Кубрик: фривольные рассказы

В этот самый момент от водосточной трубы на высоте третьего этажа отделился кусок, который с нарастающем свистом немедленно понесся к земле.
Никто не успел даже охнуть. Кусок трубы ударил начальника тыла по голове, отчего шитая фуражка издала слабый вздох.
Зигмуда Аркадьевича таким манером убить не удалось. Он всего лишь только присел от удара на корточки, а потом так на корточках и пошел по направлению к зданию штаба.
ОПЯТЬ В МОРЕ
Сволочи!
Это я насчет того, что вместо отпуска нам опять в море идти. Не успели прийти с этой долбаной автономки, как наш капитан быстренько смотался в штаб и еще одну автономку нам выпросил.
Ему, командиру нашему, в Академию летом поступать, а если он в автономку перед этим свалит, то зачисление в Академию произойдет для него автоматически, и математику ему так засчитают.
Вот для того, чтоб ее не сдавать (потому что он даже арифметику с нашими походами дальними совсем не помнит), он и выпросил для нас этот поход.
Всего восемь дней после прошлого похода прошло, и опять на три месяца в море – это, я вам скажу, что-то.
И корабль нам присмотрели – просто зараза. Ни черта не работает.
Как они межпоходовый ремонт делали, эти уроды, что до сих пор этот корабль держали, я не очень понимаю.
Ни хрена, я повторяю, не пашет. Вообще ничего.
И контрольный выход они уже прошли по всем бумагам с оценкой «хорошо».
Я сказал старпому, что я ничего принять не могу, потому что на такой материальной части только самоубийцы в море выходят, а он мне заметил, что, мол, все равно командир уже акт приемки подписал, и теперь получается, что это уже я ничего к автономке не подготовил.
Ну не суки ли, я вас спрашиваю?!!
Суки! Я так флагманскому дивизии и сказал. Он пришел меня проверить на предмет готовности к выходу, а я ему сказал, что все они в штабе просто суки. У меня ни одна крышка не закреплена и ни один нагреватель не поменян. И вообще, у меня ничего нет, и если он ко мне еще раз сунется со своей проверкой готовности, то я ему, блядь, башку расшибу.
Так он в следующий раз пришел не один. Он пришел с представителем штаба Северного флота, потому что у них по плану на сегодня проверка меня этим штабом. Представляете?
Все про все знают и делают вид, что целомудрие они свое все еще не потеряли, а этот, пришибленный из штаба флота, вошел ко мне и гутарит:
– А че это вы меня не приветствуете и не докладываете о готовности к выходу?»
Гуинплен, бля!
Тут у меня изо рта чуть пена не пошла, но я – сам себе удивляюсь– сдержался и спокойно так ему заявляю:
– Вы уж меня извините за подобное безобразие, я от природы застенчив и заикаюсь при виде столь высоких гостей. Вам все здесь происходящее мой флагманский сейчас объяснит!
А этот козел стоит и молчит.
Тогда тот спрашивает:
– А где ваш ЖБП? Предъявите-ка мне свой журнал боевой подготовки на предмет того, как вы готовились к этому выходу!
А я ему:
– Нет у меня журнала боевой подготовки, именуемого для краткости ЖБП! Нет! Совсем нетути!
Он даже оторопел:
– Как это?
А я ему весело:
– Так это! Крысы, понимаете ли, только что сожрали! Знаете сколько у нас крыс? Вообразите: вхожу я на пост, а они мой секретнейший журнал боевой нашей подготовки доедают и нагло так на меня смотрят, мол, смотри, куда вся твоя боевая подготовка идет! А идет она в их несимпатичный крысиный желудок, чтоб потом перейти в их проклятый крысиный кишечник и чтоб потом уже выйти через их поганую крысиную жопу наружу! Вот что происходит с нашей боевой подготовкой! Недоглядели – и нет ее!
– А матчасть? – спрашивает он в растерянности. – Она-то в строю?
– А кто ее знает? – говорю я ему лениво. – Может, и в строю, а может, и не в строю. Не поймешь. Сразу-то не видно! Вот подходишь к ней сбоку – вроде бы в строю, а как с другого боку зайдешь – мама моя родимая, не пачкалась бы ты вовсе! – и уже не в строю!
– А проверка ПДУ? – говорит он и смотрит на меня с опаской.
