Умри в полночь
Артем попытался свести все, что выяснил, воедино.
Кто-то был уверен, что Наташа нашла клад ценой в несколько десятков тысяч. Этот кто-то был достаточно хорошо знаком с ее дочерью, чтобы завезти Люську куда-то на дачу, к примеру, и запереть. Затем аноним стал звонить и подбрасывать записки. И вдруг случилось нечто, изменившее его планы. Возможно, Наташа нечаянно напала на след шантажиста. С его точки зрения, ситуацию могла спасти только ее смерть.
– Значит, так, Наташка! – бодро начал Артем. – У меня две версии. Первая – не очень приятная. Твой шантажист боится, что ты по телефону узнала его голос и поднимешь бучу. Оевидно, он больше не может держать твою Люську там, где ее запер, и для него лучший выход из положения – тот, который он тебе предложил. Вторая, более приятная версия – Люська от него сбежала.
– Ой, Артемушка!…
– Сбежала, говорю, и ему важно разобраться с тобой, пока девочка не добралась до дома. Кстати, знала ли она всю эту историю с подсвечником?
– Я ей ничего не говорила.
– А кто-нибудь другой мог рассказать?
– А кто? – наивно спросила Наташа.
– Она к тебе на работу приходила?
– Забегала.
– Ни с кем из твоих коллег наедине не оставалась?
– По-моему, нет. Мы с ней сразу вместе обедать шли.
– А если бы она узнала, что у тебя такие деньги завелись?
– Со свету бы меня сжила, – буркнула Наташа. – На колготки бы все убухала! Я ее, транжиру, знаю.
– Артему хотелось съязвить насчет наследственности, но воздержался. Он почувствовал, что уже тепло, тепло, почти горячо!
Могло же быть и так – кто-то из «девочек» нашел возможность рассказать Люське про подсвечник. Заьем они договорились, и Люська поселилась безвыходно дома у «девочки», оттуда и посылала кошмарные записки. Нашли кого-то, чтобы говорил по телефону уголовным голосом. И все же – почему белый капроновый шнур и сосна на отшибе?
– Придется нам, красавица моя, сейчас взять блокнот и составить два… или лучше три списка. Первый – кто знал правду насчет подсвечника. Вернее, то, что ты считаешь правдой. Второй – те, кто бы убежден, что ты вот-вот получишь деньги. Третий – у кого из твоих подруг и сослуживиц есть машина.
– При чем тут машина? – удивилась Наташа.
– При том, что не поедет же твой шантажист на такси смотреть – повесилась ты или еще рыдаешь! – не выдержал Артем. Действительно, баба – она и есть баба, ей не то что все разжуй, не то что в рот положи, но еще и челюсть ей захлопни, еще и подзатыльник дай, чтобы от неожиданности проглотила.
– Понимаешь, если шантажист попросит таксера высветить твой висящий силуэт, тексер его первым делом в милицию отвезет, – помолчав, объяснил Артем. Но она ничего уточнять не стала.
Она только вздыхала коротко и молчала.
Арем достал из бардачка блокнот и видавшую виды шариковую авторучку. Нашел чистый листок. Приготовился писать.
– Ну?
– Что – ну?
– Кто знал, что подсвечник – фуфло?
– Витя… Игорь с Верашей… Им Витя сам сказал. Я…
– Не густо. Тем более – ты уж прости, но Витя-то твой мог и обмануть тебя насчет подсвечника. Кто был убежден в твоем богатстве?
– Все…
– Фамилии!
– Тарасова, Сенькова, Берман, Фигуркина, Чернышевская, Петрова, Котлякова, Файнштейн… – сперва затараторила, а потом уже с сомнением заговорила Наташа. – Нортон… Захаренко… Смидович…
– Это все женщины? – уточнил Артем.
– Женщины…
– Подружки?
– Работаем вместе.
– А ты с ними как, не ругаешься, ладишь?
– А чего нам делить? – удивилась Наташа.
Артем задумался. Вполне могло быть, что эта размазня со всеми действительно ладила. Могло быть и другое – она, сама того не замечая, наживала себе врагов. А потом приписывала внезапные неприятности судьбе. Артем внимательно посмотрел на размазню. Похожа ли она на человека, бессознательно вызывающего неприязнь у себе подобных? Вроде не похожа. Ничем не выдающиеся фигура и лицо. Чисто по-женски ей может позавидовать разве что какая-нибудь патентованная уродина… бездетная женщина?… Все-таки лучше иметь взрослую дочь, чем не иметь никого. Артем знал, что можно спятить от зависти и по куда менее значительному поводу.
