Ночь, которая никогда не наступит (СИ)

Одри достала пепельницу и закурила прямо в квартире. Комната и без того пропахла табаком, но меня почему-то всегда это удивляло. Может быть, дело было в свободе, которую ощущает молодая девушка, съехавшая от отца, а может быть, Одри не хотела выходить в темноте на балкон или лестницу, и курение в комнате стало привычкой и днем.  Я повернулась к ней, решившись ей что-нибудь ответить. Мне хотелось сказать, что я не равнодушна, просто я не страдаю мазохизмом и не хочу намеренно смотреть на чужое горке. Ведь я знаю, что разговорами о проблеме никому не поможешь. Даже хотела добавить в шутку: если мы не на сеансе психотерапии. Но я все смотрела на Одри, которая медленно курила и снова уткнулась в ноутбук.
- Я тут скачала ужастик про маньяка в костюме кролика, Вильгельм сказал, прикольный. Может, посмотрим?
 Одри заговорила своим обычным голосом. Я согласилась, надеясь, что мы больше не вернемся к той теме. Я знала, что слова Одри о равнодушии ещё надолго останутся со мной. Я буду думать о том, что могла бы ответить, жалеть, что не сказала хотя бы что-то, буду считать себя трусихой и стыдиться того, что Одри и так думает. Все закончится тем, что я мысленно соглашусь с Одри о своем равнодушии, буду думать о том, что приобрела ещё одну слабость. Но пока ещё я так не решила. Мы помыли себе мандаринов, легли на мягкую кровать Одри с узорными решетками на чёрном покрывале и стали смотреть глупый фильм.
Оказалось, у него есть ещё две части. Фильм был до смешного абсурдным, поэтому мы решили посмотреть и остальное. Я заказала нам пиццу, и мы просидели у экрана до вечера. Это были счастливые часы. Я забеспокоилась лишь, когда Одри позвонил Вильгельм и увёл её внимание от меня почти на полчаса. Сначала, я пыталась послушать о чём они говорят, но они слишком близко общались, и их разговоры обросли фразами и шутками, понятными только им. Но после звонка Одри снова полностью была со мной.
Даже когда мы ложились спать, мы не поднимали тему Дня Любви. Только после того, как я уже  была в кровати Вильгельма, Одри снова взяла снова ноутбук, видимо решила проверить, вышло ли что-то у тех людей из видео. Я отвернулась, пытаясь зацепить какую-то другую мысль. Подушка Вильгельма пропахла им, я попыталась сконцентрироваться на том, как мне неприятно лежать в чужой мужской постели. Мало ли, что он здесь делал, кого водил. Я пыталась разозлиться, но так и не смогла перестать думать о людях, которые узнают завтра, что они должны умереть.
2 глава. 
Когда я встала, Одри ещё спала. Экран её ноутбука до сих пор горел, но видео, которое она смотрела, больше не существовало. На фоне серого шума была надпись «Произошла ошибка». Я подумала, что, может быть, оно было о том мальчике из приюта. Он стоил того, чтобы поддерживать его до утра и даже дождаться с ним результатов голосования. Хотя, наверное, он выключил эфир после восьми часов вечера, когда голосовать уже было бессмысленно. Я осторожно вытащила ноутбук, не разбудив Одри.  Она спала, сжавшись в комок и прикрыв одной рукой нос, как кошка. Сейчас Одри выглядела такой беззащитной, но я знала, что если она откроет глаза, это впечатление развеется вмиг. В этот момент она казалась мне такой родной. Я всегда ощущала особую близость с Одри из-за наших матерей. Её мать умерла, это ни в какое сравнение не шло с моей историей, но моя мама тоже будто бы частично была не в нашем мире. Она считала себя избранной охотницей на вампиров, и ей повезло, что у неё появилась такая бредовая фабула при короле Габриэле. Иначе вряд ли бы даже инвалидность по психическому здоровью спасла её от тюрьмы или смерти. Я никогда не рассказывала Одри о подобных мыслях, было бы эгоистично говорить, что её горе и мои семейные проблемы могут быть сопоставимы даже самую малость.
