Волчья звезда
– Ты заползла под перевернутую корзину, – рассказывала потом Дрофа, – и сидела тихо-тихо. Тебя нашли только день спустя, когда ты начала поскуливать, точно раненый волчонок. Оттого и нога срослась неправильно.
Полагаю, я и помню все плохо потому, что было так страшно и больно.
Хранитель жил отдельно от всех – это был даже не Дом, так, одно недоразумение; кроме самого старика, да мальчишки-полудурка, который приходил из соседнего Дома, чтобы натаскать воды или принести сушняка, можно было месяцами никого не видеть. Его жилище располагалось выше остальных; подняться туда было трудновато, а ему с годами все труднее – потому он и решил, что ему нужен помощник; но зато сверху, с обрыва, было видно все поселение, и степь – до дальнего горизонта, и даже ярко-синий лоскуток моря, а в ту, последнюю весну, далеко-далеко на побережье – в хорошую погоду – серебристые купола становища Звездных Людей. Задние комнаты были забиты Предметами, а Записи лежали туго спеленатыми, в кожаных свертках, чтобы их не погрызли мыши или жучки. Правда, что могли, они уже сделали – от многих Записей осталась от силы половина, и, как я потом выяснила, разобрать, что там говорилось, было трудновато, а то и вовсе невозможно. Предметы тоже большей частью были порченные – водой, или огнем, или просто временем, но даже те, что уцелели, были ни на что не похожи, и назначение у них было вовсе непонятное. Самые по виду бесполезные валялись в углу, огромной грудой, а в холщовых мешках ближе к выходу лежали те, которые были хоть на что-то похожи – скажем, с рукояткой, за которую удобно было браться, – непонятно, правда, что с ними нужно было делать после. Такие Хранитель время от времени вынимал и рассматривал, надеясь, что его вот-вот осенит.
Были там и Предметы, которые имеются во всех приличных Домах – и в Доме Дрофы тоже. Скажем, бутылки из зеленого и белого стекла – такие иногда находят в развалинах. Правда, у нас они все больше битые, и стекло используется, чтобы скоблить шкуры. Впрочем, прежде, чем приспособить Предмет к делу, он все равно должен пройти через руки Хранителя – мало ли, вдруг какой уж очень вредоносный попадется…
Меня он устроил в одной из комнат, сквозь крохотное окошко которой можно было видеть лишь небо да кусочек степи, но само помещение было сухое и даже теплое; этот Дом вообще протапливался лучше остальных, потому что старик нуждался в тепле. Поначалу я полагала, что таскать снизу воду и сушняк теперь придется мне, но этим продолжал заниматься мальчишка, а Хранитель начал учить меня разбирать Записи. Лучше бы я таскала воду – занятия оказались нудными: заучить непонятные значки было не так-то просто. У Хранителя порой лопалось терпение и он хлопал меня по голове этими самыми Записями – правда не больно. Он говорил – любой может научиться разбирать Записи, если захочет. Вот уж не верю. К Предметам он меня не допускал – говорил, если неправильно ими пользоваться, можно такого натворить… А как ими правильно пользоваться, он, похоже, и сам не знал.
Так прошла зима. Становище Звездных людей, выросшее в первые дни весны, перестало казаться чем-то из ряда вон выходящим, а стало привычной чертой окружающего мира, вроде искривленного дерева, прилепившегося рядом с Закатной скалой, но порой я думала – как там у них на самом деле… рассказывали про них совсем уж невероятные вещи, но кто же поверит таким рассказам.
А вскоре Звездные Люди сами пришли к нам.
Они стояли у порога – мужчина и женщина – в этих своих серебристых одеждах; открытыми оставались лишь кисти рук, белые, не знающие работы, да еще лица под капюшонами. У женщины волосы выбивались из-под капюшона и видно было, что они золотистые и легкие, как паутинка. Она была очень красива, но какой-то бесполезной красотой, потому что силы в ней не было никакой – плечи слишком узкие, чтобы носить воду; бедра слишком узкие, чтобы рожать, – третьей женой к какому-нибудь кочевнику ее и удалось бы сбыть, но насчет калыма еще пришлось бы поторговаться.
Мужчина был, понятно, пошире в плечах, но до наших тоже не дотягивал; хоть и был на голову выше любого из них. Еды такому требуется много, а толку от него чуть.
– Здравствуйте, отец, – сказал мужчина вежливо.
– Приветствую вас, – ответил Хранитель. Он не очень-то удивился пришельцам, и я подумала, что они уже виделись. Его-то взяли с собой туда, в Поселение… На то и Хранитель, чтобы смотреть: где да как…
– А это, значит, ваша ученица?
