Вдали от Рюэйля
— Все в порядке, Корбиньон?
— Да, мсье.
— Ничего особенного?
— Нет, мсье.
Сказали друг другу они.
Он вышел. В парикмахерской не было ни одного клиента. Он уселся в кресло. Патрон собственноручно начал намыливать ему нижнюю часть лица. После того, как и тот и другой закончили свои дознания относительно семейных дел и метеорологических соображений собеседника, Жак быстро перешел к интересующей его теме, а именно к частной жизни господина Линэра[87], аптекаря и эксклюзивного производителя антионталгина «Беспечный скворец»[88], специфического и радикального средства против онталгии, экзистенциальной тоски, субстанциальной астмы, эссенциальной эпилепсии и прочих околососедствующих напастей. Вот уже полвека Линэр изготавливал лекарство, рецепт которого унаследовал от отца, а тот от своего, и так далее. Относясь к рекламе с презрением, а в душе даже наплевательски, он продавал не более пятидесяти флаконов в год, что и составляло весь объем годового производства, кое было отнюдь не быстрым. Жак отправил один флакон де Цикаде, который объявил себя по-настоящему, да, по-настоящему удовлетворенным; принимая эту смесь, он ощущал ее возбуждающее и позитивное действие, стимулирующее его вдохновение, порой ослабляемое недугом. Итак, Жак полагал, что нашел настоящую жилу для разработки и прочную основу для реализации тех амбициозных планов, что впоследствии могут у него появиться. Но он колебался, не зная, предложить ли дело Бапоно (удивительно, что тот сам до этого еще не додумался) и объединиться с ним или же попытать счастья в одиночку. Что касается первого хода (а именно: убедить Линэра уступить свое производство), это будет, предполагал Жак, делом несложным после того, как он подробно ознакомится с привычками фармацевта. В своем проекте он даже усматривал следы филантропии, ибо собирался, ну конечно же, заинтересовать старика новым альянсом, дабы тот на всю оставшуюся жизнь увяз в богатстве благодаря инициативности и изобретательности Жака Сердоболя.
Аптека папаши Линэра выглядела довольно представительно, хотя и не так блестяще, как заведение недавно обосновавшегося конкурента. Жак заходил туда редко — купить пачку аспирина да увидеть физию персонажа, чтобы понять, как его зацепить. Старый хрыч коллекционировал клещей; подступиться к нему с этой стороны было бы просто, но, ничуть не сомневаясь в своих способностях за неделю поднабраться достаточно глубоких знаний в этой интереснейшей области, чтобы суметь разговорить Линэра и даже озадачить его парой заковыристых вопросов, Жак гнушался применять подобные методы и предпочитал использовать более быстрые и энергичные средства, если таковые оказывались в распоряжении.
В лабораторию вошла Жинетта. Жак был один. Он рассматривал под микроскопом маленькие ошметки колорадского жука; следовало сделать более эффективным Дорифоровор[89] Бапоно, чья недостаточность по части дорифоротрудикации[90] уже начинала беспокоить всех сельскохозяйственников департамента.
— Что вам от меня нужно в этой истории с Линэром? — спросила Жинетта.
Она пыталась продемонстрировать высокомерие, но Жак прекрасно знал, что она славная девушка. Одевалась неплохо, красилась, насколько возможно в этом захолустье, чтобы не выглядеть шлюхой, и носила шелковые чулки в обтяжку.
— Жинетта, что вы думаете обо мне? — спросил Жак.
Он находил ее милой, но не больше, и никакого желания не испытывал.
— Что я думаю о вас? Что я думаю о вас?
Она была явно в затруднении.
— О, я в вас не влюблена, — наконец с раздражением выдала она.
— Так. Хорошо. Но, может быть, вы считаете меня хорошим товарищем.
— Это да. Даже отличным.
— Хорошо. Так вот, сегодня вечером мы все втроем пойдем к Линэру.
— Кто это — втроем?
— Вы, я и ваша младшая сестренка Пьеретта.
— Вы не посмеете! — воскликнула она.
— Ничего страшного с ней не произойдет, — спокойно произнес Жак.
— А что Линэр скажет, когда вас увидит?
— Пускай говорит что хочет. Назначьте ему свидание на один из ближайших дней.
— А если нас увидят?
