Кольцо и роза, или История принца Обалду и принца Перекориля

И вот Черная Палочка заперла свои книги в шкаф, отказалась от колдовства и впредь пользовалась своим жезлом только для прогулки.
Царедворцу ты не верь!
Что там в Понтии теперь?
Когда же супруга герцога Заграбастала родила сынишку (его светлость был в ту пору первым понтийским вельможей), Черная Палочка не пришла на крестины, хотя ее звали, а только послала поздравление и серебряную мисочку для малютки, не стоившую, наверно, и двух гиней.
Тут же вскорости и королева Пафлагонии подарила его величеству Сейвио сына и наследника. По случаю рождения маленького принца в столице палили из пущек, освещали улицы плошками и устраивали пир за пиром. Все ожидали, что фея, приглашенная в крестные, подарит мальчику в знак своей милости, ну, по меньшей мере, шапку-невидимку, крылатого коня, Фортунатов кошелек или какое-нибудь иное ценное свидетельство ее расположения, но вместо этого Черная Палочка подошла к колыбели маленького Перекориля, когда все кругом восхищались им и поздравляли августейших родителей, и сказала:
— Бедное дитя! Лучшим подарком тебе будет капелька невзгод. — Больше она не сказала ни слова, к возмущению родителей, каковые вскорости умерли, а трон захватил принцев дядя, Храбус, о чем рассказывалось в первой главе.
И на крестинах Розальбы, единственной дочери понтийского короля Кавальфора, Черная Палочка, которую туда тоже пригласили, повела себя ничуть не лучше. В то время как все превозносили красоту новорожденной и славили родителей, Черная Палочка глянула с грустью на мать и дитя и промолвила:
— Знай, милая, — (фея держалась без церемоний, ей было все равно — что королева, что прачка), — эти люди, которые сейчас тебе повинуются, первыми тебя предадут, а что до принцессы, то и ей лучшим моим подарком будет капелька невзгод.
Она коснулась Розальбы своей черной палочкой, строго поглядела на придворных, помахала на прощание королеве и медленно выплыла в окошко.
Когда она исчезла, придворные, испуганно молчавшие в ее присутствии, зашумели.
— Что за гнусная фея! — говорили они. — Одно название, что волшебница! Явилась на крестины пафлагонского наследника и прикинулась, будто души не чает в королевской семье. А что потом вышло? Принца, ее крестника, дядюшка скинул с престола. Мы вот ни за что бы не дали какому-нибудь разбойнику посягнуть на права нашей малюточки! Никогда, никогда, никогда! — И все они хором закричали: — Никогда, никогда, никогда!
А теперь послушайте, как доказали свою верность эти достойные господа. Один из вассалов Кавальфора, упомянутый выше Заграбастал, взбунтовался против своего монарха, и тот отправился подавлять мятежника.
— Нет, вы подумайте, кто-то посмел пойти супротив нашего возлюбленного государя! — вопили придворные. — Вот своевольник! Наш монарх непобедим, неодолим! Он вернется домой с пленным Заграбасталом, привяжет его к хвосту осла, протащит по городу, чтобы все знали, как великий Кавальфор поступает с бунтовщиками.
Венценосный Кавальфор отправился усмирять мятежника, а бедная королева, которая была от природы существом боязливым и робким, заболела от страха и, как мне ни грустно о том поведать, умерла, наказав своим фрейлинам заботиться о маленькой Розальбе. Те, конечно, пообещали. Поклялись, что скорее расстанутся с жизнью, чем позволят кому-нибудь обидеть принцессу.
Поначалу «Понтийский дворцовый вестник» сообщал, что его величество одерживает славные победы над дерзким мятежником; потом объявил, что войска бесчестного Заграбастала бегут; потом пообещал, что королевская армия вот-вот нагонит врага, а потом… потом пришла весть, что король Кавальфор побежден и убит его величеством Заграбасталом I!
