Кипарисы в сезон листопада
— А сколько денег вы хотите? — спросил я смущенно.
— А сколько у тебя есть?
— Немного.
— Но все-таки?
— Тридцать иен.
— Ладно, — заключил он, — дашь, сколько будет.
Иены — так называются японские деньги. Тридцать иен у меня и вправду были. До появления в нашем доме Сачико они хранились в ящике моего письменного стола. Когда же мне пришлось освободить комнату, я положил их между листов «Аггады» Бялика и Равницкого [17], той самой книги, которую отец так любил перечитывать в часы досуга и держал постоянно у себя в спальне на полке. Отчасти потому, что отцу в его теперешнем состоянии было не до чтения — все его мысли были заняты болезнью, а также и потому, что в комнате, куда перебрались родители, для книг не хватало места, «Аггада» осталась стоять, где стояла, и как бы перешла в наше с сестрой владение.
В последние полгода я занимался репетиторством — помогал готовить уроки одному отстающему ученику. За свои мучения я получал плату — пять иен в месяц. Тридцать иен, таким образом, были вознаграждением за мой полугодовой нелегкий труд. Но ради спокойствия Сачико и ради счастья находиться возле нее я готов был передать эти деньги Дмитрию Афанасьевичу. Я уже протянул было руку к полке, но он встал, выпрямился во весь свой богатырский рост и остановил меня решительным жестом.
Ах, что это был за мужчина! Что за лицо! Бледная чистая гладкая кожа натянута на крепких скулах. Белый китель свободно накинут на широкие плечи. Голубая рубашка едва не лопается на атлетической груди, полосатый галстук подобен радуге в небе, а тонкая талия туго перехвачена ремнем. Хотел бы я быть таким, когда вырасту!
— Плата — после успешного завершения операции, — сказал он как рыцарь. — Слово чести дороже денег.
Что я знал о чести? Что это вроде справедливости. Что честь, справедливость и порядочность всегда встречаются вместе. К моему удивлению, вскоре выяснилось, что у Дмитрия Афанасьевича, выдававшего себя за деникинского офицера и радевшего о славе царя и отечества, эти понятия приобрели весьма странный и даже как бы сюрреалистический смысл — если не в его высказываниях, то в делах и поступках.
5В ту ночь я не мог заснуть. И не только потому, что затруднялся найти такое положение, которое позволило бы забыть про боль во всем моем несчастном избитом теле, но и потому, что горевал о своих сбережениях, в одну минуту растаявших, как утренний туман. Несмотря на наши вечно стесненные обстоятельства, родители никогда ни в чем мне не отказывали. Через пять месяцев я должен был достигнуть возраста бар-мицвы и подняться к Торе — стать полноправным членом общины Израиля. Отец обещал мне купить талес и тфилин [18]и уже начал разучивать со мной отрывок из раздела Пророков в Библии, который мне предстояло пропеть в синагоге.
В нашей семье три дня рождения следовали один за другим: вначале сестрин, спустя две недели мой, а затем, еще через две недели, мамин. Так мы их всегда и праздновали. Так это выходило по григорианскому календарю. Но бар-мицву, ясное дело, полагалось отмечать не по григорианскому календарю, а по еврейскому. Чтобы узнать, на какое число приходится торжественное событие, отец принес домой таблицу перевода дат. И тут выяснилось, что в еврейском календаре разрыв между нашими днями рождения существенно сократился, что они почти совпадают — получалось, что сестра родилась всего лишь днем раньше меня, а мама днем позже. В связи с этим решено было отпраздновать все три рождения вместе — в конце соответствующей недели, а именно в ту субботу, когда меня вызовут к Торе.
На заработанное мною я собирался купить подарки сестре и маме. Я даже знал, что именно куплю каждой из них. Сестре — маджан, или маджонг, как его еще иначе называют. Это была китайская игра, любимое развлечение высшего и среднего общества. Принцип игры заключался в подборе определенных сочетаний — как в пасьянсе, с той лишь разницей, что в маджонге вместо карт — костяшки, как в домино. Деревянные продолговатые кирпичики были отполированы до блеска и на лицевой стороне украшены пластиной слоновой кости с замысловатыми китайскими иероглифами и цифрами, раскрашенными к тому же в удивительные цвета. На некоторых пластинах попадались изображения людей и растений. Помещались костяшки в специальной шкатулке с выдвижными ящичками, шкатулки напоминали комоды, которые стояли тогда в любой спальне и в которых хранили белье и постельные принадлежности. Кроме того, имелись еще четыре длинные деревянные дощечки, на которых каждый из играющих раскладывал полученные кости (числом четырнадцать, если не ошибаюсь). Все остальные кости лежали на столе лицом вниз. Играющий брал одну из них и смотрел, подходит она ему или нет. Если да, то он забирал ее себе, а вместо нее выкладывал на стол какую-нибудь другую костяшку, но уже лицом вверх, так, что все могли ее видеть.
