Деревянная грамота

Главная надежда у него была на двоюродного братца Андреева Вонифатия. Андрей был — от старшего из трех братьев Калашниковых, Григория, Вонифатий — от младшего, Левонтия, и так вышло, что по годам Андрей Вонифатию чуть ли не в отцы годился. Именитый купец взял братца в дело, но к хозяйствованию не приучал, а держал пока так — на побегушках.
Стенька познакомился с Вонифатием, когда тот приходил в Земский приказ, приносил челобитную о взыскании каких-то долгов. Челобитная оказалась составлена неправильно, даже бестолково, и Стенька явил доброту повел парня в Кремль, на Ивановскую площадь, где сидели безместные подьячие в ожидании таких вот челобитчиков. Там он выбрал самого грамотного, всему Земскому приказу известного человека, а добиться уважения приказных площадному подьячему — это все равно что дворовой девке за боярина замуж выйти. Дело возможное, однако раз в сто лет, может, случается. Челобитную переписали заново, и с того дня Стенька знал, что при нужде Вонифатий проявит благодарность.
Так и вышло. Найденный в складе за разборкой привезенного товара Калашников-младший, молодец невысокий, да в плечах широкий и неудержимо кудрявый, отложил в сторону аршин, которым вместе с приказчиками перемерял бурое сермяжное сукно.
— Твое счастье! — сказал. — Суконце-то из Касимова привезли! Ну-ка, Потапыч, ты ездил — ты и припоминай, кто в том обозе с тобой был!
— Может, два обоза из Касимова пришли-то? — спросил Стенька. — Может, тот, кто мне надобен, в другом обозе ехал?
— А ты растолкуй, кто надобен! — велел приказчик Потапыч, крепкий мужик годов за пятьдесят. — Народу много было, и соль везли, и рогожи, из Шацка — соленую рыбу и холсты везли. И обоз с месяц собирали, все собрать не могли. Служилые люди с нами ехали — и они сидели, дожидались. Он с Рождества, почитай, первый пошел. Если другой собирать — седмицы черед две соберут, не раньше.
Стенька не верил своему счастью — нашелся человек, который наверняка видал Ивашку Шепоткина, Перфилия Рудакова и Нечая!
— И жернова везли?
— Везли жернова.
— Вот мне тот, кто их вез, и надобен. Купец Перфилий Рудаков…
— Уж и купец?!. — Потапыч расхохотался. — Какой он тебе купец? Насилу этот дармоед купца Родионова умолил, чтобы в приказчики взял! Его и брать-то не хотели! Так он себя за купца выдавал? Хорош гусь!
— Так вот почему я кого ни спрошу — никто о таком купце слыхом не слыхал! — воскликнул Стенька. — Ах он мошенник!
— А на кой он тебе сдался?
— Да парня, Нечая, в каком-то сельце под Касимовым со двора свел, в Москву ехать сманил. Нам-то беглых искать велено…
Не объяснять же было торговым людям про деревянную грамоту и возможную измену…
Ничего не сказали в ответ ни Вонифатий Калашников, ни Потапыч, да и другие приказчики как воды в рот набрали. Понятное дело, сообразил Стенька, им беглого жаль. Беглые-то служить нанимаются — за деньгами не гонятся, а лишь бы в большом городе прижиться.
Но ярыжка уже услышал нужное ему имя — купца Родионова, подлинного владельца жерновов. Так что мнение калашниковских приказчиков о беглых его мало беспокоило.
Он поклонился в пояс Вонифатию и приказчикам.
— Бог вас за доброе дело наградит, а мне бежать надобно.
Потапыч шагнул вперед, удержал его.
— Ты коли того парня, Нечая, найдешь… — тут он несколько замялся. Вспомнил я его, парнище — зверь! Как он жернова на сани грузил — вот была потеха! Нам такие здоровенные молодцы надобны. Мы и в долгу не останемся. Что, Вонифатий Леонтьевич?
— А не останемся, — подтвердил тот. — Ты нам, Степан Иванович, только дай знать.
Стенька широко улыбнулся.
Конечно же, Нечаю лучше всего было оказаться при Калашниковых, а не возвращаться в свое, как бишь то сельцо звали?.. Подобно большинству москвичей, Стенька считал Москву не только наилучшим, но и единственным местом, где человеку можно достойно жить. Вот разве что кому душу спасать охота — так для того леса есть, поставь себе хижинку да и голодай, да и мерзни!
