Последний коммунист
Это действительно был кинотеатр, самый настоящий кинотеатр!
Босой, в летней пижаме, Илья стоял на освещенном пустом крыльце кинотеатра и удивленно осматривался. Стеклянная дверь была открыта. Везде горел свет. На стенах фойе висели выцветшие от времени фотографии звезд советского кино: красавец Ивашов, красавица Светличная, другие прежние красавцы и красавицы с немодными ныне прическами и несовременным вдумчивым выражением лиц. Было тихо, тихо до жути. Илья оглянулся, зябко поежился и вошел в приоткрытую дверь кинозала. Выкрашенный блеклой розовой краской, он тоже был совершенно пуст. Илья посмотрел на белый экран и сел в крайнее кресло - холодное и твердое.
И тотчас где-то за спиной кто-то растянул меха гармони и неумело заиграл. Звук был высокий, ржавый, трудновыносимый. Он доносился из квадратных окошек проекторской.
- Талы, талы, талы, - как-то неуверенно запел там невидимый человек. Талы, талы, талы...
Илья улыбнулся. Переливчатая, напоминающая татарскую мелодия перетекла в мелодию, напоминающую индийскую.
А-ба-ра-я,
Бро-дя-га-я,
запел тот же человек.
Илья поднялся, чтобы уйти незаметно, но сиденье предательски громко хлопнуло, гармонь вякнула и замолкла, и раздался радостный крик:
- Барин молодой!
Илья удивленно оглянулся. В квадратном окошечке с трудом помещалась большая улыбающаяся физиономия.
- Кино пришли смотреть? - громко спросил киномеханик.
- Нет, нет, я просто... - мотнул головой Илья и направился торопливо к двери.
Киномеханик перехватил Илью в фойе.
Он был коротконогий, плотный, с круглой, покрытой редкими короткими волосами головой, картофельным носом и толстыми губами. Маленькие круглые глазки смотрели кротко и виновато, он улыбался. Илья тоже улыбнулся - трудно было смотреть на этого человека без улыбки.
- Барин молодой, - обожающе повторил тот.
Илья нахмурился:
- Не называйте меня так! Я не барин!
Человек улыбнулся еще шире. Впереди у него был большой золотой зуб.
- А помните, когда Никита Михалков в "Жестоком романсе" приехал? Все там кричали: "Барин приехал! Барин приехал!" Вас все здесь любят. Владимира Ивановича любят... А Галину Васильевну как любят! Они нас не обижают. Деньги хорошие платят. Без вас пропадем. Я зуб вставил золотой, видите? У меня тут дырка была, Владимир Иванович говорит: "Вставь ты зуб себе, Наиль!" Я говорю: "Какой? Железный или золотой?" Он говорит: "Золотой, конечно". Денег дал. Я вставил. Мама заболела, Владимир Иванович узнал: "Наиль, хочешь в Москву ее на лечение пошлем, хочешь за границу, я все оплачу". Мама не согласилась. Говорит: "Наиль, спой мне татарскую песню". Я говорю: "Я не знаю татарских песен, я уже ассимилировался". Она говорит: "Не знаю, что это такое, спой".
Татарин замолчал, глядя виновато и продолжая улыбаться.
- Днем сплю, ночью не сплю, жду - Владимир Иванович позвонит: "Наиль, заряжай!"
4
Неподвижно и молча сидел Печенкин рядом с Гелей, и рука его лежала на ее колене. Геля молчала. Глаза ее были закрыты.
- Это твоя лучшая песня, - убежденно проговорил Печенкин.
Она открыла глаза, иронично улыбнулась:
- Ты говоришь так после каждой моей новой песни.
Владимир Иванович не услышал.
- Слушай, Гель, а почему ты не в рифму сочиняешь? - заинтересованно спросил он.
Геля наморщила лоб.
- Потому что в рифму пишут все.
Печенкин кивнул, поняв.
Геля улыбнулась и, ласково посмотрев на него, спросила:
- Ты лучше скажи, как Илья?
Владимир Иванович оторвал от ее колена руку и показал свой большой палец.
- Я рада. Я очень рада, - сказала она.
- Латынь выучил, - похвастался Печенкин.
- Я рада. Я очень рада, - повторила она.
Он вернул руку на место, и они снова замолчали.
- Гель, а маленький человек - это образ или конкретно? - поинтересовался Печенкин.
- Образ... Или конкретно... - погрустнев вдруг, повторила Геля и хотела подняться, но Печенкин не позволил ей это сделать, может быть, неожиданно и для самого себя опрокинул женщину на тахту.
