Барон в юбке

Не в силах слышать этот предсмертный хрип, девочка крадучись, готовая в любой момент метнуться обратно в заросли, осторожно выбралась на открытое место и приблизившись, заглянула в плачущие человеческими слезами, глаза зверя.
Выкаченный на пределе из орбиты, единственный, косящийся в ее сторону, широко распахнутый глаз животного, смотрел на нее с такой мольбой и нечеловеческой мукой, что Вандзя сама не смогла сдержать потоком хлынувшие слезы. Осознав, что помочь бедняге она может лишь единственным образом, девочка внимательно осмотрелась вокруг, и, найдя валяющийся на земле, оброненный кем-то в стычке нож-засапожник, одним движением приблизила затянувшуюся во времени смерть несчастной твари.
За десять лет жизни в самой глухой части Чертовых шеломов, дети Леса учатся многому, слишком многому для столь юных созданий, каковыми являются они в силу своего возраста, в том числе и вот такой способности оказать нуждающемуся последний, жестокий долг милосердия…
… Сжимая в ручонке свой трофей, девочка уже было направилась прочь с поляны, когда ее взгляд упал на знакомый, благодаря многочисленным рассказам редких очевидцев всему лесу, легендарный меховой плащ из шкуры бьорха.
Внутри нее все оборвалось:
– Нет!!!
– Не может быть…
– Только не он!!! - металась в ее маленькой головке отчаянная мысль - Ну пожалуйста, должна же быть какая-то справедливость, он ведь неуязвим для человеческого оружия, просто обронил плащ…
…Но разум уже осознавал необратимость происшедшего: в двух шагах от прижавшей в отчаянии к лицу руки девочки, лежал, купаясь в луже собственной крови, почитаемый всеми лесовиками за дела, которые неспособен был совершить ни один из ныне живущих людей за доброго лесного духа, великан, оказавшийся простым смертным.
И от того, что ценой своей жизни, он дал бедняжке шанс продолжить жить дальше, даже в смерти своей он показался Вандзе более величественным и прекрасным, чем любой из великих королей древности…
…Рухнув на колени рядом с поверженным великаном, девочка, горько рыдая, прижалась губами к его огромной лопатообразной и заскорузлой, словно копыто, от постоянного обращения с гигантской дубиной, ладони…
* * *
Миора, словно зачарованная, смотрела сквозь блики угасающего костра на неестественно, не по-мужски правильное, лицо удивительного человека, все существо которого было окутано тайной. Появившийся из ниоткуда в момент крайней нужды, он почему-то назвался представителем легендарного народа рушики, когда-то сумевшего в одиночку, в течении нескольких лет сдерживать чудовищный натиск сокрушительного нашествия кочевых племен из дальневосточных степей, опрокинувших под копыта своих странных, невиданных доселе верховых тварей, называемых комони, все величайшие державы Востока.
С огромными потерями отбивая следовавшие одна за другой каждое лето волны нашествия, полегли практически все взрослые мужчины гордого, но малочисленного народа, обитавшего на территории современной Фронтиры. На последнюю битву с захватчиками поднялись все, кто мог поднять оружие: женщины, старики и дети старше тринадцати лет. Небольшой отряд ланской кавалерии, присланной союзным рушики Вайтехом Славным, королем Мокролясским и Блотским, мало чем смог помочь и лишь слега отсрочил неминуемое. Орды Великого кагана Буратая, так же согнавшего под свои бунчуки всех, кто был способен сесть на коня и поднять саблю, стоптали слишком малочисленных рушики и хлынули в мокролясские пределы.
