День святого Жди-не-Жди

В этот момент Поль открыл дверь, вошел в кабинет и оказался за спиной Алисы Фэй. Перед ней стояло зеркало, он увидел ее, и это явление повергло его в полную бессознательность. Он рухнул.
Присутствующие встали, чтобы посмотреть на обмороченного.
Пьер его представил:
— Мой брат.
Алиса спросила у Дюсушеля:
— Вы думаете, что это из-за меня?
Пьер сделал все, что было в его силах, дабы привлечь внимание привратника, грезившего (возможно) в Большом Зале Ожидания и Почета: он потряс колокольчиком.
Алиса склонилась над бессознательным и снова спросила у Дюсушеля:
— Вы думаете, это из-за меня?
— Это относится скорее к психосоциологии, — ответил Дюсушель. — Полагаю, этот обморок — феномен, вызванный эротизированной рекламной.
И, подумав, добавил:
— Значит, здесь показывали фильмы с вашим участием?
— И не мало, — ответил Пьер. — А Поль не пропускал ни одного. Он ходил на все сеансы. Особенно когда показывали «Пожар в городе».
— В этом фильме были пожарные? — спросил Дюсушель.
— Одна лига хотела его запретить, — сказал Пьер.
Дюсушель удивился судществованию подобной секты в Родимом Городе. Пьер ему ответил, что оно было весьма эфемерным, это судшествование. Дюсушель заинтересовался, к чему столь яростные гонения именно на сей фильм. Тогда Пьер описал бабочку, вышитую на черном чулке Алисы Фэй.
— Столько нравственности ради какого-то чешуекрылого лепидоптера [125], — заметил Дюсушель.
Алиса занималась исключительно Полем. Она отвела прядь, ниспадающую ему на лоб и глаза.
— Нужно что-то сделать, — сказала она. — Воды! Может, принести воды?
— С водой здесь плохо, — ответил Пьер. — Мое верховное распоряжение еще не вступило в силу, — добавил он после небольшой паузы.
Наконец появился привратник. Он приближался с явной опаской, потирая ладонями глаза и позевывая.
— Воды! — крикнул Пьер. — Хотя бы немного воды.
— Вот те на! — отреагировал Сахул.
— Для моего брата!
Сахул поднял повыше веки и заметил Поля, голову которого Алиса Фэй удерживала чуть выше уровня ног.
— Смотри-ка, — удивился Сахул, — Алиса Фэй!
— Он тоже видел лепидоптера? — спросил Дюсушель.
— О, мадемуазель! Вы почтили своим присутствием наш Родимый Город?
— Идите же за водой, — сказал Пьер.
— Мадемуазель, вы не могли бы автографировать мне дагерротип?
— Я искренне сожалею, — сказал Дюсушель, — что за всю свою жизнь бывал в кино крайне редко. То есть практически никогда, если не считать документальные фильмы.
— Ах, сударь! — воскликнул Сахул. — Кинематограф — это настоящее волшебство! Как я вам сочувствую, как жалко, что вы никогда не посещали сумеречных залов!
— Вы смотрели «Пожар в городе»?
— А то как же! — воскликнул Сахул. — Шедевр! Мадемуазель играла в нем потрясающе. И была в эдаком трико. Ну, скажите, Мадемуазель, так вы мне савтографируете дагерротип?
— Так вы пойдете за водой? — спросил Пьер.
— Вам недостает авторитарности, — заметил Дюсушель.
— Дайте ему возможность очнуться самому, — сказала Алиса Фэй.
— Уже пошел, уже пошел, — отозвался Сахул.
— Я — не тиран, — заявил Пьер.
— По-моему, он открывает глаза, — заметила мадемуазель Фэй.
— Но собираетесь выбросить тучегон на свалку, — продолжил Дюсушель.
— Кто это собирается? — спросил Сахул.
— Так вы пойдете за водой? — спросил Пьер.
— Он приходит в себя, — сказала Алиса Фэй.
— Чтобы прийти к вам, — заметил Дюсушель.
— Отменная объективность, — сказала Алиса Фэй.
— В нашей специальности всегда приходится чуть-чуть заниматься психологией, — ответил Дюсушель.
— Я могу уже не идти за водой, — заметил Сахул.
— Где я? — спросил Поль.