Выговор у него был непривычный, слишком мягкий, но, в общем, понятный.
Скарабей вздохнул.
– Как же без этого, – ответил он, – зрение у меня все слабеет. И в пальцах чуткости уже никакой – не то, что раньше.
Он покрутил пальцами, попытался согнуть распухшие суставы, потом неодобрительно покосился на меня.
– Жаль только, что девчонка. Мальчишки все быстрее схватывают.
– Я бы не сказала, – с улыбкой возразила женщина.
У нее был такой же чужой выговор и певучий, нежный голос – словно ей никогда не приходилось дышать степным холодным ветром.
– Ну, значит, это мне попалась такая бестолковая, – сказал старик, – а где другую-то взять? Ну, с Предметами ей возиться еще рано. Вот, читать учу.
Он вновь вздохнул, словно обозначил бесполезность этого занятия.
– Вы ведь за Записями пришли?
– В общем, да, – ответил мужчина. – Если позволишь.
– Если каждый будет копаться в Записях, – проворчал Скарабей, – что от них останется? Они же как сухие листья – тронь, и рассыплются.
– Да мы осторожно.
Он достал из сумки на поясе какой-то Предмет.
– Мы их можем закрепить – тебе же самому будет легче с ними работать. Ничто их не возьмет – ни вода, ни мыши…
– Ну-ну, – неопределенно произнес старик.
Мужчина поставил сумку на пол и извлек оттуда новые Предметы – круглые, точно чурки, но, похоже, из железа. Они были в разноцветных обертках, вроде тех, на которых раньше делали Записи, и краски такие яркие…
– Мы тут тебе кое-что принесли, – сказал он.
– Ну, положите туда, – равнодушно сказал старик, – в кучу…
– Зачем же в кучу. Сейчас я… Впрочем, погоди… Я тут у тебя кое-что видел в прошлый раз.
Он направился к ящику, где валялись Предметы, и начал в нем рыться – без всякой опаски.
– Эй! – беспокойно сказал старик. – Погоди!
– Я знаю, что делаю. Сам увидишь.
Наконец, он выбрал один Предмет – тот, что с рукояткой, и поднес его к железной чурочке. Оказалось, что этот Предмет и годился для того, чтобы взрезать железо – правда, не всякое, а тонкое, вроде этого. Ему, правда, пришлось повозиться, потому что Предмет был немного ржавый, хотя старик регулярно чистил его и смазывал – как и все остальные.
Чурочка открылась – и сразу разогрелась; от нее пошел пар, и я почувствовала, как запахло едой, хотя в Доме никакой еды с утра не было.
– Это консервы, – сказал мужчина. – Ну, способ сохранения еды. А эта ваша штука сделана специально, чтобы открывать такие вот банки.
– Откуда у нас банки, – покачал головой старик, и подозрительно спросил: – А больше она ни на что не годится?
– Пожалуй, нет…
– И не жалко им было тратить железо на такие мелочи.
– Ну, во-первых, это не совсем железо. Во-вторых, его тогда добывали довольно много. Его тут и сейчас хватает.
– А почему она горячая – эта ваша банка?
– Там есть специальное устройство. Оно разогревает еду, как только в него попадает воздух.
Я ничего не поняла. Скарабей, по-моему, тоже, хотя на всякий случай важно кивнул.
– Ты ешь, отец. Девчонке я сейчас открою другую.
На всякий случай я спросила:
– Это не яд?
– Да что ты, – сказала женщина, – они могут храниться сколько угодно.
Еда и впрямь была вкусной, хоть и какой-то чудно́й, я никогда такой не пробовала, и потом целый день боялась, что заболею и умру.
Они, можно сказать, загнали старика в угол – раз уж он согласился взять их еду, ему пришлось запустить их в комнату, где хранились Записи. Сам он потащился следом и все охал да стонал, пока они разворачивали свертки и извлекали Записи – впрочем, придраться к ним было трудно, они делали это осторожно, с любовью. Каждый источенный временем листик они обрабатывали при помощи непонятного Предмета, извергающего облачко вонючего пара. Уж не знаю, что при этом происходило, но вскоре листки стали твердыми и упругими – сгибай сколько хочешь, на них даже царапин не оставалось. Потом они убрали этот Предмет и достали другой, мигавший красными огоньками – вот уж впрямь, чудно! – и стали водить им по Записям. Больше ничего при этом не происходило – понятия не имею, зачем они это делали.