Кочевники, получившие в последствии собирательное название огулы, твердо следовали заветам предыдущего Великого Кагана - Хамчуттина, деда Буратая, завоевавшего пол мира и завещавшего потомкам дойти до края земли, к берегу последнего океана, где, по слухам, солнце с шипением садится в море. Согласно оставленному Первым Великим Каганом своим потомкам предсмертному предсказанию, род кагана, омывшего копыта своих комоней в волнах последнего моря, продлится вечно…
Нашествие огулов на Мокролясье несло за собой катастрофические последствия - практически уже одержавший верх в Трехсотлетней Войне Вайтех Славный, поставивший было на колени преворийского императора и вот-вот ждавший послов с известиями о капитуляции, был поставлен перед дилеммой: либо остаться и завершить так победоносно начатую кампанию взятием осажденной Превории, отдав при этом на растерзание диким кочевникам практически все население своего королевства, либо идти на защиту своих людей, оставив в тылу изрядно потрепанную, но так и не побежденную армию врага…
Очень скоро передовые отряды кочевников, огнем и мечом пройдя центральную часть земель мокролясского королевства, длинной лентой тянувшихся с севера на юг вдоль обоих берегов полноводной реки Одуор, не размениваясь на грабеж захваченных земель в своем неуемном продвижении на запад, двинулись и по преворийской земле, один за другим вырезая гарнизоны и население городов и поселений, не тронутых мокролясской тяжелой кавалерией.
Осознав, что порознь напасть не одолеть, монархи двух стран, разоренных и сильно обескровленных войной, длившейся, с небольшими перерывами, вот уже триста лет, сели за стол переговоров. В обмен на военную помощь Империи в изгнании захвативших королевство в отсутствие воевавшего монарха, огулов, Вайтех Славный был вынужден дать вассальную клятву Преворийскому Императорскому дому.
Конец нашествию положила великая Ок-Келинская битва, в результате которой объединенные войска Превории и Мокролясья опрокинули и рассеяли орды огулов, и на земли обескровленной Империи, отныне называвшейся Средиземной, пришел долгожданный мир…
Но после этого были еще и длительные, изнуряющие рейды по уничтожению выживших в той битве кочевников, с боями прорывавшихся по выжженным, обезлюдевшим землям в свои степи, смерть в ночной стычке Вайтеха Славного и коронование Герцогом Мокролясским женившегося на старшей дочери Вайтеха, племянника Преворийского Императора - Гуальдо Ле Круама.
Права на мокролясский престол двухмесячного внука Вайтеха Славного - Томеша, сына королевича Вальдемара, погибшего в Ок-Келинской битве на месяц раньше старого короля, были проигнорированы…
Обезлюдевшие земли, по которым прошли огулы, названные в народе за кровожадность и жестокость гулями  [9], заселили выходцы из густо заселенных западных провинций. Так образовались две новые провинции - Кримлия и Фронтира, разделенные Чертовым Хребтом и разрезавшие бывшее Королевство Мокролясское широкой полосой на две части - само Герцогство Мокролясское и небольшую провинцию Блотина, расположенную среди густой сети речушек, каналов и болот, составлявших дельту реки Одуор. Впоследствии, основную часть Кримлийских земель выкупили и заселили изгнанники из далекого Мосула - последователи халдейского бога Яшвы - харисеи, издревле отличавшиеся огромным талантом и выдающимися способностями в делах торговли и ростовщичества.
О трагической же судьбе народа рушики, уничтоженного оголами, свидетельствовали лишь разрушенные камни крепостей и селений, да груды белевших на полях былых сражений, никем не захороненных костей, среди которых часто попадались и детские, принадлежавших прежним хозяевам края…
И вот теперь, сто пятьдесят лет спустя после смерти последних представителей этого народа, из Проклятой Пущи появляется человек, при знакомстве назвавший себя рушики. Этот человек странно говорит, странно двигается, и, не смотря на кажущуюся хрупкость и юность, ведет себя, словно убеленный сединами старый воин-ветеран, оттоптавший калигами не одну тысячу ли по пыльным, щедро орошенным потом и кровью, дорогам военного лихолетья.
Один только взгляд его огромных, пронзительно-голубых глаз, казалось, принадлежавших глубокому старцу, пристально, в самую суть души смотревших с совсем еще детского лица, вызывал у Миоры легкий холодок по коже и неосознанное ощущение смутной тревоги.
Незнакомец, наутро после той ужасной ночи откинувший полог опрокинутого стадом взбесившихся туров возка, сразу показался Миоре каким-то неестественным, словно не от мира сего, ходячим собранием тайн и парадоксов. Очень высокого роста, одетый в типичный костюм небогатого преворийского дворянина, как оказалось впоследствии, подобранный им для себя тут же, среди обломков каравана, он называет себя вполне преворийским именем - Ассил Ле Крымо, и не может связать по-имперски ни одного слова. Хотя, как ни странно, при этом может с трудом изъясняться по-мокролясски.