Окно Иуды

— Этого никогда никто не знает, — ответил я. — Но сам факт, что он молчит об этом, означает, что у него в рукаве что-то спрятано.
— Надеюсь. Но я не могу быть спокойна, не зная ничего. Что толку просто твердить, что все будет в порядке?
Поднявшись с сиденья, Мэри Хьюм стала ходить по комнате, сжимая руки, словно ей было холодно.
— Когда я рассказала Г. М. все, что знаю, — продолжала она, — то, казалось, его заинтересовали только две вещи, не имеющие никакого смысла. Одна — насчет «окна Иуды»… — она снова села, — а другая — насчет лучшего костюма для гольфа дяди Спенсера.
— Костюма для гольфа вашего дяди? Что с ним произошло?
— Он исчез.
Это заявление прозвучало так, будто должно было что-то мне объяснить. Инструкции предписывали мне обсуждать дело, если этого захочет Мэри Хьюм, но я мог лишь ожидать продолжения.
— Он должен был висеть в шкафу, но его там не оказалось, — добавила девушка. — Не понимаю, какое отношение может иметь к этому штемпельная подушечка, а вы?
Я тоже не понимал. Если защита Г. М. в какой-то степени зависела от «окна Иуды», костюма для гольфа и штемпельной подушечки, то это была очень странная защита.
— В кармане костюма оставалась штемпельная подушечка, которую требовал мистер Флеминг. Я… я надеялась, что вы что-то разузнали. Факт в том, что и костюм, и подушечка исчезли… Господи, я не знала, что в доме кто-то есть!
Последние слова прозвучали так тихо, что я едва их расслышал. Мэри встала, бросила сигарету в огонь и снова превратилась в спокойную и вежливую хозяйку дома. Обернувшись, я увидел вошедшего в комнату доктора Спенсера Хьюма. Его круглое лицо под аккуратно причесанными волосами с пробором в четверть дюйма шириной выражало приличествующее родственнику беспокойство и сочувствие. Выпуклые, как на фотографиях его покойного брата, глаза равнодушно скользнули по мне и окинули взглядом комнату.
— Привет, дорогая, — беспечно поздоровался он. — Ты нигде не видела мои очки?
— Нет, дядя. Уверена, что здесь их нет.
Доктор Хьюм ущипнул себя за подбородок. Посмотрев на стол и на каминную полку, он устремил вопросительный взгляд на меня.
— Это мой друг, дядя Спенсер. Мистер…
— Блейк, — сказал я.
— Здравствуйте, — приветствовал меня доктор Хьюм. — Кажется, мне знакомо ваше лицо, мистер Блейк. Мы нигде не встречались раньше?
— Ваше лицо мне тоже знакомо, доктор.
— Возможно, сегодня утром в суде… — Покачав головой, он посмотрел на Мэри, в которой было невозможно узнать полную энергии девушку, беседовавшую со мной несколько минут назад. — Скверное дело, мистер Блейк. Не задерживайте Мэри надолго, ладно?
— Как идет процесс, дядя Спенсер? — быстро спросила она.
— Так хорошо, как и следовало ожидать, дорогая. К сожалению…
Мне еще предстояло узнать, что у него была привычка начинать речь фразой полной надежды, а потом говорить «к сожалению», сдвинув брови.
— К сожалению, боюсь, что возможен только один вердикт. Конечно, Мерривейл знает свое дело — он наверняка представит медицинское свидетельство, доказывающее безумие клиента без всяких сомнений… Я вспомнил, где видел вас, мистер Блейк! По-моему, вы говорили с секретаршей сэра Генри в холле Олд-Бейли.
— Мы с сэром Генри сотрудничаем много лет, доктор Хьюм, — правдиво ответил я.
Он выглядел заинтересованным.
— Но вы не участвуете в процессе?
— Нет.
— Хмф… Могу я спросить — строго между нами, — что вы думаете об этом злосчастном деле?
— Ансуэлла, безусловно, оправдают.
Последовало молчание. Комнату освещало только пламя в камине, а день стал пасмурным и ветреным. Я не мог определить, какой произвел эффект, выполняя указание «создавать таинственную атмосферу». Но доктор Хьюм достал из жилетного кармана очки с черной лентой, водрузил их на нос и задумчиво посмотрел на меня.
— Вы имеете в виду, что он виновен, но безумен?
— Невиновен и в здравом уме.
— Но это нелепо! Парень явно не в себе. Достаточно одних его показаний насчет виски… Прошу прощения, очевидно, мне не следует это обсуждать. Кажется, во второй половине дня меня вызовут свидетелем. Между прочим, я всегда полагал, что свидетелей держат вместе под наблюдением, как присяжных, но узнал, что так бывает только в некоторых случаях. Обвинение считает, что это дело к ним не относится, учитывая… э-э… очевидный результат.
— Если ты свидетель обвинения, дядя Спенсер, — спросила девушка, — они позволят тебе заявить, что Джимми безумен?
— Вероятно, нет, дорогая, но я постараюсь предположить это. Я обязан сделать это ради тебя. — Он снова многозначительно посмотрел на меня: — Я ценю вашу позицию, мистер Блейк. Понимаю, что вы хотите утешить Мэри и поддержать ее во время тяжкого испытания. Но внушать ей ложные надежды… черт возьми, сэр, это бессердечно! Помни, Мэри, что твой бедный отец жестоко убит, — это вся поддержка, которая тебе понадобится. — Он посмотрел на часы. — Я должен идти — как говорится, время и прилив никого не ждут… Кстати, Мэри, насколько я понял, ты говорила какую-то чепуху о моем старом коричневом твидовом костюме?
Девушка, сидевшая у камина положив руки на колени, подняла взгляд:
— Это очень хороший костюм, дядя Спенсер. Он стоил двенадцать гиней. Ты ведь хочешь вернуть его, не так ли?
Он с беспокойством посмотрел на нее:
— Вот прекрасный пример того, как люди цепляются к мелочам во время великой утраты! Господи, дорогая, почему ты так волнуешься из-за этого костюма? Я же говорил тебе, что отдал его в чистку и, естественно, позабыл послать за ним, когда пришлось думать о стольких куда более важных вещах! Насколько я знаю, он все еще в чистке.
— Выходит, ты отдал его в чистку со штемпельной подушечкой и резиновыми печатями в кармане? А как насчет турецких шлепанцев?
Казалось, ничто в этих словах не могло никого встревожить. Тем не менее доктор Хьюм нервно снял очки и сунул их в карман. Я заметил, как портьеры в дверях шевельнулись, и в комнату заглянул какой-то человек. Света было недостаточно, чтобы хорошо его разглядеть, но вроде бы это был худощавый мужчина с седыми волосами и невзрачным лицом — одна его рука судорожно вцепилась в складку занавеса.
— Очевидно, я так и сделал, дорогая. — Доктор Хьюм пытался говорить беспечным тоном. — На твоем месте я бы из-за этого не тревожился. В химчистке работают честные люди. Ну, мне пора… О, прошу прощения. Это мой друг, доктор Трегэннон.
Человек в дверях отпустил портьеру и слегка поклонился.
— Доктор Трегэннон — специалист по душевным болезням, — улыбаясь, объяснил доктор Хьюм. — А теперь я должен идти. Всего хорошего, мистер Блейк. Не забивайте Мэри голову чепухой и не позволяйте ей проделывать то же самое с вами. Постарайся немного поспать, дорогая. Вечером я дам тебе лекарство, которое поможет забыть обо всех бедах. Как говорит Шекспир, «тот сон, который тихо сматывает нити с клубка забот». [10] Ну, пока.