Она беззвучно, но отчаянно сопротивлялась; Владимир Иванович вдруг вскрикнул, вскочил на ноги, стал трясти рукой и, морщась от боли, дуть на укушенный палец. Это, кстати, был тот самый палец, который он только что показывал.
- Бешеная, - прошипел Печенкин.
- Чикатило! - парировала Геля, резко поднялась, застегивая ковбойку на груди, и стала что-то искать в стенном шкафу.
- А если б я закричал? Охрана за дверью! - продолжал жаловаться Владимир Иванович.
- Тогда б меня застрелили, - пожала плечами Геля, подходя к нему с бинтом в руке.
- Бешеная, - повторил он, наблюдая, как она забинтовывает его палец, и успокаиваясь.
- Сделай укол, - примиряюще пошутила Геля и прибавила почти ласково: Чикатило...
- Просто я соскучился, - объяснил Печенкин свое поведение.
- Приезжай чаще, - предложила она.
- Приезжай чаще?! - взорвался вдруг он. - Еду к тебе и не знаю, дома ты или нет. Позвонить даже не могу! Говорю, возьми "мобилку"!
С насмешливым чувством превосходства в глазах Геля помотала головой, отказываясь. Печенкина это еще больше разозлило, он вырвал руку, размотал бинт, бросил его на пол и закричал:
- Живешь в "хрущевке"!.. На работу каждый день!.. На троллейбусе!.. Сорок лоботрясов!.. За три копейки!..
- Что ж, не всем учиться в Швейцарии, кому-то приходится в Придонске! язвительно парировала Геля.
- Нормальные люди так не живут! - выкрикнул Печенкин.
- Нормальные люди только так и живут! - прокричала в ответ она.
- По-твоему, нормальные - бедные?
- А по-твоему - богатые?
- Конечно, богатые! Нормальные - богатые!
- Нормальные - интеллигентные!
Печенкин саркастически захохотал:
- Интеллигентные? Что за звери такие? Все говорят, никто не видел.
- Ну почему не видел? - не согласилась Геля. - Видел. Видели. Я видела.
- Это какие такие - интеллигентные? Которые сами ни черта не делают и другим делать не дают? Тот, кто пашет, как трактор, вкалывает по шестнадцать часов, тот, значит, бандит и вор! А тот кто... Ко мне эти интеллигентные каждый день приходят: "Дайте, Владимир Иванович, дайте!" Только одному дашь, другие интеллигентные бегут: "Вы ему неправильно дали. Он плохой, мы хорошие, нам дайте". Я говорю: "Давайте, я у него заберу и вам отдам?" - "Давайте!" Интеллигентные... - Печенкин презрительно скривился. - Правильно Ленин говорил: "Не интеллигенция у нас, а говно!"
Геля не выдержала, топнула вдруг ногой и закричала:
- Печенкин, выйди из класса!
- Из какого класса? - засмеялся Владимир Иванович. Он уже готов был мириться.
Геля поняла, что оговорилась, но ни шутить, ни мириться она сейчас не желала и, подталкивая Печенкина к двери, неумолимо приговаривала:
- Иди... Иди, Печенкин, иди...
- Ну, ладно, Гель, чего ты... - виновато улыбаясь, пятился Печенкин.
- Иди, Володя, прошу тебя... Я прошу тебя! - Геля вытолкнула гостя на лестничную площадку и вдруг шепотом, скороговорно и стыдливо сообщила: - Я беременна.
- Что? - не расслышал он.
- Я беременна! - высоко пискнула Геля и захлопнула перед его носом дверь. Щелкнул замок. До Печенкина дошел наконец смысл ее слов, он растерянно улыбнулся и надавил на дверь сначала рукой, потом плечом.
- Помочь, Владимир Иванович? - услышал он за спиной сочувственный голос рыжего и остановился в задумчивости.
VI. Что-то пригорело?
Спустя несколько дней в доме Печенкиных состоялся концерт московского оркестра, руководимого знаменитым дирижером, тем самым, который был изображен на конверте пластинки в доме Гели и по которому Владимир Иванович, входя, постучал пальцем, видимо, и имея в виду будущее культурное событие.
Концерты известных исполнителей и музыкальных коллективов проходили в доме Печенкиных регулярно под общим названием "Встречи у камина". Их вдохновителем и организатором была Галина Васильевна, она же приглашала зрителей и слушателей: новых придонцев, руководителей города, а также местных деятелей культуры. Концерты традиционно проходили в каминном зале дома Печенкиных, где для артистов устраивалась сцена, а гости сидели на расставленных полукругом стульях, диванах и в креслах. Перед началом обязательно зажигался большой, отделанный малахитом камин - даже летом.