Он фыркнул. Учитывая опрокинутое положение тела, прежде всего уткнулся взглядом в потолок. Затем заметил какое-то лицо, ощутил нежное тепло, мягкость и упругость чьей-то ноги под своим затылком. Распознав во всем этом присутствие любимого существа, он снова лишился чувств.
— Вот это да! — произнес Дюсушель.
— Что ни говори, — сказал Сахул, — а он здорово втюрился.
— Вас уже не спирает от былого уважения, — сказал Пьер. — Хотя вы были в числе моих друзей.
— Прашупращеня, прашупращеня, — прошептал Сахул.
Он удалился, оглядываясь на подколенную складку Алисы Фэй и морщинистость ее шелка.
— Так идти мне за водой или нет? — спросил он, скромно застыв в дверях.
— По-моему, бесполезно, — высказался Дюсушель.
— Прашупращеня, прашупращеня, но я получаю приказы только от своего хозяина.
— Выйдите, — сказал Пьер.
Дверь закрылась. Снова открылась. Сахул, кивая на Дюсушеля, вопросительно напомнил хозяину:
— Он что-то сказал про тучегон.
— Я вам тоже скажу, — пообещал Пьер. — Выйдите.
— Так идти за водой или нет?
— Я дам вам дагерротип с автографом, — пообещала Алиса Фэй.
— Когда изволите?
— Можете зайти за ним завтра с утра ко мне в гостиницу.
— Я счастлив и премного вас благодарю, мадемуазель. Смотрите-ка, сейчас он снова откроет глаза, но если увидит вас с первого взгляда, то опять провалится во мрак; лучше его усадить, чтобы он увидел вас не сразу.
Дюсушель и Пьер усадили Поля в протомуниципальное [126] кресло. Алиса Фэй сместилась влево и чуть назад. Поскольку они последовали его советам, Сахул удалился.
Поль, очутившись за протомуниципальным столом, удивился. Он принялся рассматривать предметы, находящиеся перед ним и по сторонам, но назад не оглядывался, а следовательно, не мог сразу обнаружить присутствие Алисы Фэй, хотя и ощущал пронизывающий и тончайший аромат, отличавшийся от всех известных естественных запахов Родимого Города.
Он неловко встал, чтобы уступить кресло брату, ибо тот ревниво относился к своей атрибутике.
— Ничего страшного, ничего страшного, — сказал Пьер, быстро усаживаясь в кресло.
Затем взял брата за руку и торжественно добавил:
— Поль, у меня для тебя большая новость, невероятная новость, сдержи свое волнение, так вот: мадемуазель Алиса Фэй, звезда чужеземного кинематографа, находится в наших стенах, и даже больше, она находится среди присутствующих здесь.
Повернувшись к ней, он заключил свой дискурс следующей клаузулой:
— Мадемуазель (он поклонился), позвольте представить вам моего брата, Поля Набонида.
— Мадемуазель, — сказал Поль, — я — очарован.
Он и в самом деле был таковым.
Очарованным.
Она была приятно удивлена, что не без удовольствия расположило ее к словесному обмену. Они сразу же и поочередно принялись произносить разные реплики под критическими взорами присутствующих лиц. Так они договорились о последующей встрече, затем Алиса Фэй ушла в сопровождении Дюсушеля.
— Очаровательный юноша, — подытожил этнограф, — к тому же он, как мне кажется, испытывает к вам определенное чувство. Кинематограф — это тема, которую я еще не изучал вплотную. И, признаюсь, даже не думал, что сие искусство могло в регионе, подобном этому, найти отклик, хотя бы отдаленно напоминающий тот.
— Мой образ, — произнесла Алиса, — становится универсальным.
— Всеобщим, — осмелился уточнить Дюсушель.
— Универсальным, — поправила его Алиса. — Какая женщина универсальнее меня?
— Богиня, — нашелся Дюсушель.
— Несомненно, но ведь я двигаюсь. Не оккультное и не символическое проявление время от времени, а непрерывность реального движения.
— Форма без материи.
— Форма света.
— И тени.
— Все эти сменяющиеся атомы времени, это — я.
— И в вас влюбился брат мэра.
— Каково должно быть его одиночество!
— Одиночество, заполненное вашими экранными всполохами.
— Я его обворожила.
— Вы его обморочили.
В «Косодворье» они выпили по коктейлю.
— Итак, уважаемый, — спросила мадемуазель Фэй, — вы действительно так редко ходите смотреть мувиз?