– Чего проверка? – спрашиваю я с интересом.
– ПДУ! Портативного дыхательного устройства!
– Ах вот, значит, как оно называется! – говорю я ему в полнейшем восторге. – А то я всю ночь над этим голову ломал! Думал: ну не может такого быть, чтоб оно расшифровывалась, как «Плюнь, Дунь в Ухо!»
Они потом отошли подальше, и флагманский ему начал что-то говорить и в мою сторону кивать.
Так что на доклад в дивизию они без меня поперлись.
А я на посту сел чайку выпить.
Старпом зашел и говорит:
– Ну что, отломал комедию?
– И не говорите, Анатолий Иванович! – вздохнул я ему навстречу. – Все сердце изныло!
Так и вышли мы в море.
Я со своей командой потом две недели совсем не спал, все здешнее железо в строй вводил.
И ведь ввел, самое смешное.
БЕЗ ГОЛОВЫ
Сегодня я проснулся без головы. Совсем. Я когда просыпаюсь и из каюты выхожу, кряхтя и проклиная все на свете, то всегда в зеркало по дороге смотрюсь.
Над умывальником оно висит, справа по ходу событий.
Вот я в него и посмотрел – ничего.
Я еще раз посмотрел – совершенно ничего.
Нет головы!
Вот вы помните, как выглядят цыплята без головы? Вот такая же обстановка – совершенно чисто над плечами.
И главное: я же все вижу, чувствую, говорю (кажется): «А-я-я!» – да нет, слава Богу, говорю.
Только бы никого в коридоре не было, да что ж это такое!
А может, я сплю? А? В автономке же черт-те что может присниться? А?
Ущипнул – ни хрена, не сплю.
Только бы никто в коридоре не появился. Вот ведь меня угораздило как! В зеркало я себя вижу, но там я совсем без ничего! И чем же, спрашивается, я себя вижу? Глаза-то мои где?
– Привет!
– Привет!
Пока я себя рассматривал, стремительно вошел в отсек и оказался рядом со мной Сережка Митрофанов, мой друг и прочее.
Надо бы аккуратно у него как-то спросить, но так, чтоб он не успел спросить у меня, чего это со мной случилось, потому что Серега – помело, все сейчас же знать будут.
– Чего в зеркало уставился?
Это он мне. Чего бы такое ему сказать?
– А… прыщик у меня на верхней губе… вот. Ты не посмотришь?
Теперь Серега смотрит внимательно, точно на пятнадцать сантиметров над моими плечами.
– Прыщик?..
Господи! Сейчас он скажет, что у меня там вообще ничего нет.
– Что-то я… не пойму.
Точно! Нет у меня головы!
– Нет у тебя… прыщика.
Теперь быстро:
– А что есть?
– Что есть?.. Да ничего нет.
– Совсем ничего?
– Совсем.
Теперь медленно и вроде лениво рассуждая:
– А. в районе носа. Вот в этом районе… у меня есть что-нибудь?
Серега на меня смотрит, как на полного идиота, и я его понимаю, потому что сам бы смотрел точно так же.
– Ты чего, Саня, издеваешься надо мной?
– Да нет, ты чего?..
– Ты еще насчет лба спроси!
– А? Что? Что насчет лба? Что?
– Ты чего, совсем ничего не видишь?
Внутри у меня матка опустилась, а голос стал влажным, блеющим:
– Чего… не вижу?
– Ничего не видишь?
После этих слов я еще раз весь вспотел, как бенгальская мышь, а сердце забилось, как зяблик в тряпочке.
– Нет.
– Со зрением что-то?
– А?..
– Со зрением, говорю?
– Где?
– В пизде! Со зрением, говорю, плохо, что ли?
– У… меня?..
– Ну не у меня же!
– А. там есть что-нибудь?
– Где «там»?
– Ну… эта… где у нас голова?
– А где у нас голова?
– А что… нет головы?
– Головы?..
И тут лицо у Сереги стало изменяться, глаза увеличились, почернели, превратились в бусинки, и морда так вытянулась, вытянулась и заострилась. Смотрю, а это и не Серега теперь вовсе, а большая такая мышь, и может быть, даже крыса.
Я отпрянул в ужасе и ударился головой об стену.
После этого я и проснулся.
ПИСЬМА