются с фантазиями, но это не театр, Телеман, нет, это мы, ты, я, наши дети. Мы, например, пыта­лись пообщаться с некими людьми, но из-за тебя все превратилось непонятно во что, в сцену, и даже если в твоей голове все это как-то состро­ено, людям вокруг тебя об этом ничего не из­вестно.
Это серьезная проблема? 
Да.
Но так было. Велосипедист налетел на маши­ну, и я переехал его руку. 
Я понимаю.
И рука выглядела приплюснутой. 
О'кей, спокойной ночи. 
Спокойной ночи.
Что ты делаешь?
Готовлю завтрак.
Больше похоже на обед.
Нет, это завтрак.
Ты съешь обед на завтрак?
Нет, я позавтракаю.
Но завтрак смотрится как обед.
Нина, ты занудствуешь.
Что-о?
Тебе, конечно же, неприятны мои слова, хотя прошу обратить внимание, что я не повышал го­лоса и не был груб, но если бы посторонний че­ловек невольно подслушал наш разговор, я бы не удивился, сочти он тебя скучным и неинтересным человеком.
Ты называешь меня скучным человеком?
Мне совершенно не доставляет удовольствия оправдываться перед тобой. У нас отпуск. Ника­ких дел и планов. Я проснулся и некоторое вре­мя лежал, с удовольствием думая о театре, потом проголодался, встал и решил приготовить рыбное трио с пряной сальсой, потому что мне интересно испробовать этот рецепт. Время дня и вся эта ру­тина, что принято есть на завтрак, что не принято, меня не интересуют.
Тебя не шокирует, как Найджела на этом фото пихает себе в рот еду?
Нет.
То есть Найджелу ты скучной не находишь?
Не знаю.
Но как ты думаешь? 
Думаю, она нескучная. 
Я тоже нескучная. 
Нет.
Ты только что это говорил. 
Я сказал, что ты ужасно напоминаешь скучно­го человека.
Потому что я считаю странным есть обед на завтрак? 
Да.
А ты интересная личность? 
Этого я не говорил. 
Но, по-моему, ты так думаешь. 
Наверно, я более открыт. Меньше зажат услов­ностями. Возможно.
А я, возможно, не считаю отсутствие границ той целью, к которой надо стремиться. 
Возможно, и так. 
Вот именно. 
На том и порешим. 
Да.
Хочешь попробовать? 
Нет.
Попозже? 
Пожалуй. 
На обед? 
Например.
Ты знал, что на самом деле это два города?
Да?.. Нет.
Бадер сейчас рассказал.
Понятно.
Один был Гармиш, а второй — Партенкирхен.
Здорово.
А перед зимней Олимпиадой тридцать шесто­го года их слили вместе.
Я понял.
Хотя жители были против.
Понятно.
Но Гитлер так решил, и все.
Очень в его духе.
Туристы часто называют город просто Гармиш, но это нехорошо, потому что многие жители Пар- тенкирхена на это обижаются. Так, по крайней ме­ре, Бадер говорит.
А мы в какой части?
В Партенкирхене.
И Бадер тоже обижается на туристов?
Наверняка. Чуточку.
Ты его утешила?
Во всяком случае, я говорила с ним тепло и спо­койно.
Понятно. Пользуясь названием Малые Пере­мешки, мы ловко увиливаем от этой проблемы.
Знаешь, хватит. Давай ты уже оставишь в по­кое эти перемешки.
Ни за что.
Это затрагивает чувства жителей, с этим не шутят.
А я шучу.
А если немцы придумают идиотское название для Осло?
Милости просим. Еще немного, и придется мне сделать это самому. Это надо записать, кстати.
У тебя есть варианты?
Нет.
А ручка?
Нет.
Телеман! 
Да?
Ты знаешь, что каждой сигаретой ты укорачи­ваешь свою жизнь на одиннадцать минут?
Нет, этого я не знал.
Знай.
Понятно.
И что ты думаешь теперь, зная это?
Одиннадцать минут — не бог весть что.
Но если сложить все сигареты, выкуренные то­бой, получатся месяцы и годы.
Так нельзя считать.
Почему?
По твоим подсчетам, маленькая пачка тянет на сто десять минут. Столько идет длинный фильм или, например, средний спектакль у нас в Нацио­нальном театре в Малеровском зале. Существует масса фильмов и спектаклей, которые не стоит смотреть, так что если я начну пропускать поста­новки, которые легко можно не смотреть, а таких большинство, то выйдет так на так.
Ты серьезно?
Конечно.
Иногда я начинаю сомневаться, что у тебя го­лова в порядке.
В полном порядке. К тому же у меня тоже есть опасения на твой счет, но я их не озвучиваю. 
Да? 
Да.
Например? 
Без комментариев. 
Сейчас ты ведешь себя трусливо. 
Нина, по-моему, ты сама не очень хорошо по­нимаешь, что говоришь.
Я хочу знать, что ты обо мне думаешь. 
Без комментариев. 
Но ты меня любишь? 
Ну, да.
Ты спишь? 
Что?
Спрашиваю, не спишь ли ты. 
А ты как думаешь? 
Можно я что-то скажу? 
Ну.
Я думала о нашем разговоре днем. 
И?..
По-моему, это очень важно — говорить, что мы друг о друге думаем, в больших вещах и в мело­чах, всегда.
Ты не боишься, что это будет грубо и обидно? 
Как будет, так будет. 
И когда начинаем? 
Прямо сейчас.
Хорошо. Меня раздражает, если мне не дают заснуть, когда я хочу.
Но это важный разговор. 
Мы увидимся утром, вряд ли это не могло по­дождать до тех пор.
Думаешь, мне стоило подождать? 
Уверен.