Скрипка некроманта

Облегчение испытал и Маликульмульк — все это время он делал вид, будто изучает надписи на банках.
Минуты две спустя в дверь выглянул Давид Иероним.
— Они ушли?
— Ушли.
Маликульмульк сам удивился, как горестно произнес это. Гриндель вышел, притворил дверь и уселся на стул.
— Нет, конечно, Георг Фридрих прав, они не пара, — задумчиво сказал химик. — Совсем не пара. Вы можете вообразить их семейную жизнь? Он пишет диссертацию о взаимодействии физики и химии в фармакологии, а она распевает арии! А дети? Детям нужна женщина, которая заменит мать, а эта госпожа Пинелли — неизвестно даже, умеет ли она сварить хоть пшенную кашу!
Он запустил руки в шевелюру, взъерошил ее отчаянно и вдруг закричал:
— Ну, допустим, она красавица! И что же? И что же?!
Маликульмульк сперва удивился было — Аннунциата могла почесться привлекательной, но уж никак не красавицей. Она была пухленькой, белокожей — но, коль на то пошло, черты лица Дораличе были правильнее, хотя она скорее напоминала древнегреческого атлета и профилем, и кудрями, и взглядом. Он чуть было не спросил: «Отчего ж красавица?» — и вдруг все понял.
Аннунциата была права — ей требовался еще один день. По одному тому, как Паррот чересчур решительно избегал ее, певица поняла — он недолго будет сопротивляться, нужна лишь настоящая встреча, без посторонних.
Еще один новогодний подарочек, подумал Маликульмульк, — влюбленный Паррот. Да что за время такое — все с ума посходили, Тараторка совсем заневестилась, будет теперь с ней хлопот, а кто-то даже предавался страсти в башне Святого духа! Бежать, бежать прочь от безумцев!
Он сказал Гринделю, что опаздывает на встречу, схватил маковый рулет и фунтик печенья, выскочил на улицу и довольно быстро, почти бегом, добрался до ратуши. Там он перевел дух.
Праздник для горожан почти завершился. Еще продавали в нарядных киосках сладости детям — да только детей было на площади немного. И маленький оркестр не играл на помосте. И свечи на елке не горели. Маликульмульк вспомнил: главный праздник рижан не Рождество, а Масленица, вот когда они гуляют две недели с шумом и гамом. Недолго ждать осталось, время бежит быстрее, чем хочется и философу, и начальнику генерал-губернаторской канцелярии.
Он шагал, считая по привычке шаги, и сперва усмехался — вспоминал свой побег из аптеки, а потом задумался. По случаю праздника у полиции довольно хлопот и без знаменитой скрипки. Она не найдется еще день, еще два — и сколько же итальянцы будут сидеть в Риге? До морковкина заговенья? Тот, кто утащил скрипку, очень хорошо рассчитал — во-первых, не будет больше концертов в Доме Черноголовых, так что магистрату на судьбу скрипки начхать, во-вторых, артисты спешат, у них другие контракты. А когда уедут Риенци и Сильвани, Пинелли и Бенцони с квартетом, никто и не подумает беспокоиться о Никколо Манчини и его батюшке; пусть живут в «Лондоне», коли им больше некуда деваться, пусть ждут, что рижская полиция совершит чудо…
Но как же скрипку вынесли из замка?
Позвольте!.. А что, коли она до сих пор обретается в замке? Когда кончится суета и уедут итальянцы — тогда ее и вынесут. А где именно? А нетрудно догадаться! Там, куда никто по доброй воле не полезет, кроме взбесившегося философа.
Так кто же прокрался в башню Святого духа? Какая отчаянная дама исхитрилась незаметно вынести скрипку из комнаты музыкантов, добежать до башни, вспорхнуть по лестнице… Нет, вопрос нужно поставить иначе: какая дама настолько хорошо знает план замка, чтобы отважиться на такое опасное предприятие?
Если скрипка спрятана в башне, то, значит, не влюбленная парочка забралась в разоренное жилище философа, а просто дама, засовывая скрипку в потайное место, обронила свою шелковую розочку.
