Злой умысел

Дэвидсон обвел присяжных медленным взглядом и только тогда задал очередной вопрос:
— Скажите, пожалуйста, не бросилось ли вам в глаза что-нибудь особенное в поведении доктора Роудса в тот момент? Что-то странное? Я имею в виду, в операционной номер одиннадцать?
— Да, — как бы подумав, ответила Регина. — Занавеска была задернута, в операционной в тот момент никого больше не было.
Дэвидсон не отрываясь смотрел на присяжных. И после короткой паузы продолжал:
— Ну а теперь расскажите, пожалуйста, присяжным, чем же занимался доктор Роудс в операционной номер одиннадцать у шкафа с анестетиками, когда там никого не было и занавеска была задернута?
— Кололся, — со злостью бросила Регина. — Он делал себе внутривенную инъекцию.
По залу пронесся взволнованный шепот. Рандольф в шоке повернулся к Джеффри. Джеффри виновато покачал головой.
— Я все могу объяснить, — промямлил он.
Дэвидсон не дал оборваться своему представлению:
— И что вы сделали после того, как увидели, что доктор Роудс, так сказать, «колется»?
— Пошла к своей старшей, которая позвонила заведующему анестезиологического отделения, но, к сожалению, его нашли только после того, как все произошло.
Сразу же после убийственных показаний Регины Рандольфу удалось получить перерыв. Оставшись один на один с Джеффри, он потребовал, чтобы тот немедленно все рассказал. Джеффри признался, что был в тот день болен, но никто, кроме него, не мог принять эти роды, потому что практически все оказались заняты текущими делами. Потом он рассказал, как все случилось на самом деле. Нужно же было ему как-то дотянуть до конца смены.
— Может быть, вы еще что-то забыли? — со злостью спросил Рандольф.
— Нет, на этот раз все, — понуро ответил Джеффри.
— Господи, почему вы не сказали мне об этом раньше?
— Даже не знаю… — Джеффри покачал головой. — Я не люблю признаваться в том, что болен или плохо себя чувствую. Тем более говорить об этом кому-то. Большинство врачей ведут себя так же. Может быть, это защитная реакция на болезни вокруг. Нам нравится думать, что мы неуязвимы.
— Я здесь не для того, чтобы брать у вас интервью для телевидения, — чуть не кричал Рандольф. — Оставьте это для своих медицинских газет и журналов. Мне нужно знать, почему вы не сказали об этом мне, вашему адвокату! Почему не сказали, что вас видели в этот день с иглой в руке, готового «уколоться»?!
— Наверное, я просто побоялся рассказать вам об этом, — признался Джеффри. — Поверьте, я делал все, что мог, спасая Пэтти Оуэн. Отчет об анестезии доступен любому, и любой, прочитав его, может убедиться в том, что я не лгу. Мне ужасно не хотелось, чтобы здесь звучали темы о моем самочувствии и здоровье. А может быть, я просто испугался, что вы не будете защищать меня так, как положено, если узнаете об этом. Потому что тогда в душе вы могли бы посчитать меня виновным.
— О Господи! — только и простонал Рандольф. Говорить он не мог.
Позже, во время перекрестного допроса, он попытался вернуть ситуацию в прежнее русло. Откуда Регина могла знать, что именно вводит себе доктор Роудс? Наркотик или рингер? — спрашивал он.
Но, как оказалось, Дэвидсон открыл еще не все карты. Следующей свидетельницей он пригласил Шейлу Доденгофф. Как и Регина, Шейла не отрываясь смотрела Джеффри в глаза.
— Мисс Доденгофф, — начал Дэвидсон, — будучи дежурной медсестрой в день трагедии, заметили ли вы что-нибудь странное в поведении доктора Роудса?
— Да, заметила, — с победоносным видом подтвердила Шейла.
— Будьте так любезны, расскажите суду, что же вы заметили, — Дэвидсон явно предвкушал последующий эффект.
— Я заметила у него суженные зрачки, — выпалила Шейла. — Я заметила это потому, что глаза у него очень голубые и зрачков было практически не видно.
После Шейлы Дэвидсон вызвал какого-то известного офтальмолога из Нью-Йорка, написавшего целый том о функции зрачков. Огласив все его звания и достижения, Дэвидсон попросил светилу назвать самый распространенный наркотик, употребление которого приводит к сужению зрачков.