— Я буду ждать вас у калитки из переулка, который выходит на улицу де ла Пьер-де-Мор. Там никто никогда не ходит. Соседей напротив нет. Это стена винокурни Саботье. Я осмотрел это место.
— Но откуда вы знаете, что…
— Мои секретные источники.
— А почему вы хотите…
— Не беспокойтесь. Я просто прошу вас оказать мне маленькую услугу.
— Какая-то сомнительная история[91].
— В общем, подумайте, — резко ответил Жак. — Мне надо работать. Вы дадите мне ответ на днях.
На днях, когда он, например, пойдет в кино.
Перед входом в кинотеатр комдельной и отпактной группой о том о сем беседуют Бапоно и Саботье. Жак элегантно раскланивается с дамами, с различной степенью уважения пожимает руки господам. Тино держит себя очень приветливо, Жак про себя усмехается. У него спрашивают, как продвигается постановка пьесы, и он ловко переводит разговор на тему Концертного зала. Бапоно хлопает себя по лбу: чуть не забыл! Перед сформулированным таким образом запросом мэру Саботье ничего не остается, как пообещать все, что от него хотят. Звенит звонок, пора заходить и занимать места. Жак оказывается между мсье Бапоно и мадам Бапоно, деликатная ситуация, которая предписывает ему отказаться от обоих подлокотников и свести ноги вместе, прямо перед собой. Лучше не уклоняться ни вправо, ни влево. Наступает мрак, а вместе с ним документальный фильм о ловле сардины. В то время как на экране в трюм судна вываливаются потоки биомассы, Жак чувствует, что Бапоно незаметно завоевывает территорию. Жаку интересно, что мадам Бапоно сделала бы на его месте, учитывая, что он — не Бапоно. Он перемещает ногу в сторону мадам и прикасается к мясистой икре. Икра тут же отстраняется, как будто исчезает. Жак использует тот же прием в сторону мсье Бапоно. Патрон принимает приличную позу. Отныне все идет превосходно, и так — до финального заполнения консервных банок маленькими рыбками и зажигания света.
— Познавательно, — степенно изрекает Бапоно, с высокой колокольни плюющий на позвоночных, которых нельзя ни отравить, ни откормить.
Жак поворачивается к мадам Бапоно, которая бросает на него строгий взгляд. Марта, сидящая рядом с мадам Саботье, уже вся извелась. Тино болтает с отцом. Жак задумывается на тему бог знает чего. Он оглядывает зал и замечает Линэра, а неподалеку от него Пьеретту с сестрой.
— Кого это вы там высматриваете? — спрашивает Бапоно. — Какую-нибудь козочку?
Жак категорически отнекивается. Он уже подумывает о том, что с его стороны было бы вежливо наврать два-три комплимента мадам Бапоно, но в этот момент тьма вновь побеждает свет, на этот раз для проекции новостей. Ничуть не удивляясь, Жак видит, как он сам принимает парад парижского гарнизона, поднимается на вершину Гауризанкара[92], управляет спортивной гоночной машиной в Индианаполисе и, будучи министром спорта, выступает на торжественном открытии бассейна в окрестностях Парижа. Все это время Бапоно вел себя спокойно.
В антракте мужчины встали и пошли отметиться у писсуаров, покуривая сигареты. Дамы остались сидеть, посасывая леденцы.
— Мы как-нибудь еще поговорим о танцах, — сказал Жаку Бапоно, ухватывая его под руку, чтобы не потерять в толпе. — Это меня страстно увлекает. Послушайте-ка, — воскликнул он с восхищением, — ну и бицепсы же у вас. Обалдеть, обалдеть, обалдеть, ах как приятно щупать.
Саботье нужно было что-то сказать своему помощнику. Перед писсуарами по соседству с Жаком оказался Тино, который, поливая разверстую пред ним чашу, спросил:
— Ну, Сердоболь, как репетиции?
— Неплохо.
Он выплюнул окурок на сухой участок чаши и прицельной струей его погасил.
— Знаете, — продолжил Тино, — я считаю, что вы вредничаете.
— Не может быть, — ответил Жак.
Они вышли вместе.
— Да, — продолжил Тино. — Ведь я тоже люблю театр. Это мое призвание. Было бы здорово, если бы вы позволили мне дебютировать в труппе, но больше всего я бы хотел выступать один. У меня хороший тенор, мне об этом говорили. Как вы нашли меня в прошлый раз у Бапоно?