Грейте ладони звездами (СИ)

Ты прав, не гоняла, - кураж в моем голосе удивляет меня самое, - и сегодня я открыта для новых впечатлений!
Ты, правда, готова доверить ему свою голову? - округляет глаза Хелена и, поняв по моему лицу, что я не шучу, добавляет: - Непременно надень шлем, иначе Юрген мне этого не простит!
Лицо Доминика выглядит донельзя довольным, красивые голубые глаза так и горят огнем.
Ма, с ней все будет хорошо, - Ник поспешно чмокает мать в щеку. - Верну ее в целости и сохранности, полную самых незабываемых впечатлений!
Ох, то, как он это говорит, меня, признаться, настороживает, и сердце вдруг подскакивает к самому горлу. Давненько я не испытывала такого всплеска адреналина! Доминик между тем протягивает мне второй шлем и сам же застегивает его мне под подбородком, одаривая возбужденную меня такими странными взглядами, что у меня даже кончики пальцев немеют от напряжения. Под чем я только что подписалась? Начинаю понимать, что вся эта ситуация искуссно подстроена с некой целью... Но с какой?
Приятно прокатиться! - напутствует нас подруга, когда мы уже уносимся прочь и я, словно дикая лиана, обхватываю худощавое тело Доминика с силой десяти африканских слонов. Мой нос, упертый в его лопатки, кажется здорово веселит парня - интересно, как бы он развеселился, если бы увидел и мои плотно зажмуренные глаза, которые едва ли что на свете способно заставить меня раскрыть. А потому я лишь слышу жуткий вой ветра в ушах и вдыхаю запах Доминика, приятный, терпкий запах Доминика, состоящий из аромата хвои и... карамели, странная смесь леса и материнской выпечки, от которой даже немного кружится голова. Что бы сказала Хелена, узнай она только, что я вот так по-девчачьи наслаждаюсь запахом ее сына? И имеют ли место такие вот мысли, когда ты любишь другого человека? Правильно ли это? Конечно же, нет, отвечаю самой себе мысленно и наконец распахиваю глаза: мы как раз сворачиваем с главной дороги под таким диким углом, что я в испуге начинаю верещать и этим в очередной раз несказанно веселю Доминика, который резко ударяет по тормозам и останавливает байк.
Можешь начинать дышать! - говорит он мне, стаскивая с головы шлем. - По крайней мере я уж точно вздохну полной грудью – ты едва не удушила меня своими руками. Неужели было так страшно?
Я тоже стаскиваю с головы мотоциклетный шлем и на негнущихся ногах падаю на деревянную скамейку, поставленную в этом месте, наверное, лишь для релаксации велотуристов.
Да, я трусиха, - признаюсь честно. - Может, темноты я и не боюсь, но вот возможность стать инвалидом на всю жизнь, это, признаться, внушает мне определенный ужас...
Доминик молчит, рассматривая меня все с той же лучезарной улыбкой чеширского кота, которая нынче намертво приклеилась к его лицу. Я же в очередной раз пытаюсь понять ее значение, но все возможные варианты выходят какими-то однобокими и... неправильными, так что я спешу отогнать их прочь, тем более что Ник уже протягивает мне руку, приглашая пройтись размять ноги. От его руки  я отмахиваюсь шуткой, и вот мы уже бредем по едва утоптанной тропке в густом подлеске, который, если верить словам моего спутника, должна вывести нас в «дивное местечко» на берегу ручья.
Ручей действительно оказывается... ручьем, тонкой лентой идеально прозрачной воды, неспешно бегущей в своем каменистом русле, покрытом зелеными мшистыми бережками. Это тихое журчание навевает странное успокоение, так что я почти было расслабляюсь и позволяю лесу и воде утишить мое явное волнение от нашего с Домиником здесь пребывания, но если природа и навевает покой, то Ник определенно не успокаивать меня сюда привез, поскольку вдруг произносит:
Джессика, нам надо с тобой поговорить! - И все мое умиротворение разлетается на тысячи мельчайших кусочков - уже и не собрать.
Нет. Нет. Нет. Нет.