При сем известии одни придворные побежали свидетельствовать почтенье победителю, другие — кинулись растаскивать казну, а потом разбежались кто куда, и бедная Розальба осталась одна-одинешенька. Она шла своими неуверенными шажками из комнаты в комнату и звала:
«Герцогиня! Графиня! — (Выговаривала же она это так: „Гиня! Финя!“) Где моя баранья котлетка? Ваша принцесса хочет кушать! Гиня! Финя!»
Так она попала с жилой половины в тронную залу, но там было пусто; оттуда в бальную залу — и там никого; оттуда в комнату, где обычно сидели пажи, — опять никого; спустилась по парадной лестнице в прихожую — ни души; дверь была растворена, и малютка вышла во двор, потом в сад, потом через заросли в лес, полный диких зверей, и больше о ней никто не слыхал…
Клочок ее разодранной мантии и туфельку нашли в лесу: их терзали два львенка, которых застрелила охота венценосного Заграбастала, — ведь он стал королем и правил теперь всей Понтией.
— Значит, бедная малютка погибла, — сказал он. — Что ж, раз так, тут уж ничем не поможешь. Пойдемте завтракать, господа!
Но один из придворных подобрал туфельку и спрятал в карман. Вот вам и вся история маленькой Розальбы.
Все нахальные лакеи
Помнят пусть про эту фею.
 
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
про то, как Черную Палочку не позвали на крестины принцессы Анжелики
Когда появилась на свет принцесса Анжелика, ее родители не позвали Черную Палочку на крестины и даже велели привратнику не пускать ее на порог, коли сама вдруг пожалует. Имя этого привратника было Спускунет, и светлейшие хозяева назначили его на эту должность за высокий рост и свирепость; он умел так рявкнуть «Дома нет!..» — какому-нибудь коробейнику или незваному гостю, что те кидались бежать без оглядки. Он был мужем той самой графини, чей портрет вы недавно видели, и пока они жили вместе, они ругались с утра до ночи. Оказавшись в привратниках, этот малый, как вы скоро убедитесь, порядком разнахалился. И когда Черная Палочка пришла навестить светлейших особ, которые сидели в это время у распахнутого окна гостиной, Спускунет не только объявил ей, будто их нет дома, но еще позволил себе показать ей нос, после чего собирался захлопнуть перед него дверь.
— Убирайся прочь со своей клюкой! — рявкнул он. — Для тебя хозяев нет дома, и весь сказ! — И он, как вы слышали, собрался захлопнуть дверь.
Но фея придержала дверь палочкой; разъяренный Спускунет выскочил за порог, ругаясь на чем свет стоит, и спросил фею, уж не думает ли она, что он так и будет торчать здесь, у дверей, весь день?
— Да, будешь торчать у дверей весь день и всю ночь, и не год и не два, — величаво объявила она.
Тогда Спускунет шагнул вперед, широко расставил ноги с толстыми икрами и захохотал во все горло:
— Ха-ха-ха! Ну и потеха! Ха-ха!.. Что это?! Отпустите!.. Ой-ой! Ох!.. И смолк.
Стал привратник молотком.
Ну и что же — поделом!
Дело в том, что фея взмахнула над ним палочкой, и он почувствовал, как его приподняло над землей и пришлепнуло к двери; живот его пронзила острая боль, словно его проткнули винтом и прикрутили к доске; руки его вскинулись над головой, а ноги скрючились в судороге и поджались, и весь он вдруг оцепенел и застыл, будто превратился в металл.
— Ой-ой! Ох!.. — только и вырвалось у него, и он онемел.
Он и в самом деле превратился в металл. В медь. Он был теперь всего-навсего дверным молотком. Отныне он всегда оставался на двери, он висел здесь жаркими летними днями и накалялся почти докрасна, висел студеными зимними ночами, и его медный нос обрастал сосульками. Почтальон приходил и стучал им об дверь, а какой-нибудь паршивый мальчишка-рассыльный швырял его что было силы.
В тот вечер его господа (они были тогда еще принцем и принцессой) возвратились с прогулки домой, и его высочество сказал жене: