Кубрик: фривольные рассказы

Вот почему суют тебе в руки получку, пусть даже не твою лично, а за твоего друга, который сегодня болен, бери – такое правило.
В нашей истории именно это и случилось: один из офицеров болен, и его деньги получает друг. Утром приходит выздоровевший и спрашивает, где же его кровные. Все молчат, так как забравший вчера эти кровные сегодня не прибыл с утра на службу.
Водился за ним один грешок – выпить мог, причем не всегда на свои. Конечно, многим может показаться, что если человек выпивает не на свои, то это как раз ничего, но в нашем случае речь идет об офицерской получке, то есть о самом святом, так что все молчат, делают себе лица «Ты не знаешь, чего у нас на сегодня?», потом все напряженно курят.
11 часов 00 минут. Вдруг видят: идет по дороге тот самый, пропавший, но идет как-то странно, как всем издалека кажется – то ли одна нога у него меньше другой, то ли еще чего-то. Когда он подходит, то все выясняется – просто брюки у него всегда какие-то короткие, но сейчас одна нога в ботинке без носка и совершенно жуткого, страшно синего цвета. Возможно, гангрена или еще чего-то. Сразу спросить никто не решается, и потому снова все неторопливо закуривают, обмениваясь незначительным: «Погода какая-то странная, солнца что-то не видать».
Потом выздоровевший задает первый вопрос:
– Где деньги?
– Ах деньги! Извини, сразу как-то… запамятовал. – и получка, слава Богу, попадает в нужные руки, после чего напряжение спадает, и разговор сам собой обращается к ноге: «Что с ногой?»
– С ногой? С какой ногой? Ах с этой ногой! Да ничего особенного. Просто вчера ночевал у одной знакомой дамы, а утром встал и носок один никак не могу найти. Так я его шариковой рукой на голой ноге нарисовал, чтоб он не очень в глаза бросался при ходьбе. Пока шел, штанина растерла пасту на ноге, вот и получилась такая картина.
Все вздыхают, еще раз смотрят на картину, советуют, чем вымыть: «Скипидаром, наверное!» – после чего, неторопливо ковыряясь в прошедшем, расходятся по своим местам до следующей получки.
САПОГИ
У людей разная емкость пузыря. Особенно у военных. У остальных пузырь – он пузырь и есть. Ничего особенно, когда переходишь от особи к особи. А у этих – что ни пузырь, то существенные различия.
В ресторане «Гудок» сидела компания подводников и пила пиво.
В ней выделялся двухметровый капитан второго ранга с физиономией крупного усталого бульдога, которого все уважительно величали старпомом.
Тот пил кружку за кружкой. При этом он держал ее в руке, как баночку из-под майонеза, и в гальюн, похоже, не торопился, то есть с пузырем у него все было хорошо, и, похоже, всем вокруг тоже было хорошо оттого, что у него так хорошо с пузырем.
И тут к их столу походкой того морского волка, которому еще маленьким волчонком охотники пытались выдернуть задние ноги, подваливает некая невысокая сущность в ветровке, фуражке среднего комсостава «тюлькиного» флота и высоких болотных сапогах.
– Спорим, старпом, – говорит та сущность почти развязно и, стало быть, нагло, – что я без похода в гальюн пиво буду пить дольше, чем ты?
Спорили-то на полную ерунду – две бутылки коньяка – но у военных, а тем более подводников, любой спор быстро превращается в спортивное состязание.
Появились болельщики, и скоро ресторан поделился на две части: одна болела за старпома, другая – за невеликого рыбака.
Они сели за стол, и им принесли пиво.
Пили они, глядя друг на друга.
В глазах у мелкого рыбака с каждой минутой разливалось все больше блаженства, а у старпома в глазах потихонечку начало нарастать беспокойство.
И вот он уже засопел носом, и вот он задышал уже, и кожа на лице его стала какой-то ноздреватой, что ли, а потом его волосы встали дыбом и взмокли везде, а потом и пот полил ручьями.
Семнадцатую кружку старпом все же допил, но потом он встал и, раскорячившись, будто оберегая распухшие яйца, пошел в гальюн.
Он отсутствовал какое-то время, а когда вернулся, то принес две бутылки коньяка и водрузил их на стол перед победителем.
А тот выпил еще пару кружечек пива «на посошок», как он изволил выразиться, и вставать из-за стола, похоже, не собирался.