– Они, твои сослуживицы, – все замужние?
– Почти все.
– А дети тоже почти у всех?
Наташа задумалась.
– У Нортон пока еще нет. И у Фигуркиной. Так ведь они еще молоденькие совсем.
Прокол, подумал Артем. Завидовать приходящему раз в неделю женатому любовнику – до этого, кажется, замордованная бытом советская женщина еще не докатилась… А если зависть вспыхнула вдруг при известии о серебряном подсвечнике? И никаких глубинных корней не имела?
Да, лучше бы уж Наташа не находила эту мерзкую штуковину. Злая шутка судьбы – вот что это было такое.
Тупиковое состояние проблемы разозлило Артема. Он все еще был уверен, что в Наташиной памяти хранится разгадка этого странного дела. Но чтобы подробно расспросить ее обо всех этих Петровых и Тарасовых, ночи будет мало. А ведь придется, черт возьми! Он обещал помочь, он обещал помочь… Она потому и расслабилась после близости, что точно и твердо уверена – уж теперь-то он ей обязательно поможет.
Артем задумался.
Две недели назад уехал на юг Витютя с семейством. Две недели наад приехала поступать в техникум Люська. Совпадение? Уехал Витютя, на прощание явно повздорив с Наташей из-за ее нежелания продать подсвечник за шестьсот рубликов. Приехала Люська и принялась ссориться с матерью из-за тридцатки на колготки и тому подобной дряни.
А тем временеи Наташа с «девочками» фантазировала о продаже подсвечника за неслыханные деньги. И если эта рождественская сказка дошла-таки до девчонки, то какой такой прилив нежности к матери она могла вызвать?
Скорее всего, при очередной просьбе денег на колготки Люська могла высказать все, что она думает о жмотихе, не желающей из своих двадцати-тридцати тысяч пожертвовать три десятки на родную дочь. Если она ни разу об этом не заикнулась – значит, или действительно не знала, или имела основания молчать…
– Послушай, твоя Люська действительно ничего не знала про подсвечник?
– По-моему, не знала…
– И ни разу не сказала тебе, что, мол, не жмотничай, мамаша, я же знаю, что у тебя есть денежки?
– Да это уж я от нее десять раз на дню слышала!
– Хм…
Вот и соображай теперь, выкрикивала Люська ткие обидные слова сгоряча, или имела в виду что-то конкретное, подумал Артем. Но, впрочем, могло быть ни то, ни другое…
Если допустить, что Люське кто-то просто намекнул – мол, есть у твоей мамочки бабки, есть, но для себя держит, так что ты, девка, пристань к ней покрепче, ну и так далее. Это могла сделать со зла любая из сослуживиц Наташи… Или из гуманности? Не исключено. А также в порыве борьбы за справедливость – мол, девка на выданье, ее сейчас одевать надо как куколку, а не жмотничать.
Опять тупик, потому что сослуживиц – миллион, плюс еще подружки давних лет, а времени – на часы даже взглянуть страшно.
– Погоди, Наталья… – сказал Артем. – А хоть один мужчина, кроме Витюти, знал, что у тебя подсвечник завелся?
– Наверное, на работе кто-нибудь, от девочек…
– А ты сама никакому мужчине об этом не говорила?
– Да нет же!
– Честное слово?
– Честное слово!
– Хм…
В глубине души Артему, при всей его неприязни к сорокалетним «девочкам», не верилось, что женщина может угрожать другой женщине такими вещами, как смерть ребенка. Очень уж велика для этого должна быть ненависть, и про такую пылкую ненависть Наташа, вероятно, знала бы раньше.
– Значит, врагов у тебя нет и не было?
– Господи, да кому я нужна!…
И Артем крепко задумался.
Он вернулся к подсвечнику.
Одно из двух – или этот чертов подсвечник был действительно фальшивым, и тогда все-таки «шерше ля фам». Или же он, проклятый, был серебряным! И тогда не обойтись без Витюти. Без любовника, обремененного драгоценным семейством, крепко недовольного решением Наташи оставить дома дорогую безделушку. А ведь как ему хотелось сплавить подсвечник тому самому ювелиру! Только вопрос – за шестьсот ли рублей?