Я обожал гладить кончиками пальцев отполированные бока костяшек, в прикосновении к ним было что-то необыкновенно нежное и приятное, но еще занятнее было провести пальцем по лицевой стороне, по прохладной кости, тогда шероховатости иероглифов шептали нечто таинственно-мудрое и значительное. По ходу игры все больше костяшек переворачивалось иероглифами вверх, и весь стол постепенно превращался в выставку китайского письма и рисунка.
Я думаю, что именно эта, художественная, сторона игры прельщала сестру, потому что, насколько я знал, она ненавидела подобные игры за присущий им элемент плутовства. Не исключено также, что продолговатые костяшки напоминали ей клавиши рояля — в то время она уже знала, что будет пианисткой. Какова бы, однако, ни была причина такого увлечения, но в последние месяцы она то и дело заговаривала о маджонге. Я чувствовал, что она мечтает о нем и видит его во сне. Наши родители не одобряли подобных игр и вообще подобного времяпрепровождения, поэтому, я полагаю, они ни за что не купили бы сестре такого подарка. А у нее самой собственных денег никогда не водилось. Каждую свободную минуту она посвящала игре на рояле и не могла, в отличие от меня, подрабатывать.
Я тоже был достаточно занят — учился в русской гимназии, помимо этого занимался с отцом ивритом и с жадностью хватал любую книгу, напечатанную родными квадратными буквами и неизвестно какими судьбами достигшую нашего дальневосточного города, отделенного тысячами километров от любого центра еврейской культуры. Признаться, к нам попадали лишь немногие издания на иврите. И все-таки я не занимался, как сестра, в консерватории и мог свободнее распоряжаться своим временем. Например, тратить его на того тупоголового ученика, родители которого согласны были оплачивать мои услуги. Короче говоря, я твердо решил купить сестре маджонг.
Что касается мамы, то и для нее у меня давно был выбран подарок. Однажды я наблюдал, как она, перемывая в тазу посуду, поглядывала в разложенный рядом с тазом учебник английского языка. Это была потрепанная книжица с пожелтевшими страницами и сильно выцветшей печатью. Несколько капель мыльной воды брызнули на страницу, и, когда мама попыталась стереть их, буквы окончательно смазались, так что прочесть, что там было написано, сделалось невозможно. Причем пострадала и соседняя страница тоже.
На двух языках — русском и немецком — мама изъяснялась свободно и совсем неплохо владела французским. К чему ей понадобилось учить еще и английский?
Я задал ей этот вопрос, и она пустилась в пространные объяснения. Японцы, сказала она, намерены прибрать к рукам всю торговлю в Китае, поэтому евреям здесь больше нечего делать. Японцы купили у России железную дорогу, которая еще в царские времена соединяла Китай с Сибирью. Евреи, так или иначе кормившиеся при этой дороге, возвращаются теперь в Советский Союз. Часть из них уже отправилась туда, другие сидят на чемоданах. Для тех же, которые считают возвращение невозможным, не остается иного выхода, как переселиться на юг Китая. Местная еврейская община доживает свои последние дни, это ясно, и моему отцу, преподавателю иврита, предстоит искать себе учеников в другом месте. На юге, пока еще не захваченном японцами, еврейские общины процветают и готовы с распростертыми объятиями принять такого опытного и уважаемого педагога, как наш отец. К сожалению, состояние его здоровья не позволяет нам немедленно отправиться в путь. Однако не мешает уже теперь начать готовиться к новой жизни. Одним из этих приготовлений и является изучение английского языка. В сущности, сказала мама, в южных провинциях Китая правят англичане и американцы, поскольку им принадлежит большинство концессий на торговлю, транспорт, строительство и промышленность. Так что, если заработки отца окажутся недостаточными и ей придется пойти работать, предстоит выучить английский.