Последний коммунист
Молодого человека звали Илья, Илья Владимирович Печенкин. Он вернулся на родину после шести безвыездных лет жизни в Швейцарии, где учился в элитнейшем колледже "Труа сомэ", что в переводе означает "Три вершины".
II. Любил под кровать прятаться
Сославшись на дорожную усталость, Илья сразу лег спать, родители же не ложились. Они сидели в полутемной спальне, с трудом помещаясь вдвоем на узком низком диванчике, и с умилением и гордостью смотрели на спящее свое чадо. Видимо от избытка чувств отец положил вдруг ладонь на колено матери и стал медленно поднимать юбку, но Галина Васильевна решительно остановила это неуместное и несвоевременное действие, крепко ухватив мужа за запястье. Впрочем, она нисколько не обиделась, а даже прижалась к его сильному жилистому плечу.
- Он такой остроумный, - зашептала Галина Васильевна. - Я спросила: "Что ты любишь больше всего?" Знаешь, что он ответил? "Ленина и пепси-колу..." Она улыбалась и смотрела на мужа, ожидая его реакции.
- Новое поколение... - прокомментировал Печенкин и пожал плечами.
Как большинство мужчин, Печенкин не умел разговаривать шепотом, получалось громче, чем если бы он говорил в полный голос. Галина Васильевна сделала круглые глаза, Владимир Иванович виновато втянул голову в плечи.
- Я только одного боюсь, - взволнованно зашептала мать. - Он совсем не говорит о девушках.
- Ну и что? - удивился Печенкин. - Какие его годы? Я только после армии гулять начал.
- Тогда было другое время. А сейчас... Ты помнишь, что мы видели с тобой в Сан-Франциско? Этот ужасный парад...
Владимир Иванович повернулся к жене, посмотрел на нее и с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться.
- Да ты чего, Галь? Мой сын...? Печенкин?
Галина Васильевна смущенно улыбнулась и зашептала:
- Нет, все-таки хорошо, что мы живем в Придон-ске и до нас эта зараза еще не дошла...
Илья зашевелился, поворачиваясь лицом к стене, и родители замолкли, вглядываясь и вслушиваясь.
Сын спал, как спят малые дети, придавив щекой сложенные ладони, но дышал, как взрослый, ровно и глубоко.
Родители переглянулись.
- А я его спрашиваю: "Ты выучил?.." - начал рассказывать Печенкин, но жена перебила:
- Что выучил?
- Латынь... Латынь выучил?
- Выучил, все выучил, - успокоила мужа Галина Васильевна. - Два стихотворения в день...
- Что два стихотворения в день? - не понял он.
- Когда Илюша был маленький, я заставляла его выучивать два стихотворения в день. Помнишь? Одно утром, другое вечером. Еще при поступлении в "Труа сомэ" они мне сказали: "У вашего мальчика феноменальная память". Знаешь, что я им ответила?
Печенкин остановил на жене вопрошающий взгляд.
Галина Васильевна улыбнулась, глянула гордо и победно и повторила то, что сказала шесть лет назад, с удовольствием процитировав себя:
- "Я знаю".
Печенкин кивнул. Возникла пауза. Ребенок дышал ровно и глубоко.
- А помнишь, как он взял моду нас пугать? - зашептала Галина Васильевна, предлагая вспоминать еще. - Годика четыре ему было... Идешь, а он из-за угла "гав!". Я так пугалась. Помнишь?
Владимир Иванович напряг память и честно признался:
- Чего-то забыл...
- Ну вот, - расстроилась Галина Васильевна. - Ты же его и отучил. Сам на него из-за угла гавкнул. А он так испугался! Реву было... Зато больше уже никогда не пугал. Помнишь?
- Кажется, помню, - смущенно соврал Печенкин. - Я зато помню, как я за ремень взялся: он мою электробритву раскурочил, я за ремень, а его нету! Как сквозь землю провалился... Ищу-ищу. Нету! А он, оказывается, под кровать спрятался, засранец! Любил под кровать прятаться... Вот засранец...
Галина Васильевна поморщилась и попросила:
- Володя!
Печенкин мотнул головой, улыбаясь, - еще раз переживая то забавное происшествие, и взглянул на часы.
- Все, пора вставать, - решительно проговорил он. - День очень насыщенный. - Подумал и повторил свою мысль: - Насыщенный день.
Галина Васильевна взяла ладонь мужа в свои ладони.
