Вдали от Рюэйля

— Я еще не начал работать, — отвечает Жак, — и у меня впереди вся ночь.
— Вы что, совсем не спите?
— Сплю, но мало и очень интенсивно.
— Как это может быть? — очень серьезно спрашивает Марта.
— Целая техника. Очень сложная.
— О, — взмолилась она, — научите меня!
— После того как вы сдадите оставшиеся экзамены на степень бакалавра.
— Почему вы надо мной смеетесь?
— Ядрена вошь, — шепчет Жак.
— Чему посвящены ваши исследования в настоящий момент? Хотя это, наверное, нескромный вопрос?
— Нет. Ничуть.
Он замолчал.
Она стала прогуливаться по лаборатории, глядя по сторонам.
— Выглядит внушительно, — сказала она. — Должно быть, папа вам очень доверяет, если оплачивает все эти красивые штуки.
— Хотите, чтобы вас очаровать, я изменю цвет лакмусовой бумажки.
— Спасибо. Этот фокус я знаю, мы проходили в школе. А вот что находится здесь, в этой плошке?
— Кишки крота, инфицированные бапонитом, средством, которое изобрел ваш отец.
— Без лаборатории, — сказала Марта.
— Естественно, без лаборатории.
Она остановилась перед клетками.
— А эти бедные зверушки?
— Различная интоксикация. Суть в том, что надо отравить кошек так, чтобы не умертвить мышей, и уничтожить пожирателей салата, не отравив при этом белых червей.
— А вот эта здоровая крыса, она вроде чувствует себя хорошо.
— Я кормлю этого зверя Интегральной Микстурой Бапоно — Защита Крольчатников и Свинарников.
— Но ведь это не кролик и не свинья!
— Его зовут Газдрубал[84]. Не считая симпатии, которую он у меня вызывает, Газдрубал служит в основном для исследований на тему гигантизма среди стебельчатых. Я пытаюсь вывести породу гигантских вшей.
— Что за странная идея, — прошептала девушка.
Она присела.
— Как дела у вашей труппы?
— Очень хорошо, мадемуазель.
— Что вы будете представлять?
— Это секрет, мадемуазель.
— А вы сами играете?
— Нет, мадемуазель. Я руковожу.
— Наш шофер ведь у вас играет, не так ли?
— Томассон, да.
— И секретарша тоже?
— Жинетта Этьен, да.
— Народная труппа.
— Как видите, да.
— Сколько вас?
— Восемь, а со мной — девять.
— И как успехи?
— Поразительные.
Марта замолчала, похоже, в задумчивости, а может, в замешательстве.
— Никак нельзя к вам присоединиться?
— Ядрена вошь, — прошептал он.
Марта внимательно рассматривает расшитые носки своих шлепанцев.
— Мсье Саботье младшему я тоже отказал, — сказал Жак. — Кажется, он даже поет, но меня это не интересует.
— О Тино я у вас не спрашивала, — сказала Марта. — Каково ваше происхождение, мсье Сердоболь?
— То есть?
— Хотя это, наверное, нескромный вопрос?
— Профессия моего отца? Вы это хотели знать? Промышленник. Мать? Она из города Сен-Сезара[85]. Один из моих дядей — монсеньор города Сен-Сезар, архиепископ лионский и примат Галлии, другой — Луи-Филипп, принц де Цикада. Мы находимся в родстве с Нуа и Бруа.
Он кашлянул.
— Но прошу вас, — быстро добавил он, — пускай это останется между нами. Я бы не хотел, чтобы это знал весь город.
— Обещаю вам, — степенно сказала Марта.
Он подвинул маленький, совершенно белый лакированный табурет и сел подле нее, склонился к ней и внезапно замер.
Встал и поклонился.
— Добрый вечер, мсье Бапоно, — вежливо произнес он.
Мсье Бапоно дождался, когда Марта выйдет, и воскликнул:
— Ну и дела! Вот уж чего я никак не ожидал! Ну вы, старина, даете! Без особых церемоний. Приехали два месяца назад и уже обольщаете дочку патрона. Неплохо! Неплохо! А может, заодно и жену? Откуда я знаю?! Может, мой инженер-химик уже наставил мне рога! Черт-те что! Черт-те что! Хороший же я патрон, хорошо заткнутый патрон. Нет, вы мне только скажите, старина, главное, не смущайтесь, а! Серьезно!
Он взял Жака под руку и увлек на прогулку по лаборатории.
