Спрей

  
Спрей
 
Квартиру обокрали, и явилась полиция. Четверо и собака. Трое младших — совсем мальчишки. На ремнях у них гудели, попискивали радиопередатчики. Старший командовал, юнцы его слушались. Собака сидела. Они спросили, что унесли, мы сказали, точно не знаем — телевизор и факс, как минимум. Один из них писал, записывал, что мы говорили. У него был тик, глаз все время дергался. «Что еще?» — сказал старший полицейский. Мы не знали, что еще. Тогда-то они его и вытащили, маленький баллончик без этикетки, и начали повсюду брызгать. Сперва они надели собаке на морду маску. Ни один из них маски не надел. Нам они никакой защиты не выдали. Только собаке. «Отойдите», — сказали они. Разбрызгивали они по кругу, от центра к углам комнаты. Мы стояли, сбившись в кучку вместе с полицейскими. «Это что?» — спросили мы. «Спрей, — сказал старший полицейский. — Потерянные вещи видимыми делает».
Спрей оседал по всему дому, как мелкий дождик, а после там и сям засветились вещи, унесенные взломщиками. Розовое свечение, цвета лососины. На столе нарисовался розовый ящичек, шкатулка для украшений, которую нам подарила мать Адди. Светящиеся розовым телевизор и факс были на месте пропавших. На полках под действием спрея обозначились «Уолкмен» и фотоаппарат, и пара запонок, розовые и сияющие. В спальне обнаружился вибратор Адди, светящийся, как стержень ядерного реактора. Мы все ходили по квартире в поисках вещей. Полицейский с глазным тиком записал названия появившихся предметов. Адди назвала вибратор массажером. Слезящиеся глаза собаки в маске. Я не чувствовал запаха спрея. «Сколько времени длится действие?» — спросили мы.
«Где-то день», — сказал полицейский, который разбрызгивал, не старший. «П-понимаете, эти вещи хоть и видны, ими больше нельзя п-пользоваться, — сказал он. — Нету их».
«Возьмите, потрогайте», — сказал старший полицейский. Он показал на светящуюся шкатулку для украшений.
Мы потрогали — ее там не было. Наши руки проходили сквозь видимые пропавшие предметы.
Они спросили нас про соседей. Мы сказали им, что всем, кто живет в доме, доверяем. Они осмотрели пожарную лестницу. Собака чихнула. Они сделали несколько снимков. Взломщики влезли в окно. Адди положила на тумбочку книжку, поверх светящегося вибратора. Он проступал через книжку насквозь, словно в проекции. Мы спросили, собираются ли они снимать отпечатки пальцев. Старший полицейский покачал головой. «Они в перчатках были», — сказал он. «Откуда Вы знаете?» — сказали мы. «От резиновых перчаток следы остаются, порошок, — сказал он. — От этого собака и чихает». — «А». Они еще пофотографировали. «Хотите выпить чего-нибудь?» Старший сказал «нет». Один из младших полицейских сказал: «У меня аллергия, как у собаки», а остальные засмеялись. Адди налила себе выпить, мартини. Полицейские покачали головами, затем ушли. Нам оставили номер дела. От шкатулки, запонок и всего остального по-прежнему шло свечение. Тут Адди увидела, что полицейские забыли спрей.
Она взяла баллончик и сказала:
— Что-то тут не так с этими полицейскими.
— В смысле, такие молодые с виду?
— Нет, вид у них, по-моему, всегда молодой. Просто на улице не замечаешь. На улице форма видна, а в помещении видно, что им только-только голосовать разрешили.
— Что ты собираешься с этим делать?
Она покрутила его.
— Ничего. А тебе разве не показалось, что полицейские эти странные какие-то были?
— В смысле, тот, который шепелявил?
— Он не шепелявил, у него глаз дергался.
— Ну да, у одного что-то с глазом было, но тот, который заикался, — это он, по-твоему, странный?
Адди все крутила в руках баллончик.
— Дай-ка мне его сюда, — сказал я.
— Да ладно, — сказала она. — Даже не знаю, что я хочу сказать. Просто что-то такое в них. Может, их слишком много было. Ты как думаешь, Арон, они снимки сами проявляют? Есть у них в отделении лаборатория?
Я сказал:
— Наверно.
Она сказала:
— Ты как думаешь, пропавшие вещи видны на фотографиях — ну те, которые от спрея показываются?
— Наверно.
— Давай просто оставим его у себя, может, они вернутся.
— Тогда поставь его лучше на стол.
— Давай придумаем, куда его спрятать.
— Они, наверно, как раз сейчас в отделении опись какую-нибудь составляют. Наверно, вот-вот вернутся за ним.
— Так что если мы его спрячем…
— Если мы его спрячем, это будет выглядеть хуже, чем если ты его просто поставишь на стол.
— Мы ничего не украли. Это к нам в дом залезли. Они его тут забыли.
— Поставь его лучше на стол.
— Интересно, как они в полиции составляют опись — разбрызгивают спрей по всему отделению и смотрят, что у них пропало?
— Так что если их спрей у нас…
— Они никогда не узнают, что произошло! — она завизжала от смеха. Я тоже засмеялся. Я подвинулся к ней поближе, и мы стали кататься по дивану и хохотать, словно обезьяны в зоопарке. Все еще смеясь, я положил руку на баллончик.
— Дай сюда, — сказал я.
— Пусти.
Она потянула баллончик к себе, и смех ее угас. Несколько волосков у нее пристали кончиками к языку. Я потянул баллончик. Она тоже потянула. Мы оба потянули посильнее.
— Дай-ка, — сказал я, отпустил баллончик и пощекотал ее. — Дай-ка, дай-ка, дай-ка.
Она скривилась, вывернулась.
— Не смешно, — сказала она.
— Полиция осталась без своего СПРЕЯ! — сказал я, продолжая ее щекотать.
— А вот и не смешно, — она встала, отбиваясь от моих рук.
— Ладно. Не смешно, ты права. Поставь его на стол.
— Давай вернем, ты же сам сказал.
— Я слишком устал. Давай просто спрячем. Завтра можно вернуть.
— Ладно, я спрячу. Закрой глаза.
— Это тебе не прятки. Надо решить куда. Куда запереть.
— Подумаешь, большое дело! Давай на столе оставим, и все, — она поставила его на стол, рядом со светящейся розовым шкатулкой. — Может, кто-нибудь залезет и возьмет. Может, полиция залезет.
— Ты, по-моему, слегка перевозбудилась — я подвинулся поближе к столу.
— Просто устала. — Она притворилась, что зевает. — Ну и денек выдался.
— Подумаешь, барахло унесли, — сказал я.
— Ты серьезно?
— Ненавижу телевизоры и факсы. Ненавижу эту шкатулку.
— Посмотрим, что ты завтра скажешь, когда их уже не будет видно.
— Люблю только тебя, тебя, тебя.
Я схватил баллончик со спреем. Она тоже его схватила.
— Пусти, — сказала она.
— Люблю тебя одну — ты одна для меня существуешь, — сказал я.
Мы снова боролись за баллончик. Мы вместе упали на диван.
— Давай поставим его на стол, и все, — сказала Адди.
— О-кей.
— Пусти.
— Сперва ты.
— Нет, вместе.
Мы поставили его на стол.
— Ты про то же думаешь, что и я? — сказала она.
— Не знаю, наверное.
— О чем ты думаешь?
— О чем ты думаешь.
— Я ни о чем не думаю.
— Тогда и я ни о чем.
— Врешь.
— Так у нас, наверно, ничего не получится, — сказал я. — Полиция такого не допустила бы. Это не то.
— Тогда почему бы не попробовать?
— Не надо.
— Ты же сказал, не получится.
— Не надо, и все. Он токсичный. Видела, как они собаке морду прикрыли.
— А сами не закрывались. И вообще, я их спросила об этом, когда ты в другой комнате был. Они говорят, это чтобы не видно было еду, которая у собаки из пасти вывалилась. Потому что собака очень неряшливо ест. Так что от спрея у нее бы по всей морде проступило, что она ела недавно. Говорят, противно.
— Теперь уж ты врешь.
— Ну давай попробуем.
Я подпрыгнул.
— Если ты меня обрызгаешь, я обрызгаю тебя, — заорал я.
Спрей настиг меня, когда я пересекал комнату. Сырое облако опустилось позади меня, как парашют, осев на том месте, где только что был я, но и на меня попало достаточно. Вырисовался образ Люсинды, светящийся и розовый.
Люсинда была голой. Ее волосы были короткими, как в те времена, когда мы были вместе. Ее голова лежала у меня на плече, ее руки обнимали мою шею, а тело растянулось спереди. У меня на рубашке и пиджаке. Ее груди впечатались в меня, но я их не чувствовал. Ее колено торчало у меня между ног. Я отскочил назад, но она двинулась со мной, сияющая и бесплотная. Я повернул голову, чтобы рассмотреть ее лицо. Оно излучало покой, однако маленькие розовые веки были прикрыты не полностью.