На часах было начало одиннадцатого, результаты голосования уже должны были выложить. В порыве нежности к Одри я решила проверить её первой. Рядом с её именем в списках жильцов этого дома стоял «плюс», всё было в порядке. Я всегда боялась узнать плохую новость про кого-то о результате Дня Любви, находясь с этим человеком в одной комнате. Поэтому я была рада за Одри даже больше обычного. О ней стоило беспокоиться, потому что полной уверенности в Клубе Взаимопомощи не было, несмотря на его хорошую репутацию.
Больше всего я боялась за маму. Моя бабушка, казалось, её ненавидела, она всегда вела себя подчеркнуто пренебрежительно при общении с ней. Бабушка говорила папе, что он должен вернуть эту девицу в дебри, из которых он её привёл. Ещё она любила повторять, что если бы не моя мама, её сын бы вырос приличным человеком. Но я думала, это не правда. Бабушка была востребованным ученым, доктором наук по биологии, и когда у неё появился сын, она не тратила достаточно времени на его воспитание. Папа говорил, будто его мать считала, что дети, как цветы, растут сами, если их вовремя кормить. Лишь когда родилась я, бабушка решила пересмотреть свои взгляды на воспитание. Папа тогда едва стал совершеннолетним, а маме было и того меньше. Бабушка так и не смерилась с её появлением в их жизни, несколько раз она даже пыталась выгнать мою маму, несмотря на то, что у неё уже была я. Мама была исключена из семейной жизни и даже не участвовала в нашей круговой поруке при голосовании. Правда, мама говорила, что это был её выбор. Она отдавала голоса лишь за нас с папой, как и мы за неё. То, что осталось, она делила между своими друзьями, большинство из которых казались мне странными, про некоторых это подтверждала медицинская документация.
Я открыла списки нашего района, и когда я дошла до страницы с нашей фамилией, у меня помутнело в глазах. Я знала, мы должны быть где-то на последних строчках, и я видела в этом месте красную точку. Это был грустный смайлик, обозначающий, что человек не набрал десять голосов. Мои отношения с мамой были странными, но они не исключали любовь. Я приблизилась к экрану, надеясь, что это просто другой человек, который недалеко от неё в списках. Это оказалась я.
Сначала я несколько раз перепроверила, моё ли это имя, я даже приложила свой телефон, послуживший мне в качестве линейки, но всё было верно. Это должно было оказаться ошибкой. Я обновила страницу, всё оставалось по-прежнему. Тогда я нажала кнопку выключения ноутбука, а потом терпеливо ждала, пока он заново включится. Красное грустное личико всё ещё было рядом с моим именем. Тогда я стала искать, как связаться с модератором сайта. Я начала писать вежливое сообщение, вряд ли на самом деле скрывающее моё раздражение, с просьбой наладить сайт. После того, как оно было отправлено, я поняла, что это все взаправду. О, просто я доживала свои последние дни.
Потом я, конечно, заплакала, но слёзы текли недолго. Я так растерялась, совершенно не знала, как нужно реагировать. Никто не учил тому, что делать, если ты узнал известие о своей скорейшей смерти, а в своих ощущениях я не могла разобраться. У меня снова не получалось дифференцировать свои эмоции, слова не оформлялись, но что-то определенно тяжелое накатило на меня, как цунами, сносящее прибрежные поселения. Вот бы Одри поднялась и подсказала мне хотя бы в нескольких словах. Я вскочила, стала ходить по комнате, потом схватила сигареты Одри, но так и не подожгла сигарету. Затем я налила стакан с водой и открыла окно, вдруг мне станет плохо, и я потеряю сознание. Наверное, сегодня мне придётся звонить разным людям и рассказывать об этом, поэтому я поставила телефон на зарядку и снова обошла всю квартиру. Я рассматривала картинки на стене и пришла к выводу, что они смотрятся стильно лишь потому, что они мрачные. В другом цвете они смотрелись бы совершенно безвкусно. Мне казалось, я вела себя шумно, но Одри продолжала спать, какая удивительная способность. Я пошла в ванную, завязала волосы в хвост и накрасила ресницы. Потом я снова вернулась в комнату, села на кровать Вильгельма и включила телевизор, не скупясь на звук. Наверняка, Одри самой будет интересно, что скажут ненавистные ей вампиры, которые сделали нас бесчеловечными. Они должны как-то прокомментировать голосование из своих бункеров, иначе это будет невежливо, равнодушно, и мы пойдем воздвигать баррикады на волне революционного духа.