— А сговоримся, — пообещал ярыжка. — Обозные мужики, что ли, здоровые нужны?
— Да нет, Степа… — Потапыч несколько замялся. — Скажи уж ему сам, Вонифатий Леонтьевич.
— Съезжаю я с Москвы… — глядя в пол, сообщил молодой Калашников.
— Куда ж это?
— А в Соликамский уезд, где у брата варницы.
— Ах он аспид! — бессознательно вырвалось у Стеньки. И как же еще называть старшего братца, пусть двоюродного, который собрался упечь беззащитного младшенького в такую даль?!
Стенька совершенно себе не представлял, как человек может жить за пределами Москвы. И ладно бы разбойника, налетчика, вора из столицы выперли! Вонифатия-то за что?!.
— Что ж так сразу — аспид? — поняв Стенькино волнение, возразил Вониватий. — Я своей волей еду. Хочешь — вместе со мной собирайся!
— В Соликамский уезд? — Стенька помотал башкой. Он и в Калугу, где имел родню, пятый уж год собраться не мог.
— Чем тебе плох Соликамский уезд? Тут тебе всякий — начальник, а там один лишь я над тобой буду! — и, видя, что Стенька явственно не понимает положения дел, Вонифатий продолжал: — Да ты подумай сам, Степан Иванович, не до седых же мне волос тут братнее сукно мерить! Мне, слава те Господи, двадцать четвертый год пошел. Я брату поклонился и сказал: коли не приставишь меня к настоящему делу, поищу другого хозяина. И он мне ответил: у нас-де в Соликамске непорядки, управляющий, сдается, проворовался вконец. Коли хочешь, говорит, езжай! Возьмешь под себя все соляные варницы, а вора — взашей. Поживи, говорит, года два-три, там и поглядим. Пойдет дело на лад, построишь новые варницы, потянутся к тебе купцы, — тогда и в дело тебя возьму! Вот я и смотрю — кого с собой брать. Хочу со своими людьми приехать, чтобы сразу воров разогнать, а своих — на их место поставить. Жаль, Потапыч не может…
— Стар я, хвор, дороги — и той не перенесу, — приказчик вздохнул. Кабы лет десяточек скинуть — ей-Богу, поехал бы! А ты, Степа, подумай. Ты за порядком следить навычен, дадут тебе подручных, дом дадут, хозяйство заведешь. Разживешься! Может, и на Москву возвращаться не пожелаешь.
— Обдумать надобно, — с достоинством произнес Стенька.
— Так думай-то скорее! У нас обоз почти готов.
— По зимнику-то ехать весело, — заметил Вонифатий. — Двое саней под твое барахлишко дадим.
Стенька ужаснулся. Скорость решений у Вонифатия и Потапыча его ошеломила. Он и понимал рассудком, что молодой купец ищет простора, что и ему бы самому простор был не вреден, однако душа решительно воспротивилась. Съезжать с Москвы?.. С приказом расставаться?.. А что еще Наталья скажет? Да ее от Домны клещами не отдерешь! Стало быть — пора отсюда убираться…
— За помощь — благодарствую, а спешить надобно!
Он поклонился в пояс.
Узнать про купца Родионова на торгу было куда проще, чем про самозванца Рудакова. Стеньке и его лавки указали в торговых рядах, и склады в Гостином дворе. Родионов, видать, привез из Касимова не только жернова, но также юфть и сапожные заготовки, которые там тоже недорого можно было взять. Потому и отправился Стенька, как было велено, в сапожный ряд, и отыскал сидельца, и поклонился, и сказал «Бог в помощь!», и даже приценился к бабьим чеботкам.
— Добрый товар! — похвалил. — Мне так тот Перфилий и сказал — коли хочешь женку обуть, ступай к нам, в родионовские лавки, там недорого и без обману.
— А что за Перфилий?
— Да Рудаков, приказчиком у вас служит!
— Ах, этот? Тьфу! — сиделец и впрямь плюнул.
— А что такое?
— Уж думали — не избавимся! Господь нас от него спас — сам сбежал! Ты, молодец, с ним не дружись — на руку нечист, — предупредил сиделец.
— Ахти мне! — воскликнул Стенька. — А по виду и не скажешь!
— Ты-то как с ним сошелся?
— Кум у меня, Ивашка Шепоткин, так они вместе из Касимова ехали, — не вдаваясь в мелкие подробности, объяснил Стенька. — Я-то ведь его, Рудакова, и ищу. Ты уж прости — про чеботки я так спрашивал…