А всех жутко интересовало, когда же он сходит поссать, о чем его и спросили.
– Мы ж на что спорили? – услышали они в ответ неторопливое. – Мы спорили на то, что я буду пиво пить без похода в гальюн!
Потом он посмотрел на всех мечтательно и добавил:
– Вот я никуда и не хожу. Потому что давно уже ссу. Прямо в сапоги!
ДОМ
– …Обязательно на горе. Он будто нависает над обрывом, будто летит, а вниз, к морю, тропинка ведет. По ней хорошо утром, до рассвета, спускаться. Там внизу небольшой пляж. Совсем маленький. Волны и песок белый. Красиво.
– Ага.
Это мы с Серегой в каюте лежим. Я внизу, а он на верхней полке.
– Там еще ступеньки вырублены. От самого дома до пляжа. Песчаник. В нем легко вырубать. Ну, чтоб легче спускаться к воде.
– А вода теплая?
– Очень теплая. Почти до октября.
– А когда купаться начинаете?
– В мае уже в воду лезем.
Мы в каюте на подводной лодке лежим после вахты, пытаемся заснуть, и Серега про дом рассказывает. Дом стоит на берегу моря.
– А он двухэтажный?
– Конечно двухэтажный. И комнат много. Просторные. И еще куча света. Световые окна. Солнечный свет сверху. Прохладно. Ветер теплый всюду по комнатам гуляет. А на втором этаже библиотека. Много книг. Ты же знаешь, я люблю книги.
– Старинные?
– Что старинные?
– Ну книги.
– Конечно старинные. В серебряных переплетах.
– Наверное, тяжелые.
– Очень тяжелые, но их удобно читать. Вечером сядешь и читаешь, читаешь. На закате. Там красивый закат. Солнце в море садится долго. Сначала окунает в него только нижний край, а после и все в воду заходит.
– Разве оно долго садится в море?
– Очень долго.
– А я думал, быстро: раз, и погасло.
– Не… долго. И красиво – слов не подобрать. Так стоял бы и стоял. Смотрел бы. Я люблю море с берега.
– Кто ж его с берега не любит?
Это у нас с Серегой третья автономка за год. Нас вместо отпуска опять под воду засунули.
– А наверху у нас сад.
– Это перед домом?
– Ну да. Разные деревья, апельсины.
– Там растут апельсины?
– Конечно растут. И лимоны есть. А полы мраморной плиткой выложены, потому что очень жарко. Просто пекло днем. Спрятаться негде. Но ты же знаешь, я люблю жару.
– Ну да.
– А в доме каждый при деле. У каждого находится что делать. Никто без работы не сидит.
– Много вас там?
– Вся семья.
– Хороший дом.
– Да.
Честно говоря, нет у Сереги никакого дома. У него вообще нет ни дома, ни семьи. Одна только мать в Пензе. Но он любит мне рассказывать про этот дом, просто так, фантазировать.
А мне нравится. Перед сном же.
И так каждый день.
ПРЕВРАТНОСТИ
Капитан первого ранга Шутилов Зигмунд Аркадьевич, более всего известный своим выражением «Моются только те, кому лень чесаться», красивый, высокий мужчина с волевым подбородком и с огромной, шитой на заказ белой фуражкой на голове, стоял у торца здания четвертой казармы, недалеко от крыльца, и распекал начпрода, вечно мятого во фронтальной своей части капитана Заходько Валерия Дмитриевича, пьяницу и вообще дурня, а в это время все вокруг просто так ходили:
– …Надо иметь ум щитомордника и смотреть на все взглядом африканской гадюки, чтобы позволить себе такое сотворить! В кавернах сыра больше смысла, чем во всем вашем ущербном облике! Хотя бы раз удосужьтесь напрячь себе то, что у всех остальных является не задницей! Адекватность! Вот все, что от вас требуется! Адекватность и исполнительность! И никакой этой вашей дебиловатой инициативы, способной загнать нас к едрене матери в такую могучую пизду, из которой уже ничего, кроме старинных заплаток на маминой матке, невозможно извлечь! И не надо уподобляться марокканской мандавошке и сучить ножками при встрече со мной, стремясь залезь поглубже в окружающую чащобу! Нюх свой следует оттачивать, а зад свой следует беречь!..