Меня накрывает волной почти неконтролируемой паники: мысленно я уже в тысяче световых лет как от самого этого места, так и от данного момента в частности, но мое тело, мое бедное, бренное тело все еще продолжает стоять на том самом пяточке зеленого лесного умиротворения и тщательно делать вид, что некий тайный разговор между мной и этим красивым парнем дело для нас с ним абсолютно обыденное. Я даже улыбаюсь... Наверное, чтобы подбодрить самое себя или, возможно, это такая разновидность нервного тика, не знаю, только Доминик вдруг продолжает:
Я хотел признаться тебе кое в чем...
Нет. Нет. Нет. Нет, Ник, лучше бы тебе на этом остановиться! Но вслух, конечно, я этого не произношу, хотя и вижу, что Доминик ждет моей реакции на свои слова. В итоге - лишь приподнятые  в недоумении брови,  а о сердце у самого горла лучше и вовсе не упоминать...
На самом деле вопрос с моим отъездом в Японию уже давно решен между нами с отцом, - продолжает он, так и не дождавшись от меня адекватной реакции, -  и я приехал не просто на каникулы, как ты понимаешь, я приехал проститься с семьей... Просто маме об этом не говорил, чтобы не портить ей наше совместное лето.
Пауль знает? - наконец выдавливаю я два простых слова в надежде, что это все признания, которые Ник собирается сегодня мне сделать. Но надеяться на это, конечно же, слишком наивно...
Да, ему я сказал. - Тут Доминик смотрит мне прямо в глаза, и я понимаю, что улыбкой ничего больше не исправить, нужно просто держать удар. - Но дело даже не в этом, Джессика, мы оба это понимаем, не так ли? - ох, лучше бы я действительно ничего не понимала, но парень ждет моей реакции, а я только и могу, что плотно обхватить руками свои плечи в тщетной попытке отгородиться от всей этой ситуации. - Когда я ехал сюда, я еще не знал, что встречу тебя... Нет, - тут же исправляется он, - я, конечно же, знал, что познакомлюсь с некой Джессикой Кернерр, маминой подругой, но я не думал, что она... ты, Джессика, так западешь мне в сердце, - он снова на секунду замолкает, вглядываясь в мое лицо, а потом почти с надрывом заканчивает: -  Как я теперь могу уехать и бросить тебя?! Я даже суток не могу без тебя прожить... Ты как наркотик в моей крови. Как мне быть? Подскажи.
Нет. Нет и еще раз нет. Зачем, Ник?!
Не знаю, что сообщает ему моя вымученная полуулыбка-полугримаса, только он вдруг кидается ко мне и сжимает мои плечи в таком безумном полуобъятии и все это с таким неподдельным чувством, что мне становится по-настоящему страшно. Нет, самого мальчика я не боюсь, даже в своем стремительном порыве он нежен со мной, его пальцы не причиняют боли, но я вдруг понимаю, что сама буду вынуждена причинить ему боль, вот это и пугает сильнее всего.
Почему ты молчишь? - взмаливается Ник, встряхивая меня, словно пальму, с которой следует стрясти пару кокосов - кокосами, похоже, должны быть, мои эмоции, которых он пока никак не может понять. - Ты не можешь не знать, что с ума меня сводишь... Я только о тебе и думаю эти проклятые два месяца.  Скажи же хоть что-нибудь.., - это почти мольба, и я, кое-как протолкнув грохочущее сердце туда, где ему самое место, то есть назад в грудную клетку, наконец произношу:
Ник... - Он слегка расслабляет руки, сжимаюшие мои плечи, и смотрит этими своими большими голубыми глазами, которые я впервые вижу так близко, с такой надеждой в каждом из их тысячи мелких крупиночек вдоль зрачка, что мне хочется закричать, завопить, изойти криком, осыпавшись к его ногам серым пеплом. Лишь бы не видеть этого вновь... - Я не люблю тебя. Не так, как ты этого хочешь...
Заставляю себя смотреть прямо, чтобы донести эту горькую истину враз, не оставляя и тени сомнения в сердце этого мальчика, доверившегося мне сейчас.
Ты дорог мне, как друг, как интересный собеседник, как сын моей лучшей подруги, просто как хороший человек, но не более. Прости меня, пожалуйста.
И мы стоим друг напротив друга, как два дуэлянта, а наши глаза -  наше оружие.
Нет! -  наконец произносит он твердо, разрывая наш зрительный и телесный контакты и отскакивая в сторону так стремительно, словно я всадила пулю ему в самое сердце. Прямо в упор. - Это неправда.