- Ну еще минуточку, Володя! Вспомни, что значила в детстве лишняя минуточка сна...
Владимир Иванович подумал, вздохнул, видимо вспомнив, что значила в детстве лишняя минуточка сна, и кивнул, соглашаясь.
И они продолжали сидеть на неудобном низком диванчике, прямые и счастливые, наблюдая лишнюю минуточку сна своего единственного дитяти.
Наверное, Владимир Иванович и Галина Васильевна очень удивились бы, если бы узнали вдруг, что сын их вовсе и не спит... Илья не спал. Глаза его были открыты. Что-то он там думал...
III. Насыщенный день
1
День, как и обещал Владимир Иванович, оказался насыщенным и напоминал сказочное путешествие Кота в сапогах и короля, с той лишь разницей, что Печенкину не приходилось обманывать сына, это были и впрямь его владения: фермы, гигантский элеватор, три завода, две фабрики, четыре банка и центральный офис компании "Печенкин", расположенный в самом высоком в Придонске здании - двадцатиэтажном небоскребе. Но было еще одно отличие этого путешествия от того, сказочного: если король, помнится, беспрестанно восхищался виденным, то молодой Печенкин молчал и смотрел на богатства отца холодно и бесстрастно. Впрочем, Владимира Ивановича подобная реакция не обижала, он ее не замечал, сам радуясь, как мальчишка. И когда их черный бронированный "мерседес" в сопровождении "субурбана" с охраной остановился на краю придонского аэродрома, он первым выскочил из машины и, как фокусник из художественной самодеятельности, громко и весело крикнул:
- Оп-ля!
Среди ржавеющих "кукурузников" и вертолетов без лопастей особенно выделялся белоснежный красавец "фалькон" - личный самолет Печенкина. Под стать самолету был и летчик: в белой, очень элегантной не нашей форме, белокурый, голубоглазый, здорово смахивающий на аса германских "люфтваффе" времен Второй мировой.
Владимир Иванович обнял сына за плечо и крепко прижал к себе.
- Полетим, Илюха! Сядем и полетим! Куда душа попросится... Я его неделю назад буквально купил. Хотел за тобой в Швейцарию послать, но Москва не разрешила.
- Необходим полетный сертификат и предварительно оформленное разрешение на полет, - объяснил стоящий рядом секретарь-референт Печенкина по фамилии Прибыловский, тридцатилетний, примерно, господин безупречной внешности и безукоризненных манер. Речь его была ясной и четкой, взгляд твердым.
Печенкин отмахнулся, помрачнев:
- Знаю я их сертификат, мироеды московские! Копают все под меня! - Он вновь улыбнулся и обратился к сыну: - А летчика я выписал прямо из Германии. Летчик должен быть немецкий. А знаешь почему? Они детям рулить не дают! Печенкин захохотал и хлопнул летчика по плечу. - Ну что, Фриц, полетим Москву бомбить?
- Ja, ja, - отвечал, улыбаясь, немец.
- Я, я, - удовлетворенно повторил Владимир Иванович и задумчиво посмотрел на сына, который оставался равнодушным и к этой восхитительной и дорогой игрушке.
2
Последним в деловой части программы насыщенного дня был док ПСЗ Придонского судостроительного завода, который с недавних пор стали называть Печенкинским судостроительным.
Ветер поднимал волну, полоскал трехцветные флаги, рвал и разносил над сотнями скучившихся внизу людей речь Печенкина, лишая ее смысла, но оставляя то, что в подобной ситуации может быть важнее смысла - интонацию.
Интонация была торжественной.
- Я-а-а-я-я!
- Я-а-а-я-я!
- Я-а-а-я-я-я-я!
Илья стоял неподалеку от отца в плотной толпе приглашенных на специально для этого мероприятия построенной деревянной трибуне. Была она довольно хлипкой, поскрипывала и даже как будто покачивалась. Никто этого, впрочем, не замечал. Все улыбались, глядя то вниз, то вдаль, и только Илья напряженно прислушивался к еле заметным колебаниям трибуны. Кажется, он боялся...
Картинно подержав в руке привязанную за горлышко бутылку шампанского, Владимир Иванович отпустил ее, и, описав полукруг, бутылка расплылась пенным пятном на борту новенького танкера типа "река-море". Танкер назывался "Придонский-1". Он медленно сполз в воду, все закричали "ура", а стоящие внизу стали подбрасывать в воздух монтажные каски.