— Ну а не считая этого, как продвигаются наши индивидуальные исследования? Получается? Я уверен, что получается. Рационал! Рационал получается? А Митоктон[86] Бапоно? Получается Митоктон Бапоно?
— Я представлю вам отчет в течение этой недели.
— Прекрасно. Великолепно. Но индивидуальные исследования, расскажите-ка мне о них. Хотя, может, это нескромный вопрос?
Он отпустил его руку, отошел на два шага и с восхищением оглядел Жака.
— Послушайте-ка, не знаю, говорил ли я вам уже, но вы — впечатляющий экземпляр. Вы занимались спортом?
— Да. И даже танцами. Балетом.
— Обалдеть. Обалдеть. Обалдеть.
Он смотрел на него с восхищением.
— Я должен был поступить в Оперу, — сказал Жак. — Я давал сольные спектакли в зале «Плейель» и выступал на сцене нескольких мюзик-холлов. Впрочем, у меня это семейное, поскольку моя мать была балериной в кордебалете оперного театра Бордо. Но из уважения к отцу, который был архиепископом, я выбрал химию.
Бапоно вновь взял Сердоболя под руку и увлек в очередной обход лаборатории быстрым шагом.
— Танцор, — восклицал он, — инженер-танцор, танцор-инженер, нет, мне все-таки попался редкий экземпляр. Обалдеть!
Он вновь отпустил руку Жака, чтобы отойти на шаг.
— Вы чертовски хорошо сложены, — продолжил он. — Особенно поразительным я нахожу затылок, он свидетельствует одновременно о силе и уме обладателя. Такой затылок воспринимается как самое настоящее произведение искусства. Вам смешно? Вы — ученый, а я — промышленник, но искусство выше всего, не правда ли? Вот это нас и объединяет.
Он попытался вновь ухватить Жака под руку, но тот незаметно отстранился.
— Мне вот танцы, — сказал Бапоно, — художественные танцы, разумеется, кажутся чем-то феноменальным. Всякий раз когда я оказываюсь в Париже, бегу на балет. Вы даже не догадывались, правда? Вы даже не представляли? Балет — это восхитительно. Балерины — сплошное очарование. А красивые, атлетически сложенные тела в облегающих трико — вот что дает глубокое представление о человеческой анатомии.
Он кашлянул.
— А если вы мне что-нибудь станцуете? — предложил он. — Я бы обеспечил музыкальное сопровождение, а вы бы выделывали свои па.
Он принялся напевать, затем попеременно имитировать струнные и духовые. Жак после некоторого замешательства выдал несколько па, затем перепрыгнул через стол с рьяностью позитрона, вытолкнутого из ядра бора.
Вошла мадам Бапоно.
И сказала: «Не стесняйтесь, господа».
Бапоно прыснул со смеху. Жак сделал достойное лицо и поклонился. Мадам Бапоно была одета так же, как ее дочь, ее шлепанцы были расшиты идентичным образом. Она подвинула стул и села.
— Прошу вас, — сказала она. — Продолжайте.
Она доброжелательно улыбалась.
— Нет-нет, — воскликнул Бапоно, потирая глаза, — на сегодня хватит. Пойдем спать.
— Вы репетировали? — спросила мадам Бапоно.
— О нет, мадам, я руковожу, я сам не играю.
— А какую пьесу вы нам готовите?
— Это секрет, мадам.
— Ладно, все, — сказал Бапоно. — В койку. Дадим молодому человеку возможность поработать.
Он встал и бесцеремонно ссадил супругу.
— Спокойной ночи! — крикнул он. — Спокойной работы!
Еще секунда — и их уже не было.
Жак еще раз обошел лабораторию, погладил Газдрубала, рассеянно посмотрел на пару кристаллизаторов, затем выключил свет и вытянулся на диване в своем кабинете. Он проснулся, когда аппараты для растирания в порошок Интегральной Микстуры Бапоно уже давно урчали. Он услышал, как с полной отдачей стучит пишущая машинка Жинетты.
Он потянулся, встал и решил пойти побриться. В зеркале, висевшем над его письменным столом, он увидел Корбиньона, который усердно трудился согласно полученным инструкциям.
— Который час, Корбиньон? — крикнул он.
— Полдесятого, мсье Сердоболь.
— Я проработал всю ночь, — сказал Жак.
Он посмотрел на себя в зеркало. И окончательно утвердился в своем намерении отправиться в парикмахерскую.