— Вы имеете в виду соматический препарат или глазные капли? — с умным видом переспросил офтальмолог.
— Соматический препарат, — уточнил Дэвидсон.
— Морфин, — уверенно ответил профессор, после чего пустился в пространные рассуждения о нервных центрах Эдингера-Вестфаля, но Дэвидсон не стал долго слушать и перебил его самым бесцеремонным образом. Наступила очередь Рандольфа задавать вопросы ученому офтальмологу.
Адвокат Джеффри попытался хоть как-то смягчить нанесенный удар и выдвинул контраргумент, что его подзащитный принял болеутоляющее от расстройства желудка, а болеутоляющее имеет в своем составе опиум, а опиум содержит морфин, следовательно, именно болеутоляющее и вызвало сужение зрачков. Он также попытался объяснить, что Джеффри понадобилось ввести себе состав Рингера, чтобы подавить симптомы гриппа. Но присяжные не очень к нему прислушивались, особенно после того, как на Библии присягнул хорошо известный терапевт из команды свидетелей Дэвидсона.
— Скажите, пожалуйста, доктор, — елейным голосом запел Дэвидсон, — среди врачей это распространено — вводить себе раствор Рингера, чтобы прервать грипп, как это сделал доктор Роудс?
— Нет, — не согласился терапевт. — Я слышал кое-какие рассказы о честолюбивых практикантах-хирургах, которые делали подобные вещи. Но даже если эти слухи и правда, то широкого распространения такая практика не имеет.
Последний удар был нанесен, когда Дэвидсон пригласил для дачи свидетельских показаний Марвина Хиклмэна, одного из подсобных рабочих хирургического отделения.
— Мистер Хиклмэн, — начал Дэвидсон, — вы убирали одиннадцатую операционную после смерти Пэтти Оуэн?
— Да, убирал, — сказал Марвин.
— Насколько мне известно, вы что-то нашли в контейнере для отходов, который стоял рядом с наркозным аппаратом. Не скажете ли суду, что это было?
Марвин прокашлялся.
— Я нашел пустую ампулу от маркаина.
— А какой концентрации? — поинтересовался Дэвидсон.
— Семьдесят пять процентов.
Джеффри наклонился вперед и прошептал на ухо Рандольфу:
— У меня была ампула с пятью процентами. Я уверен в этом.
Как бы услышав его слова, Дэвидсон задал Хиклмэну следующий вопрос:
— А вы не находили случайно ампулы с пятипроцентным содержанием?
— Нет, — покачал головой Марвин, — не находил.
На перекрестном допросе Рандольф попытался дискредитировать Марвина, но в результате все только испортил.
— Мистер Хиклмэн, когда вы убираете операционные, то всегда роетесь в мусорных бачках с целью проверки содержания того или иного препарата в ампулах?
— Никогда!
— Но в этом случае вы именно так и поступили.
— Да!
— Не могли бы вы объяснить, почему?
— Старшая медсестра попросила сделать это.
Заключительную точку поставил доктор Леонард Симон из Нью-Йорка, знаменитый анестезиолог, которого Джеффри знал. Дэвидсон пригласил его к судейскому столу и сразу же приступил к делу.
— Доктор Симон, рекомендуется ли применять семидесятипятипроцентный маркаин для эпидуральной анестезии беременных женщин?
— Ни за что! — отрезал доктор Симон. — Это противопоказано. Предупреждение большими буквами написано на этикетке, которая приклеена к каждой упаковке, и в инструкции.
— Не могли бы вы сказать, почему его нельзя применять при беременности?
— Были выявлены серьезные побочные эффекты и отклонения, которые приводили к тяжелым последствиям.
— Какие отклонения и эффекты, доктор?
— Токсикоз центральной нервной системы…
— То есть приступы и судороги, не так ли, доктор?
— Да, известно, что его применение приводит к приступам и судорогам.
— А к чему еще?
— К сердечному токсикозу.
— В смысле?..
— Аритмии и остановке сердца.
— Вы имеете в виду, что в данном случае исход был бы летальным, да?
— Абсолютно верно, — подтвердил доктор Симон, забивая последний гвоздь в гроб защиты Джеффри.