Ломая голову над загадкой, Маликульмульк дошел до Конюшенной. Много лет назад и тут богачи селились — там, подальше, стоит дом Рейтерна, известного тем, что давал деньги в долг самому шведскому королю; а ближе к реке — презабавный дворец Данненштерна: купец решился одним выстрелом убить двух зайцев, и если смотреть со стороны улицы, то дом его — воистину двухэтажный дворец с парадным входом, большими окнами, разнообразной лепниной, а если зайти сбоку, то видно, что под высоченной крышей над роскошными апартаментами разместился настоящий пятиярусный купеческий амбар с неизменной лебедкой.
Перейдя Конюшенную наискосок, Маликульмульк вошел в знакомую калитку, протиснулся меж сугробов, отворил дверь, впустив заодно в дом кошку, и вслед за ней поднялся по лестнице.
Пока Маликульмульк стучал в запертую дверь выходца с того света, кошка преспокойно наблюдала за ним, а вот когда он понял, что хозяин не спит, а где-то бродит, кошка и подала голос. Она поскребла когтистой лапой по стене, Маликульмульк пригляделся и понял, что это не стена, а оклеенная одинаковыми с ней обоями дверца, судя по величине — от кладовой. Он, усмехнувшись, толкнул дверцу и увидел довольно светлое и даже не очень заставленное рухлядью помещение. Прямо перед ним было застекленное окошко порядочной величины — в аршин высотой, в три четверти аршина шириной. И оно куда-то выходило…
Согнувшись на всякий случай чуть не вдвое, Маликульмульк протиснулся в кладовую и выглянул в окошко. Оно выходило во двор — но не тот, через который он шел меж сугробов, а какой-то иной. Разобрать подробности было трудно — окно снизу замерзло, да и сверху было исчеркано ледяными штрихами. Пришлось открыть — но пейзаж двора ничего не сказал Маликульмульку. За невысоким забором, почти загороженное стеной соседнего дома, виднелось какое-то строение, вроде бы зеленоватое.
— Уголь… — произнес Маликульмульк. Ему нужен был хороший кусок угля, чтобы пометить это окошко и потом, подойдя к дому докторовой кузины, установить — видно оттуда крыльцо или же не видно. Выходец с того света вел себя достаточно подозрительно, чтобы проверить его причастность к покраже скрипки.
Тут внизу хлопнула дверь. Маликульмульк, едва не снеся своей мощной фигурой полки со старыми горшками, быстро развернулся и выбрался из кладовой. Он чудом вспомнил о свертке с гостинцами и не оставил его на подоконнике.
— Любезный друг! — сказал выходец с того света. — Ежели б я знал! Я ходил на почтамт. Разумеется, он закрыт — кто в такой день с утра потащится за письмами? Но это одна из моих маленьких радостей — к тому же я жду важных сообщений.
— Я хотел поздравить вас с наступившим новым годом, — отвечал Маликульмульк. — И пожелать вам счастья.
— Я вижу особый смысл в том, что счастья желаете мне вы, господин Крылов. Нам предстоит нелегкий совместный труд. Судьбы наши сходны, но мне пришлось труднее, чем вам, зато я проложил для вас дорогу. Сейчас сварю кофей с кардамоном…
Тут солнце заглянуло наконец в комнатку и осветило стол со всем хозяйством чудака: сухарницей, спиртовкой, штативом для трубок, явно самодельным, прочим имуществом.
— Это знак, — объяснил хозяин. — Солнце всегда подает верные знаки. Мы с вами жили в мрачном подземелье, где по закоулкам слоняются бесы. Я выбрался первым и поставил задачей своей истребление бесов. Теперь и вы покинули тот свет, умерли в нем и для него, чтобы воскреснуть на этом свете. Вы все еще никак не поймете, о чем я толкую?
Маликульмульк задумался. Невозможно было представить, что этот чудак говорит о том же самом, что изобрел для себя философ: о «прошлой жизни», где Маликульмульк обретался на страницах журнала, зато жил и действовал Иван Андреевич Крылов. Прошлая жизнь — полет кувырком меж театральной дирекцией, типографиями, сценами для трагедий и комедий, гостиными знатных особ (и Княжнина, который в литературном мире — весьма знатная особа!), Санкт-Петербургом и Гатчиной, репетиционными комнатами, где нужно было сидеть, пока выпевали арии и дуэты оперы «Инфанта Заморы» в его переводе — на случай, если выявится сочетание звуков, которое пропеть невозможно и нужно переделать слова. И он сидел, пребывая в самом восторженном состоянии духа, как оно и полагается в восемнадцать лет…